Исторический очерк, составивший первые девять глав настоящей книги, является попыткой охватить богословские споры, показать различные уклоны и основные источники богословской мысли в Византии. Теперь мы обратимся к более систематизированному изображению византийского богословия. Ни один византийский богослов никогда не пытался составить "Сумму". Это, однако, вовсе не означает, что за вопросами, о которых спорили богословы, не существовало какого-то основополагающего единства вдохновения и ощущения связного и непротиворечивого Предания веры. Несомненно, Восток менее Запада заботился о концептуализации или догматизации этого единства традиции. Восток предпочитал хранить свою верность "уму Христову"64 посредством Литургии Церкви, через традицию святости, через живой gnosis Истины. Всякое систематическое изложение византийского богословия, стало быть, сопряжено с опасностью навязывания ему шаблонных, рациональных категорий, чуждых самой его природе. Именно это и происходит во многих учебниках догматического богословия, которые появляются на Православном Востоке после XVIII в., хотя эти сочинения и клянутся в верности богословию византийских отцов. Это явление удачно охарактеризовал Георгий Флоровский, который назвал его "западным пленением" православного сознания. Ибо вовсе недостаточно в изобилии приводить подтверждающие выдержки из патристических или византийских авторов: истинная связность требует единства в методе и конгениальности в подходе.

64 См.: 1 Кор 2:16.

Я пытался достичь того и другого через принятие для последующих глав плана изложения, отвечающего содержанию самого христианского опыта: человек, сотворенный и падший, встречает Христа, Принимает действие Духа и таким образом вводится в общение с Триединым Богом. Читатель волен сам судить, насколько подходит такой план рассматриваемому предмету.

Систематическое изложение доктринальных тем, характерных для византийского богословия, неизбежно требует частого обращения к сочинениям, которые иногда выходят за хронологические рамки, намеченные во Введении. Невозможно, например, рассуждать об антропологии или о тринитарном богословии в Византии, не ссылаясь на Оригена и на учения великих отцов IV в., которых Византия признавала своими учителями par excellence.

С другой стороны, также неизбежно и то, что моя трактовка византийских писателей несвободна от влияния того обстоятельства, что как православный богослов я лично усматриваю в Византии преемственность с великим Преданием неразделенной Церкви и считаю, что и через Византию оно доносит свою весть до новейшего времени.

10. ТВОРЕНИЕ

Патристическая мысль о творении формировалась в рамках векового спора с оригенизмом. Речь в споре шла о выборе между греческой концепцией вечного космоса и библейским линейным видением истории, начавшейся с творящего fiat65. Исходной точкой в представлении Оригена о сотворении мира стало

понимание акта творения в качестве выражения природы Божией, причем, так как эта Природа неизменна, то и не было никогда "времени", когда Бог не творил бы. Следовательно, мир существовал всегда, поскольку благости Божией всегда необходим некоторый объект (1). В оригенизме вечность творения, по сути дела, онтологически была неотличима от вечности Логоса. И сотворенный мир, и Слово вечно исходят от Бога. Это отождествление побудило Ария, вслед за отвержением вечности творения, решить, что и Логос тоже должен был некогда быть порожден во времени. Антиарианское богословие Афанасия Александрийского определило категории, ставшие стандартными у более поздних византийских авторов: Афанасий предложил различать порождение и сотворение.

65Да будет! (лат.).

1. Создатель и создания

Для Афанасия (2) сотворение есть акт воли Бога, а воля онтологически отлична от природы. По природе Отец порождает Сына — и это происходит, разумеется, вне времени, но творение является через волю Божию, а это значит, что Бог абсолютно свободен относительно творения, то есть может творить или не творить, но Он остается превыше мира и после его сотворения. Отсутствие различения между природой Божией и волей Бога объединяет Оригена с Арием. Установление этого различения образует главный довод Афанасия.

Совершенно невозможно рассматривать Отца отдельно от Сына потому что "Сын не есть творение, созданное деянием воли; по природе Он есть истинный Сын сущности [Отца]" (3). Сын, следовательно, есть Бог по природе, тогда как "природа тварей, созданных из ничего, текучая, немощная, смертная и сложная"

(4). Отвергая мысль Ария о том, что Логос был сотворен, ибо имелся в виду мир, Афанасий утверждает, что "это не Он был сотворен для нас, но мы были сотворены для Него" (5). В Боге порядку деяний воли предшествует порядок природы, который и выше первого, и не зависит от него (6). Так как Бог есть Тот, Кто Он есть, Он не определен и никоим образом не ограничен в том, что Он делает, равно как и в Своей Сущности и в Своем Бытии.

Божественная "природа" и тварная "природа", следовательно, суть раздельные и совершенно непохожие способы существования. Первая полностью свободна от второй. Однако создания зависят от Бога; они существуют "Его благодатью, Его волей и Его словом,., так что они могут также и перестать существовать, если Творец того пожелает" (7). У Афанасия, следовательно, мы оказываемся весьма далеко от Оригенова космоса, который мыслился необходимым выражением благости Божией, отождествлявшейся с самой Божественной природой. Тут обнаруживается, что понимание творения, как оно выражено Афанасием, ведет к различению в Боге Его трансцендентной Сущности и Его свойств, каковы, например, "сила" или "благость". Свойства Божества выражают Его существование и действие ad extra66, а не Его Сущность.

66 Вовне, наружу, сверх (наличного) (лат.).

Разность в природе между Богом и Его созданиями, как и различение между "естественным", "природным" порождением Сына Отцом и сотворением "актом воли", подчеркиваются и Кириллом Александрийским (8), и Иоанном Дамаскиным (9). Это различие также являет собою онтологический raison d'être61 Халкидонского определения о "двух природах" Христовых. Две природы могут пониматься существующими в "общении" друг с другом, "ипостасно" объединенными, но они никогда не могут "слиться", — то есть рассматриваться в качестве одной природы.

67 Причина бытия, повод к существованию (fr.). См.: Быт. 1:31.

Подчеркивание Афанасием преходящего характера творения не должно вводить нас в заблуждение. Что он желал показать, так это контраст между Абсолютной, самодостаточной природой Божией и зависимостью от Него всей сотворенной природы. Афанасий определенно не хотел низвести тварное бытие к простому "явлению". Творческий акт Бога произвел новый "тварный" порядок, еще одну "сущность", отличную от Его собственной; "сущность", достойную Бога, заслуживающую Его любви и заботы и в основе своей "весьма хорошую"68. Бог не творит, как у Оригена, просто какой-то набор равных умов ("интеллектов"), обретающих смысл бытия лишь в созерцании Сущности Божией, а если и становящихся более или менее разнообразными, то лишь вследствие своего Грехопадения. Так как творение есть сущность, а вовсе не какой-то призрак или мираж, возникает ощущение, что его смысл — в нем самом, ибо даже Бог "любит" этот мир, то есть считает его действительностью, что стоит лицом к лицу с Ним Самим. Даже когда эта тварная природа принимается Логосом в ипостасное единство, она, согласно Халкидонскому определению, "сохраняет свои свойства". Следствие такой сотвореннной самостоятельности разбиралось, в частности, Максимом Исповедником и православными богословами иконоборческого периода. Мы же ограничимся лишь подчеркиванием того, что сами понятия промысла, любви и общения, отражающие действия Творца в отношении мира, предполагают различие и различение между Ним и Его творением.

68 См.: Быт. 1:31.

2. Божественный план

Сотворение во времени — то есть возможность подлинного начала тварного бытия — являет собой главную пропасть, отделяющую греческую мысль от библейского Откровения. Но идея вечного плана, который Бог осуществил, когда сотворил мир во времени, не совсем расходится с концепциями, которые можно найти в литературе еврейской "мудрости", а если говорить более конкретно, то аналогии идее плана можно усмотреть в богословии Логоса в духе Евангелия от Иоанна, и эта идея отвечает хотя бы некоторым вопросам, заботившим греческую философскую мысль.

На протяжении всей своей истории византийское богословие, и "греческое", и библейское, боролось за возможность включения в непротиворечивый

христианский взгляд на творение теории божественных "идей" о мире. Платонический kosmos noētos69 пришлось отбросить поскольку этот "духовный мир" являл собой вечную реальность вне Бога, и безличную, и "субстанциональную" (имеющую сущность), и мог бы ограничить абсолютную свободу творящего акта, исключить творение ex nihilo70, к тому же такие представления принижали субстанциональную реальность зримого творения, полагая видимый мир лишь тенью вечных реальностей. Отвержение такой идеологии произошло неявным образом в 553 г., когда осудили Оригена, и явно

— в 1081 г. в синодальных решениях против Иоанна Итала. Тем временем патристическая и византийская мысль развивались, постоянно реагируя на учение Оригена. Григорий Богослов, к примеру, говорит об "образах мира сего" как мыслях Божиих (10). Эти "мысли" не ограничивают свободу личного Бога, поскольку остаются отличными от Его природы. Лишь когда Он творит во времени, они становятся "действительностью". Мысли эти суть еще и выражения Божественной воли (12), а не Божественной природы; они суть "совершенные, вечные мысли вечного Бога" (13). Поскольку ничто не может быть сотворено "в Боге", мысли, или идеи о мире, это есть нетварные выражения Божественной жизни, являющие собой беспредельные возможности Божественной свободы. Бог творит мир, не "из них", но из ничего. Начало мира есть начало некоторой всецело новой реальности, возникшей через Акт творения, который исходит от Бога и сообразуется с Его вечным замыслом.

69Космос умный; духовный (умопостигаемый) мир (греч.).

70Из ничего (лат.). См.: 2 Макк 7:28.

Существование в Боге вечной, нетварной "потенциальности", которая не есть Сущность Божия, как не есть она и сущность мира или сущность как таковая ("для себя"), но которая подразумевает определенную непредвиденность по отношению к творению, предполагает антиномическую концепцию Бога, которая обретет различные формы вьтражения в византийском богословии. Чтобы описать это положение, Георгий Флоренский говорит, что "нам должно различать между, так сказать, двумя модусами вечности: это — существенная вечность, в которой живет только Троица, и непредсказуемая вечность

свободных деяний Божественной Благодати" (14). В самом деле, тут византийское богословие постигло прямой смысл разницы между безличным философским представлением о Боге как Абсолюте и библейским пониманием Бога личного, трансцендентного и свободного.

Чтобы выразить связь между Творцом и его созданиями, великий Максим Исповедник воспользовался старинной концепцией Логоса, понимавшей Божественное Слово средоточием и живым единством логоса творения. Терминология уже существовала у Филона и Оригена. Но тогда как для Оригена logoi73 как logoi существуют лишь в сущностном тождестве с единым Логосом, то для Максима их реальное и "логичное" бытие выражается также в их разнообразии. Огромная разница между Оригеном и Максимом в том, что Максим отвергает воззрение Оригена на видимое творение, которое, по мнению последнего, разнообразно лишь по причине Грехопадения. "Благость" творения,