16. Современная философская герменевтика. Х.-г. Гадамер.

Возникновение герме­невтики как особого фило­софского течения относится к последней четверти XX века. Она претендует на универсаль­ность и подчинение себе других существующих школ филосо­фии Западной Европы. Это стало «выражением кризиса дове­рия» к теориям, концепциям, тезисам и лозунгам, проявлени­ем разочарования во всех прежних философских учениях на Западе. В том же духе высказался и крупнейший современный западногерманский герменевтик Ганс Георг Гадамер в своем главном сочинении «Истина и метод. Основные черты фило­софской герменевтики» (1960): «Мы утратили то наивное не­ведение, с помощью которого традиционные понятия призва­ны были поддерживать собственное мышление человека».

Сам по себе термин «герменевтика» и соответствующее ему основное понятие возникли в глубокой древности. Как из­вестно, в древнегреческой мифологии Гермес считался изобре­тателем языка и письменности и вестником воли богов. «Воля» эта подчас выражалась, например, в изречениях оракулов, в очень сжатой, обычно двусмысленной и загадочной форме, она нуждалась в разъяснении, истолковании, нередко грубо аллегорическом. Следовательно, под непосредственно-образ­ным слоем изречения должен быть выявлен внутренний, отли­чающийся от внешне-предметного смысл. «Герменевтика» и стала означать искусство истолкования, обеспечивающее при помощи различных технических правил, а также интуиции, до­гадок правильное понимание полученного свыше известия.

Основателем герменевтики Нового времени считают Фрид­риха Шлейермахера, немецкого богослова и философа, близ­кого к иенским романтикам. В своей философии, никогда, впрочем, не получившей четкого оформления, он соединял ре­лигиозно-идеалистический вариант пантеизма с некоторыми кантианскими идеями, и прежде всего акцентом на самоцен­ность индивидуальной личности. В наши дни на Западе Шлей­ермахера популяризируют более всего как основателя религи­озно-протестантской герменевтики.

Позднее представитель немецкой «философии жизни», иррационалист Вильгельм Дильтей постарался вновь привлечь внимание к идеям Шлейермахера. Существенную роль в кон­цепции Дильтея стало играть понятие «понимания» (Verstehen) как «переживание» в смысле схватывания скрытых смыслов человеческого существования в его исторически переломных этапах. Использовав проведенное неокантианцем Г. Риккертом резкое противопоставление наук о духе наукам о природе, Дильтей охарактеризовал историю как совершенно отличный от теоретического мышления и его предметов источник исти­ны: «природу объясняем, а дух понимаем». Познающее овла­дение историей означает проникновение в глубь самозамкну­тых и чуждых друг другу, взаимонепереводимых различных культурных миров прошлых эпох. Проникнуть в эти центриро­ванные в себе и взаимообособленные миры через их опредме-ченные формы, т. е. «понять» их — значит вжиться в них осо­бым актом иррационального, в том числе художественного, постижения. По Дильтею, герменевтическое искусство можно рассматривать и как опровержение историзма, и, наоборот, как его воплощение.

Мысли о герменевтическом искусстве Дильтей излагал и развивал в статье о Шлейермахере (1890), в специальном сочи­нении о жизни последнего, а также в работе «История моло­дого Гегеля» (1905). Имя и авторитет Гегеля привлечены были им не случайно: в «Лекциях по философии религии» Гегель писал, например, о том, что «комментарии к Библии не столь­ко знакомят нас с содержанием священного писания, сколько отражают представления своей эпохи... основываясь на свя­щенном писании, экзегеты¹ доказывали правильность совер­шенно противоположных мнений, и это так называемое свя­щенное писание стало чем-то вроде воскового носа, который можно приклеивать к любому лицу»².

Дильтей, в отличие от Шлейермахера, приписал герменев­тике в одном отношении безличную задачу: она должна рас­крыть не внутренний субъективный строй мыслителя (теолога, философа) как личности, носителя определенной концепции, но объективный дух целой культуры, неповторимую структуру внутренних ценностей эпохи. В другом отношении, наоборот, подход Дильтея носил личностный характер, поскольку он по­лагал, что общение с историей культуры позволяет интерпре­татору вернее познать самого себя как личность.

В XX веке герменевтика претерпела еще одно существен­ное изменение: в экзистенциализме М. Хайдеггера она была превращена в онтологическое философское учение, а вскоре, в соответствии с претензией экзистенциалистов на универ сальность их метода, — во всеобщую методологию. «Герменев­тика, — заявил Гадамер, — ... есть универсальный аспект фи­лософии, а не только методологический базис так называемых гуманитарных наук»¹.

Собственно герменевтическим считается второй период творчества Хайдеггера, начиная с его работы «Гельдерлин и сущность поэзии» (1935). Воззрениям раннего Хайдеггера тоже была свойственна герменевтичность: он утверждал, что феномены субъективности открывают себя в действующем языке (речи), обнаруживая в его глубинах бытие потока созна­ния (Dasein). Однако во второй период своего творчества Хайдеггер сориентировал герменевтику на более глубинную онто­логию, на само бытие вообще. Уже вопрос о том, каков смысл слова «бытие» (Sein), согласно Хайдеггеру, герменевтичен, ибо неразрывно слит с вопросом о смысле самого бытия. Посред­ством герменевтической феноменологии анализ языка должен выявить «фундаментальную онтологию» предъязыкового бы­тия человека, его «внутреннюю судьбу».

Хайдеггер развил учение о том, что языку присуща как скрытность, так и «открытость» (Unverborgenheit), но ключ к последней хранится в символах языка как объективного пра-феномена. Язык как речь есть «обиталище бытия»², есть само бытие, своего рода якорь спасения в пучинах субъективной экзистенции³, раскрывающей онтологическую подоплеку пере­живаний и говорящий как бы «через» субъективное в челове­ке, если научиться его, язык, верно «спрашивать». Язык, со­гласно Хайдеггеру, несравненно более мудр и могуч, чем поль­зующиеся им люди, и в лоно его надлежит возвратиться фило­софу.

Так, в мистическо-лингвистической форме Хайдеггер пред­ставил факт господства общественного сознания и овещест­вленных в письменности его форм над всем индивидуальным в жизни человечества. Он противопоставил угадывание смысла лингвистических символов дискурсивному мышлению, интуи­цию и наитие — логике, язык — разуму и науке.

На герменевтику как на искусство толкования символов уповал и основатель немецкого экзистенциализма Карл Ясперс. Ссылаясь на слова Канта в «Критике способности суждения», что «символическое есть только вид интуитивного»¹, Ясперс определил задачу герменевтики как достижение посредством интуиции понимания тех символов, «шифров», кото­рыми сфера трансцендентного «говорит» через тех или иных выдающихся мыслителей. Он различал три основных различных языка (вида шифров) и в том числе язык человеческой коммуникации и спекулятивный язык («третий язык»), который близок к поэтическому словотворчеству².

От идей Ясперса и в особенности Хайдеггера отправляется Ганс-Георг Гадамер, хотя ему несколько претил иррационализм Хайдеггера. Он решил не только оживить экзистенциалистскую герменевтику вновь, но и порвать с противопостав­лением герменевтики диалектике, что было свойственно Шлейермахеру. Гадамер решил соединить герменевтику с диалектикой, расширив тем самым влияние первой. «Ничто не могло бы лучше укрепить (untermauern) диалектику, чем хорошая герменевтика», — заметил, со своей стороны, А. Димер³. Однако речь здесь шла, разумеется, не о материалистической! диалектике и даже не о диалектике в достаточной полноте ее содержания, но только о применении в интересах герменевтики таких категорий, как «отрицание» и «противоположности» в споре (игре).

Никак не о развитии диалектики заботился Гадамер, развернув в 60—70-х годах XX века активную пропаганду герменевтики. Современные герменевтики как то: П. Рикер и Ж. Лакан во Франции, К.-О. Апель в ФРГ и другие примыкают непосред­ственно к феноменологической и структуралистической позиции. Попытавшись в некотором роде соединить Хайдеггера с Гегелем, Гадамер хотел тем самым еще раз попробовать «исправить» слишком явную субъективность экзистенциалистских построений в учении о методе и придать им некоторую «объективность». Гадамер считает, что отчасти Хайдеггеру удалось «передвинуть» проблематику герменевтики с субъективно-пси­хологической на объективно-историческую основу.

Для Гадамера текст превращается как бы в окончательную объективную реальность и в этом смысле становится предме том философии. Текст оказывается объективно самостоятель­ным в отношении как автора, так и его среды и эпохи, потому что задача, герменевтического исследования усматривается те­перь не в выявлении мыслившихся в свое время подтекстов, а в выявлении различных возможных (а значит ранее и не пред­полагавшихся) интерпретаций. Герменевтический смысл окон­чательно отделяется от смысла, влагавшегося в текст его авто­ром (mens auctoris). Дело герменевтики усматривается уже не в репродукции прежних смыслов, а в производстве, продукции новых. Западные юристы давным-давно научились делать это с буквой закона: понимание «есть всегда применение» заново. Но это значит, что «если в герменевтике Дильтея текст являл­ся источником сопереживания... то в герменевтике Гадамера текст саморефлективен: познавательная активность читателя обнаруживает посредством текста его же духовный мир». Но это значит также, что «объективность» на поверку оказывает­ся новым вариантом субъективности, а применение герменев­тики к философским терминам ведет к широкому плюрализму философских понятий. Ссылаясь на этот плюрализм, француз­ский герменевтик Поль Рикер построил философию истории философии, в которой каждый философ по-своему прав, ибо по существу никто не прав.

Изменение акцентов в трактовке задач герменевтики име­ет некоторое действительное обоснование, переосмысленное герменевтиками. Понимание событий прошлого действительно изменяется с ходом времени, их истолкование становится иным, более верным и глубоким. Другое дело, что герменевтик Гадамер, как до него американский «инструменталист» (праг­матист) Джордж Мэд, вкладывает в подобные факты субъекти­вистский смысл: у него получается, что каждый новый герме­невтик создает совершенно новое содержание истолковывае­мого им текста, подобно тому, как каждый новый историк яко­бы творит совершенно заново саму историю, так что объек­тивной, и в этом смысле научной, истории будто бы нет. Фак­ты текста, как и факты истории, рассматриваются при таком подходе как бесконечно пластичный и податливый материал, в котором скрывается неисчерпаемый ресурс самых разных ин­терпретационных возможностей.

том философии. Текст оказывается объективно самостоятель­ным в отношении как автора, так и его среды и эпохи, потому что задача, герменевтического исследования усматривается те­перь не в выявлении мыслившихся в свое время подтекстов, а в выявлении различных возможных (а значит ранее и не пред­полагавшихся) интерпретаций. Герменевтический смысл окон­чательно отделяется от смысла, влагавшегося в текст его авто­ром (mens auctoris). Дело герменевтики усматривается уже не в репродукции прежних смыслов, а в производстве, продукции новых. Западные юристы давным-давно научились делать это с буквой закона: понимание «есть всегда применение» заново. Но это значит, что «если в герменевтике Дильтея текст являл­ся источником сопереживания... то в герменевтике Гадамера текст саморефлективен: познавательная активность читателя обнаруживает посредством текста его же духовный мир». Но это значит также, что «объективность» на поверку оказывает­ся новым вариантом субъективности, а применение герменев­тики к философским терминам ведет к широкому плюрализму философских понятий. Ссылаясь на этот плюрализм, француз­ский герменевтик Поль Рикер построил философию истории философии, в которой каждый философ по-своему прав, ибо по существу никто не прав.

Изменение акцентов в трактовке задач герменевтики име­ет некоторое действительное обоснование, переосмысленное герменевтиками. Понимание событий прошлого действительно изменяется с ходом времени, их истолкование становится иным, более верным и глубоким. Другое дело, что герменевтик Гадамер, как до него американский «инструменталист» (праг­матист) Джордж Мэд, вкладывает в подобные факты субъекти­вистский смысл: у него получается, что каждый новый герме­невтик создает совершенно новое содержание истолковывае­мого им текста, подобно тому, как каждый новый историк яко­бы творит совершенно заново саму историю, так что объек­тивной, и в этом смысле научной, истории будто бы нет. Фак­ты текста, как и факты истории, рассматриваются при таком подходе как бесконечно пластичный и податливый материал, в котором скрывается неисчерпаемый ресурс самых разных ин­терпретационных возможностей.

ГАДАМЕР (Gadamer) Ганс Георг (р. 1900) - нем. Филосов; изучал философию, классич. филологию, германистику и историю искусства в ун-тах Марбурга и Фрейбурга у Я. Гартмана, П. Фридлендера, Шелера, Бультмана, Хайдеггера. Преподавал в ун-тах Марбурга, Киля, Лейпцига (1946-47 — ректор). В 1947 переезжает во Франкфурт-на-Майне, в 1949-68 занимает кафедру философии в Гейдельберг. ун-те, руководимую ранее К. Ясперсом. С 1953 — редактор и основатель журн. “Philosophische Rundschau”.

Всемирную известность принесла Г. работа “Истина и метод. Осн. черты филос. герменевтики” (1960, русский перев. 1988 неудачен), где он попытался связать воедино “герменевтику фактичности” Хайдеггера с герменевтич. традицией 17-18 вв. Вслед за Хайдеггером Г. трактует феномен понимания не как инструментально-логич. акт, а как способ человеч. бытия. Отсюда радикальный пересмотр задач герменевтики, в т.ч. ревизия концепций Шлейермахера и Дилыпея.

Герменевтика — не искусство истолкования (как это было у Шлейермахера) и не метод познания (как у Дильтея), а исследование условий возможности понимания. Развивая хайдеггеровскую мысль о человеч. бытии как бытии в мире и о “пред-истолкованности” мира в дотеор. структурах ориентации в нем, Г. ведет речь о “предпонимании”, к-рое конкретизируется им как “пред-рассудок”. “Предрассудки” (равно как и “традиция” и “авторитет”) не только не препятствуют пониманию, но и составляют необходимый его момент.