dom-lazhechnikova

121

патриотизм – говорит своим романом Лажечников – не ведает злобы, идиосинкразии. Правда, впечатления пленного шведского офицера не так уж идилличны: «Густав Траутфеттер проводил время своего скучного заточения в Коломне (за сто верст от Москвы). Квартира ему была назначена у одного богатого купца, смотревшего на постояльца своего, как обыкновенно невежественный класс русских смотрит на иностранца – существо, которое в глазах их есть нечто между человеком и животным. С ним вместе никогда не ели, не пили; для него была даже собственная посуда, оскверненная устами басурманскими. Впрочем, хозяин ласкал его, исправно натапливал печь в его комнате и потчевал его пирогами, говядиной и медом хоть до упаду. <…> Нередко дочери хозяина, две пригожие девушки, из затворнических своих светлиц то бросали цветы в милого незнакомца, то нежили слух его заунывными песнями»7 3.

Нетрудно заметить, что в этом коломенском эпизоде уже намечена тема будущего романа Лажечникова «Басурман» и даже, пунктирно, обозначена основная сюжетная линия: внутренне противоречивое отношение к «басурману» русских людей (к тому же, очевидно, старообрядцев), пути изживания национального изоляционизма.

Между «Последним Новиком» и «Басурманом» располагается «Ледяной дом», где ирония в адрес земляков (точнее, землячек) прорывается в одном полушутливом описании: «Вот человеческий лик, намалеванный белилами и румянами, с насурмленными дугою бровями, под огромным кокошником в виде лопаты, вышитым жемчугом и яхонтами. Этот лик носит сорокаведерная бочка в штофном, с золотыми выводами, сарафане; пышные рукава из тончайшего батиста окрыляют ее. Голубые шерстяные чулки выказывают ее пухлые ноги, а башмаки, без задников, на высоких каблуках, изменяют ее осторожной походке. Рекомендую в ней мою землячку, коломенскую пастильницу»7 4.

Эпизод в целом предвещает будущее сатирическое описание женского общества купеческой Коломны в «Беленьких, черненьких и сереньких». Обратим внимание лишь на одну подробность. Пастильница – торговка пастилой. Лажечников

73Òàì æå. Ñ. 464 – 465.

74Òàì æå. Ò. 2. Ñ. 14.

122

âданном случае проявил лучшее качество исторического романиста школы Вальтера Скотта – достоверность бытовой детализации. Слава коломенской пастилы утвердилась именно

âописываемые им времена Анны Иоанновны. «В 1735 г. купец Шершавин основал в Коломне второй завод. Изготовляемая на нем из фруктов пастила пользовалась огромным спросом не только в самом городе, но и за его пределами»7 5.

8.

По воле начальства сменивший тверское вице-губернаторство на витебское, Лажечников через силу отработал полгода в полурусском крае и подал прошение об отставке. Возвращение на родину, начало третьего, полуторалетнего, московского периода описано им в письме к тверскому приятелю А.К. Жизневскому 28 июля 1854 г.: «Наконец я вырвался из места своей ссылки; 9 числа прибыл я в Москву. Здесь я постигнул чувство, которое ощущают невольники, получившие свободу. Я успел уже съездить к брату в деревню, за 70 верст от Москвы, по коломенской дороге. Имение его прекрасное, живописно расположено на Москве-реке. В нем провел я свое детство и юность. Чудные воспоминания об этом времени, прекрасный сад, дети, шумящие около меня, как пчелиный рой, дивное время, книги, умное и любезное соседство, и – пуще всего – свобода, полная свобода, сделали для меня пребывание в этом сельском убежище земным раем. Я не видал, как прошли 9 дней»7 6.

«Сельское убежище» – отцовское имение Кривякино, отошедшее к младшему брату Николаю Ивановичу (1792 – 1868), подполковнику в отставке. К 1852 г. в нем насчитывалось 210 душ крестьян, из них 26 дворовых7 7. Детское общество, которым наслаждался тогда Иван Иванович – пятеро племянников от 3 до 13 лет; своих детей у него, год назад овдовевшего и только что вступившего во второй брак, еще не было. Несколько иначе описывал семью Николая Ивановича-младшего его внучатый племянник Р.Ф. Гардин в упоминавшихся выше записках:

75Ефремцев Г., Кузнецов Д. Коломна. М., 1977. С. 56.

76Жизневский А.К. Памяти И.И. Лажечникова. Тверь, 1895. С. 21.

77Нистрем К. Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. М., 1852. С. 537. О хозяине кривякинского имения здесь сказано: «пребывает постоянно».

123

«Он отличался весьма суровым обращением с своими крепостными

èревностью к своей жене, доходившей просто до безумия» (далее рассказывается об одной из таких безумных выходок кривякинского помещика). Возможно, что пребывавший в умиленном состоянии духа Иван Иванович всего этого не заметил или не хотел заметить, а возможно, младший брат воздерживался при нем от своих феодальных замашек.

Накануне переезда в Петербург и новой службы в цензурном ведомстве Лажечников полтора месяца в июне – июле 1855 г. вновь гостит в Кривякине. В письме А.К. Жизневскому 23 июня он сообщает: «Здесь я уже почти с неделю и вполне наслаждаюсь деревенскою жизнью. Гуляю, купаюсь, ужу рыбу и все карпию, которых в полчаса ловлю до пяти, и которые вершков в 5 более

– любо тащить этакую штуку. Местоположение прекрасное, сад огромный, вода и воздух превосходные; по Москве-реке движутся караваны барок. Думаю, пробуду еще дней десяток в этом земном раю»7 8.

Новый петербургский период (в столице писатель недолго жил еще по возвращении с войны, а затем наезжал по служебным надобностям) оказался недолгим: выслужив наконец полный пенсион, весною 1858 г. Лажечников с облегчением покидает

èнервозную цензорскую должность, и хлопотливую столицу. Подавая прошение об увольнении, в графе «Где желаете получать пенсию?» – он отвечает решительно: «В городе Коломне Московской губернии»7 9. Первый «пенсионный» год и в самом деле проходит в Кривякине и в Коломне. 28 июня 1858 г. Лажечников пишет письмо из Коломны А.М. Княжевичу, хлопочет о семействе умершего 12 мая брата, Николая Ивановича-старшего, служившего в последние годы в Москве винным приставом (управляющим винной торговлей), после которого осталась вдова и четверо детей. Судя по письмам М.Н. Лонгинову, Е.П. Ковалевскому, Л.Л. Добровольскому и в Общество любителей российской словесности (полный свод писем И.И. Лажечникова, в основном из архивных собраний, подготовлен нами для публикации в одном из ближайших выпусков «Дома Лажечникова»), всю вторую половину 1858 г. и первую половину 1859 г. И.И. Лажечников

78Жизневский А.К. Памяти И.И. Лажечникова. С. 27.

79ÐÃÈÀ. Ô. 772. Îï. 1. ¹ 4451. Ë. 3.

124

с женой живет в основном в Кривякине у младшего брата: письма посылаются то из Кривякина (пять писем), то из Коломны (три письма). Последнее из сохранившихся писем отправлено было из Кривякина 5 апреля 1859 г. В это время он ждет запоздалого первенца: 28 июля 1859 г. родится дочь Зинаида (всего у Лажечникова будет трое детей). Оформление пенсии между тем затянулось на целый год, и Лажечниковы все же перебираются

âМоскву. Кто знает, не сыграл ли свою роль трудный характер младшего брата, из-за которого два семейства не ужились в одном имении. Так начинается четвертый и последний московский период жизни писателя. Попытки завести собственную дачу в селе Троекурове, Хорошове тож, в 13 верстах от Москвы (в мае 1860 г. Лажечников купил там землю и начал строительство дома)8 0 окончились неудачей: через два года только что выстроенный дом был продан. В Москве семья Лажечниковых сменила несколько квартир, гонимая дороговизной жилья; два последних года жизни писателя проходят на Поварской в доме Николаева. Дать детям такое же детство, какое было у него, и закончить свою жизнь в Коломне не получилось.

1850-е годы, сразу после бегства из Витебска, – «челночный» период в жизни Лажечникова: он то возвращается, то вновь покидает Коломну. Борются между собою внутренняя потребность и внешние житейские обстоятельства. Последние победили, как водится. В отведенных им пределах.

Возвращение в Коломну ее «блудного сына» состоялось в поэтическом пространстве последних – автобиографических – книг Лажечникова.

Трудные для него пятидесятые годы были трудны и для России, и для русской литературы: обе входили, с утратами и надеждами,

âкакое-то новое историческое измерение. В муках вызревали реформы, и в муках же рождалась новая литературная эпоха. Уходящая эпоха принесла Лажечникову громкую славу «русского Вальтера Скотта», и теперь надо было либо уйти вместе с нею (и сам-то Вальтер Скотт казался старой игрушкой), либо заново родиться.

 80 Россиев П. Дом И.И. Лажечникова близ Москвы // Исторический вестник. 1910. ¹ 3. Ср.: Молева Н.М. Земли московской древние преданья. М., 1985. С. 140 – 144.

125

Шестидесятилетнему писателю удалось если не вернуть былую славу, то хотя бы найти свое место в новом литературном пространстве. Прикосновение к родной земле в сфере житейской завершилось крушением мечты (заметим, как запись в пенсионной графе перекликается с желанием Последнего Новика «близко этих мест умереть»), а в сфере творческой оно дало-таки свои плоды. Лажечников нашел достойный для его дарования выход в автобиографическую и мемуарную прозу, где он вернулся в коломенское измерение детства, отрочества и юности.

9.

Трилогией русской истории можно назвать романы «Последний Новик» – «Ледяной дом» – «Басурман». Драматизм описываемых событий неизменно окрашен у Лажечникова авторским лирическим участием. Возможно, поэтому столь естественным был для него переход к автобиографическим произведениям, также составившим своеобразную трилогию: «Новобранец 1812 года» – «Беленькие, черненькие и серенькие» – «Немного лет назад». Объединяющим все эти разножанровые произведения (по нарастанию: очерк – повесть – роман) оказался главный, он же лирический, герой (Иван Лажечников – Ваня Пшеницын – Володя Патокин), а вместе с ним его родина, уездный город (Коломна – Холодня – Луковки) с его жителями и окрестностями.

Первый, во многом предварительный, подход к автобиографическому жанру намечен в упоминавшейся уже пьесе «Новобранцы 12-го года», написанной к сорокалетию войны. Действие перемещается здесь из подмосковного имения Лавиновых (неназванное Кривякино) непосредственно в Коломну. Центром, организующим коломенское пространство, оказывается развалившаяся башня Кремля на берегу Коломенки (совершенно исчезнувшие теперь Косые ворота) с замечательным видом на Запруды, Москву-реку и замоскворечье – по всем описаниям, даже чрез-мерно подробным для драматического жанра, декорации должны были представить одно из самых любимых коломенцами мест родного города – так называемое «блюдечко». Как мы убеждаемся, для Лажечникова в этой именно топографической точке сосредотачивается незримая душа города. Решающее судьбу героя событие – бегство из родительского дома

– происходит в доме Лавиновых, повторяющем дом Лажечниковых на Астраханской улице.

В трех номерах обновленного «Русского вестника» печаталась повесть Лажечникова «Беленькие, черненькие и серенькие».

128

Очевидно, работа над пьесой (не исключаю, что автор в это время реально побывал в родном городе) подтолкнула Лажечникова к продолжению автобиографической линии, но уже в прозаическом документальном жанре почти одноименного очерка «Новобранец 1812 года». Коломенское пространство и здесь, как и в пьесе, сосредоточено в двух местах. Дом Лажечниковых на Астраханской организует бытовое измерение, а чудные коломенские дали, открывающиеся с «блюдечка», – это измерение бытийное.

Очерк Лажечникова претендует на документальную достоверность, но при этом воображение писателя не слишком сковано заданным ограничением. Биография биографией, требования ее выдержаны в основных параметрах, но подспудно она уже устремлена к легенде, т.е. воображаемой реальности творимого на наших глазах биографического мифа, что мы и видели в эпизоде бегства героя из отчего дома.

Âследующем произведении автобиографической трилогии

–повести «Беленькие, черненькие и серенькие» – тенденция к мифотворчеству усиливается настолько, что все ограничения оказываются снятыми. Перед нами вполне художественная картина. Коломенские реалии остались, и они особенно очевидны для читателя-коломенца, но из них на наших глазах вырастает обобщенный образ уездного русского города. Автор дает ему имя «Холодня» и сам же шутит по этому поводу, сравнивая себя со страусом, который спрятался «в это дупло», но хвост оставил снаружи. «Хвост» – и в созвучии имен (Коломна – Холодня), и в множестве примет реальной подмосковной Коломны.

Художественное пространство повести организовано тремя топографическими центрами. Первый – это старый дом Пшеницыных (еще одно «страусиное» переименование: Ложечниковы и Пшеницыны – типично низовые фамилии, ориентированные на хлеб насущный), расположенный за речкой Холодянкой (Коломенкой) в Запрудье (Запрудах). Второй – строящийся новый дом Пшеницыных «на Московской большой улице» (Астраханской, ныне Октябрьской революции). Третий

–дом соляного пристава и его дочери на берегу Холодянки, возле развалин кремлевской башни (реальных Косых ворот). Вероятно, уже при Лажечникове этот третий уголок прозывался «блюдечком» – отсюда, говорит автор, «видны, как на блюдечке,

Мельница на Коломенке у впадения е¸ в Москву-реку. Такой она запечатлена на открытке издания И.Э. Эйнер 1904 – 1908 г.г. К тому времени заросло ивняком любимое место Вани Лажечникова и его автобиографических

героев.

«Предстали предо мною, как на чудной фантасмагорической сцене, <...> и лунные ночи на обломке башенного зубца, при шуме вод смиренной Коломенки, лениво движущих мельничные колеса...»

Лажечников И.И. Новобранец 1812 года.

«От ножек скамейки начинается зеленый скат к реке Холодянке. <...> И вот почему речка так суетливо торопится все вперед и вперед! Казалось бы, немного добежать и броситься в широкое раздолье, а тут, назло ей, загородила дорогу колдуньямельница. Брюзжит старушка и стучит костылями, и поднимает пыль столбом. Смирные до сих пор воды сердито бросаются на нее; начинается схватка – вопль, тревога на всю окрестность...»

«Внизу под башней шумит мельница. Ее-то Ваня видел из дома на Запрудье и воображал жилищем сердитой колдуньи <...>. Речка несколькими каскадами бросается на колеса, упадает в омут, закипает белою кипенью и потом бесчисленными нитями убегает в изгиб Москвы-реки...»

Лажечников И.И. Беленькие, черненькие и серенькие.

130

Запрудье, деревни и те живописные поля, рощи, овраги, которые Ваня любил посещать с своим дядькой»8 1. Две композиционные точки (Запруды – «блюдечко»), связывающие первую и последнюю часть, имеют общий панорамный обзор (картина коломенских далей, закольцовывая художественное пространство, сама по себе удваивается, варьируется) и при этом «смотрят» друг на друга («Внизу под башней шумит мельница. Ее-то Ваня видел из дома на Запрудье…»), а вместе с третьей (новый дом) образуют треугольник, вокруг которого группируются живописные подробности холодненских/коломенских красот. Можно предположить, что домик возле «блюдечка» (ныне дом 17 по ул. Лажечникова) связан был с какими-то дорогими для автора воспоминаниями, возможно, первой любви, – так тянет его к этому месту: трижды через него проходит ностальгический маршрут писателя, в двух «Новобранцах» и в «Беленьких…». Однако этим предположениям навсегда суждено оставаться лишь домыслами досужего читателя.

Треугольник «старый дом – «блюдечко» – новый дом» организует и символический топос повести: он соединяет «беленьких» героев, честного купца Пшеницына и честного дворянина Горлицына, две семьи, живущие по правде и по сердцу.

Между ними, в средней второй «тетради» повести («Замечательные городские личности») расположились «серенькие» и большей частью «черненькие» герои. Мне уже приходилось писать о щедринском колорите этой главы8 2, как бы оправленной идиллической рамой. Лажечникову, еще до Щедрина, пришла идея описать историю города как череду сменяющихся градоначальников, один «чернее» другого. Эта часть повести, рисующая нравы городской бюрократии, исполнена язвительно-печального сарказма. Город превращен в данника растущих аппетитов начальства и его ненасытной челяди («расходы граждан получили быстрое развитие и преуспеяние»). Историческая перспектива иногда видится автору в гоголевскощедринских очертаниях фантасмагорического апокалипсиса: «появлялся оборотень, который по ночам бегал в виде огромной свиньи, ранил и обдирал клыками прохожих…»

81Лажечников И.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 97 (курсив мой – Â.Â.).

82Викторович В.А. Щедрин до Щедрина, или Уездный «временник» Ивана Лажечникова // Коломенский альманах. Вып. 5. Коломна, 2001.