26

Гл. 4. ВАЖНЕЙШИЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ ЗАРУБЕЖНОЙ ЭТНОЛОГИИ

71

смыслы чужой культуры и пытающийся перевести их на язык смыслов собственной культуры. По этой проблеме в современной зарубежной этнологии существует обширная литература, в которой можно выделить работы Джона Ван Маанена «Рассказы поля. О написании этнографии»1 (1988), Пола Рабинова «Размышления о полевой работе в Марокко»2 (1977) и др.

3) Общественное значение этнологии заключается не столько в предоставлении объективной информации о культурах народов Земли, сколько в своеобразной культурной критике, под которой понимается критическое осмысление культуры, к которой принадлежит автор; экзотические культуры так или иначе выступают в качестве контраста, позволяющего взглянуть свежим глазом на привычные и оттого кажущиеся нормальными негативные явления своего окружения. Наиболее последовательно этот взгляд представлен в книге Джорджа Маркуса и Майкла Фишера «Культурная антропология как культурная критика. Экспериментальный момент в гуманитарных науках»3 (1986).

В 90-х гг. XX в. многие этнологи на Западе справедливо пришли к выводу, что постмодернизм с его критическим пафосом угрожает самому существованию науки, разрушая ее вековые устои. Накал критицизма постепенно спадает, реабилитируются некоторые подходы объективного научного анализа и сама идея объективности. Некоторые исследователи говорят о начале «эры постпостмодернизма». В настоящее время можно уже оценить итоги постмодернистского периода в истории зарубежной этнологии. К отрицательным итогам следует отнести сложившуюся моду на тотальное отрицание, неоправданные иронию и скепсис по отношению к прошлому науки. Но сам по себе критический пересмотр принципов деятельности этнологов в ряде случаев был полезен. Кроме того, в рамках постмодернистской этнологии были созданы оригинальные труды, в которых авторы не столько критиковали авторитеты прошлого, сколько предлагали новые эффективные приемы изучения культур народов Земли.

К такого рода трудам можно отнести работы одного из наиболее авторитетных культурных антропологов современности Клиффорда Гирца (1926—2006), иногда именуемого основоположником научного направления, называемого интерпретативной антропологией. Среди его исследований — «Интерпретация культур»4 (1973), «Негара. Театральное государство на острове Бали в XIX веке»5 (1980), «Локальное знание»6 (1983) и др. В этих трудах отражен богатый опыт многолетней полевой работы в Индонезии и Марокко, эффективное сочетание классических методов научного анализа, в том числе и статистического, с приемами точного описания и понимания смыслов изучаемых культур, метафорически трактуемых в качестве особого типа «текстов».

Изучение этничности и национализма. Проблемы изучения этничности, нации и национализма до определенного времени не входили в число популярных

1 Van Maanen J. Tales of the field. On writing ethnography. Chicago, 1988. 2 Rabinow P. Reflections on fieldwork in Marocco. Berkley, 1977.

3 Marcus G.E., Fischer M.M.J. Anthropology as cultural critique. An experimental moment in the human sciences. Chicago, 1986.

4 Geertz C. The interpretation of cultures. N.Y., 1973. Рус. пер.: Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004.

5 Geertz C. Negara. The theatre state in nineteenth-century Bali. Oxford (New Jersey), 1980. 6 Geertz C. Local knowledge. N.Y., 1983.

72	Раздел I. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНОЛОГИИ

тем в зарубежных научных дисциплинах этнологического профиля. Однако после Второй мировой войны и особенно с 1960-х гг. в результате активизации этнических движений, этнического возрождения в общественном сознании многих стран (следует помнить, что это была эпоха антиколониальных движений и начала ликвидации колониализма) этими проблемами стали заниматься

иэтнологи. В данном вопросе этнологов опережали социологи, политологи, историки и философы. Поэтому концептуальный аппарат данной темы, методы анализа и обобщения, содержащиеся в трудах последних, стали отправной точкой исследований этнологов. Можно сказать, что в массиве литературы, написанной на эти темы, дисциплинарных границ провести порой невозможно.

Всю совокупность теоретических позиций в трактовке природы этничности

инационализма можно с некоторой долей условности разделить на две группы, которые именуют в западной науке примордиализмом (от лат. primordium — первоначальность, первичность, исконность, первобытность) и конструктивизмом (от лат. constructio — строение, устройство, нечто созданное сознательно и по определенному плану).

Понятие примордиализм одним из первых применительно к данной проблематике использовал К. Гирц в работе «Интегративная революция: Примордиальные чувства и гражданская политика в новых государствах»1 (1963). Эта концепция отстаивает изначальность и извечность этнических общностей и этнических чувств. В той или иной степени она нашла свое отражение в работах английского антрополога Энтони Смита «Этническое происхождение наций»2 (1986), английского социолога Уокера Коннора «Этнонационализм. Проблема, в которой нужно разобраться»3 (1994) и др.

Гораздо более многочисленны в зарубежной науке представители конструктивистского направления, которое исходит из постулата о том, что этнические общности, этническое сознание, этнические и националистические чувства — это реальности, намеренно создаваемые для того, чтобы мобилизовать и сплотить массы для определенных политических, экономических и иных целей. Здесь явно присутствует влияние постмодернизма. Одним из первых проанализировал подобную точку зрения в коллективном труде «Этнические группы

играницы»4 (1969) норвежский антрополог Фредерик Барт (р. 1928). Такая же позиция нашла свое выражение в трудах английского антрополога Эрнста Геллнера «Нации и национализм»5 (1988), английского историка Эрика Хобсбаума «Нации и национализм после 1780 года: Программа, миф, реальность»6 (1990) и других ученых.

1 Geertz C. The integrative revolution: Primordial sentiments and civil politics in the new states // Geertz C. (ed.) Old societies and new states. N.Y., 1963.

2 Smith A. The ethnic origin of nations. Oxford, 1986. Краткое изложение концепции Э. Смита

см. в статье, переведенной на русский язык: Смит Э.Д. Национализм и историки // Нации и национализм. М., 2002.

3 Connor W. Ethnonationalism: the quest for understanding. Princeton, 1994.

4 Barth F. (ed.). Ethnic groups and boundaries. Bergen, 1969.

5 Gellner E. Nations and nationalism. Oxford, 1988. Рус. пер.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991.

6 Hobsbawm E. Nations and nationalism since 1780: programme, myth, reality. Cambridge, 1990. Рус. пер.: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 г. СПб., 1998.

Гл. 4. ВАЖНЕЙШИЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ ЗАРУБЕЖНОЙ ЭТНОЛОГИИ

73

* * *

Долгий путь становления и развития зарубежной этнологии имел своим результатом накопление большого количества информации о народах мира, а также формирование значительного числа теоретико-методологических концепций, содержащих как познавательный инструментарий для поиска и получения фактических данных, так и средства для их интерпретации и объяснения. В своей совокупности это и есть существенная часть содержания ныне существующей этнологической науки. Из этого вытекает, что накопленные за века этнографические факты существуют не обособленно, они несут на себе отпечаток сознания, воли и жизненного опыта людей, их добывших. Поэтому восприятие материала по любому разделу этнологии должно включать в себя и элементы его историографической критики.

Теоретические направления и научные школы, возникавшие в зарубежной этнологии в течение полутора веков ее дисциплинарной истории, имели разную судьбу — некоторые из них более или менее стабильно и долго сохраняли свои позиции, другие, получив в свое время широкое признание научного сообщества, со временем теряли свою популярность. Есть также немало примеров, когда, казалось бы, полностью отжившие концепции в новых условиях обретали новую жизнь. Тем не менее каждое направление, оставившее свой след в истории науки, важно для ее сегодняшнего состояния, ибо все они так или иначе участвовали в развитии научного познания, в котором бывают существенны даже ошибочные результаты. Теоретическое отношение к сегодняшним исследовательским проблемам этнологии предполагает учет всего исторического пути их постановки, осмысления и решения. Нынешнее поколение эт- нологов-теоретиков потому порой видит дальше и отчетливее своих предшественников, что может использовать их опыт и достижения.

Г л а в а 5

ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЭТНОЛОГИИ В XIX — НАЧАЛЕ XXI века

1. Предыстория: XVIII — начало XIX века

История российской этнологии — это, несомненно, органическая часть истории развития мировой науки. Вместе с тем она содержит много интересного и оригинального —

как в связи с характером и объемом фактических сведений, собранных российскими учеными, так и вследствие того, что ими были внесены в общий фонд науки значительные теоретические идеи.

Историю научного собирания этнологических (этнографических) сведений в России традиционно начинают с первых десятилетий XVIII в. — с эпохи петровских реформ, положивших начало систематическому изучению территории и населения России. В самостоятельную научную дисциплину этнография тогда еще не выделилась; деятельность исследователей той поры нельзя считать в строгом смысле профессиональной (этнографической), хотя они и проявляли устойчивый интерес к изучению культурных и бытовых черт различных народов, памятников старины и народной поэзии. Накопление материала о «нравах» — «племенных» (этнокультурных) свойствах народов — происходило в рамках географического и естественно-исторического изучения России. Типичен пример выдающегося географа и естествоиспытателя Степана Петровича Крашенинникова (1712—1755), труд которого «Описание земли Камчатки» (СПб., 1755) получил мировую известность и был переведен на многие иностранные языки еще в XVIII в. Книга — итог личных наблюдений автора — содержит (помимо географической характеристики края) этнографическое описание камчадалов (ительменов), коряков и айнов. Обстоятельно описаны их социальный строй, празднества, религиозные верования, свадебные и погребальные обряды.

В 1768 г. Императорская Санкт-Петербургская Академия наук начала систематическую посылку экспедиций для географического, геологического, археологического и этнографического изучения России. Результатом этого стало появление многочисленных обширных трудов, составивших в том числе основательную эмпирическую базу отечественной этнографии. Западноевропейская наука XVIII в. едва ли могла похвастаться чем-нибудь подобным сочинению акад. Иоганна-Готлиба Георги «Описание всех в Российском государстве обитающих народов» (СПб., 1776—1777), а ведь были еще «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства в 1768—1771» И.И. Лепехина, «Путешествия по озерам Ладожскому и Онежскому» Н.Я. Озерецковского, «Записки путешествия по западным провинциям Российского государства» В.М. Севергина и другие. Будучи специалистами в области естественных наук (медицине, геологии, зоологии), эти ученые дополняли описания геологических пород рассказами о народном быте, а сведения о растениях и животных — записями исторических преданий и народных поверий. Со временем этот отчасти любительский интерес к этнографическим темам выкристаллизовался в устойчивую тенденцию.

Глава 5. ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЭТНОЛОГИИ...

75

С начала XIX в. формирующаяся российская эмпирическая этнография наряду с познанием России начинает изучать страны и народы Европы и Азии, многие из которых оставались мало известны российским образованным слоям. Большие кругосветные экспедиции (1803—1849), охватившие разные части света, принесли значительные научные результаты. Так, первое кругосветное плавание кораблей «Надежда» и «Нева» под командованием И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского имело непосредственной целью установление прямой связи с недавно приобретенными Россией Аляской и Алеутскими островами. Попутно были проведены значительные наблюдения быта народов посещенных стран. Сделанные Лисянским описания социального строя и быта гавайцев, а также их верований, системы табу и религиозных обрядов сохраняют свою ценность и в наши дни.

Таким образом, к началу XIX в. уже был накоплен значительный эмпирический материал в области изучения культуры и быта народов России и зарубежных стран. Но выделение этнологии в самостоятельную науку относится уже ко второй четверти — середине XIX в.

2. Формирование и развитие отечественной этнологии в середине XIX — начале XX века

Формированию научной этнографии способствовал идейно-по- литический и общественный климат, сложившийся в России в первой половине XIX в. Важнейшим условием этого процесса стали национальный подъем, вызванный Отечественной войной 1812 г., и дальнейший рост русского национального самосознания. Проблемы нации, в том числе тема «народности» (русской в первую очередь), стали центральными в общественной и научной полемике тех лет. К теме «народности» обращался П.Я. Чаадаев; она оказалась

вцентре дискуссии «славянофилов» и «западников»; ее обсуждали в литературной критике как проблему «народности» искусства. Эмпирический материал

втрудах этнографов-собирателей той поры (И.М. Снегирева, И.П. Сахарова, А.Н. Афанасьева, В.И. Даля) также интерпретировался в духе «народности».

В40-е гг. XIX в. начался процесс организационного оформления этнологии: возникали научные общества и научная периодика. Императорское Русское Географическое общество (ИРГО) в Петербурге (в 1845 г. в его составе было организовано Отделение этнографии) стало первым звеном в формирующейся организационной структуре российской этнографии. В периодических и непериодических изданиях ИРГО («Записках», «Известиях», «Этнографических сборниках») впервые стали систематически публиковаться материалы этнографического характера.

Особую страницу в истории Общества составил период 1848—1851 гг., когда председателем Отделения этнографии стал Николай Иванович Надеждин (1804—1856). Филолог и литературный критик, в прошлом редактор журнала «Телескоп», он подвергся ссылке в Пермскую губернию за публикацию в 1836 г. одного из «Философических писем» П.Я. Чаадаева. Надеждин ориентировал отечественную науку на исследование «русской народности». По инициативе и при активном участии Надеждина осуществилась самая значительная этнографическая акция середины XIX столетия. Ученый составил первую программу

Н.И. Надеждин

76	Раздел I. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНОЛОГИИ

(вопросник) для сбора этнографических сведений о народах Российской империи, которая была разослана в 7 тыс. экземпляров во все губернии. Вскоре скопился обширный эмпирический материал, и решено было приступить к его обнародованию. Под редакцией Н.И. Надеждина и его единомышленника историка К.Д. Кавелина в 1851 г. вышел 1-й том «Этнографического сборника», содержавший самые полные на тот момент этнографические описания, полученные в результате анализа ответов на вопросы программы; издание собранного материала имело продолжение.

В середине XIX в. деятельность ИРГО в области этнографии была дополнена работой московских ученых. При Московском университете появилось Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ). Его создание

стало возможным благодаря принятию либерального университетского устава 1863 г. Инициаторами создания общества выступили последовательные дарвинисты — зоолог и антрополог А.П. Богданов и геолог Г.Е. Щуровский. От других научных обществ ОЛЕАЭ отличалось тем, что считало своей основной задачей не только проведение фундаментальных научных исследований, но и распространение и популяризацию знаний. В 1867 г. силами ОЛЕАЭ в Москве была организована этнографическая выставка, привлекшая широкое внимание общественности.

Выставка дала толчок созданию в структуре ОЛЕАЭ этнографического отдела во главе с профессором-славистом Н.А. Поповым. Значение этого научного центра выходило далеко за рамки Москвы: в его работе принимали участие корреспонденты из различных областей государства (Сибири, Поволжья, Украины, Приуралья). Отдел собирал сведения о материальной культуре, языках, обычаях, поверьях, фольклоре народов России. Заседания посещали не только этнографы, но и представители других специальностей (впрочем, применительно к той эпохе трудно говорить о «чистых» этнографах). Позднее с сообщениями в отделе выступали знаменитые русские путешественники — Н.Н. МиклухоМаклай, Н.М. Пржевальский и др. Научные доклады публиковались в «Трудах» отдела, а также в «Известиях ОЛЕАЭ».

Ко второй четверти — середине XIX в. относятся первые попытки теоретического обоснования этнографии как особой науки: формулирование ее предмета, определение места в системе наук, разработка основных приемов исследования. Один из ранних опытов определения предмета и задач этнографии принадлежит Н.И. Надеждину. Он призывал к исследованию как многочисленных народов окраин России, так и государствообразующей «народности русской». Кроме того, в докладе «Об этнографическом изучении народности

Д.Н. Анучин

Глава 5. ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЭТНОЛОГИИ...

77

русской» на первом годовом собрании ИРГО (ноябрь 1846 г.) он утверждал, что в состав этнографии входят: изучение «народного», «живого» языка («лингвистическая этнография»), изучение «телесной» cтороны человеческой природы («физическая этнография»), изучение народного быта («психическая этнография»). Он попытался определить и задачи этнографической критики, которые усматривал в выделении в культуре и быте народа, с одной стороны, черт самобытных, а с другой — «наносных», заимствованных. Эта формулировка содержала зародыш сравнительно-исторического подхода к изучению народов.

Интересны теоретические воззрения и другого видного деятеля ИРГО — историка К.Д. Кавелина. Его взгляды по вопросу о так называемых пережитках представляют интерес до сегодняшнего дня. Обычно «теорию пережитков» связывают с именем английского ученого Э. Тайлора, но еще за 20 лет до Тайлора очень похожие идеи развивал Кавелин. Не употребляя слова «пережитки», он говорил об обычаях, сохранившихся в народе и представляющих собой остатки каких-то важных исторических явлений, утративших позже свой смысл; для понимания этих обычаев, полагал Кавелин, необходимо научно восстановить их первоначальный вид и смысл.

Взгляды Надеждина и Кавелина в области этнографии оказались новаторскими, в теоретическом отношении они опережали свою эпоху. Они содействовали становлению постепенно формировавшегося научного течения, получившего название эволюционизма. Предложенная этими учеными формулировка предмета этнографии, предполагавшая разностороннее этнографическое изучение народов, выходила за рамки тогдашних представлений о задачах этнографии: их русские современники обычно ограничивались собиранием народного поэтического творчества.

Тем не менее неопределенность предметного поля этнографии сохранялась до 60—70-х гг. XIX в., когда были более отчетливо сформулированы мировоззренческие основания последней — теория эволюции. Бурные успехи естествознания, появление работы Ч. Дарвина «Происхождение видов» и т.п. вызвали заметный интеллектуальный подъем и способствовали обогащению теоретического арсенала этнологии.

Прочно утвердившийся в естествознании эволюционизм ученые стремились применить к человеческой истории, пытаясь найти закономерности, сходные с теми, что обнаруживались естественными науками. Идеи объективного познания действительности и прогресса составили характерные черты эволюционизма в этнографии.

Становление эволюционизма в России происходило одновременно с распространением марксизма. Некоторые этнографы, например Н.И. Зибер и М.М. Ковалевский,

Н.Н. Миклухо Маклай

78	Раздел I. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНОЛОГИИ

испытали на себе его влияние. Первые представители эволюционистского направления в российской этнографии, как правило, выступали в роли популяризаторов и переводчиков классических иностранных работ. Таковы М.И. Кулишер, находившийся под сильным влиянием Д. Леббока, С.С. Шашков, популяризовавший классика английской этнологии Э. Тайлора, Д.А. Коропчевский, неутомимый переводчик и крупный знаток западной науки, Э.Ю. Петри — автор двухтомной «Антропологии» (СПб., 1890—1897).

Эволюционистская этнография способствовала формированию нового типа ученого — последовательного дарвиниста, подвижника, рассматривавшего науку как высшую форму служения обществу. Отчетливо оформились два типа научных стратегий, примером которых могут служить биографии крупных этнологов — Николая Николаевича Миклухо-Маклая (1846—1888) и Дмитрия Николаевича Анучина (1843—1923). Представители одного поколения, они получили естественнонаучное образование, придерживались эволюционистских взглядов, но при этом первый воплотил в себе классический образец полевого исследователя (он посвятил себя изучению папуасов Новой Гвинеи и других народов Океании), а второй олицетворял собою тип «кабинетного» ученого, целиком отдавшись созданию организационных форм этнографии, физической антропологии, а также преподавательской деятельности.

В последней четверти XIX в. крупные российские ученые стали ставить вопрос об этнографическом образовании. Формирование университетской этнографии неразрывно связано с деятельностью Д.Н. Анучина. По его инициативе в Московском университете в 1884 г. была создана кафедра географии и этнографии в составе историко-филологического факультета (в 1889 г. кафедру перевели на физико-математический факультет). Соединение двух дисциплин при очевидном главенстве географии означало, во-первых, что процесс дифференциации наук еще не завершился, а во-вторых, что место этнографии в системе естественнонаучного или гуманитарного знания не определилось.

Сам Анучин склонен был сближать этнографию скорее с антропологией, которую трактовал весьма широко — как «естественную историю человека», рассматривая ее в виде союза трех равноправных (а не соподчиненных) дисциплин: физической антропологии, доисторической археологии и этнографии. В любом случае сам факт выделения этнографии как самостоятельной учебной дисциплины был важным шагом на пути ее организационного становления.

Между тем в университете существовал и альтернативный взгляд на место этнографии в системе наук, опиравшийся на многолетнюю успешную практику включения этнографических знаний в гуманитарные курсы (К.Д. Кавелин, Т.Н. Грановский, Н.В. Калачов, М.М. Ковалевский и др.). Его общим методологическим основанием послужило

Глава 5. ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЭТНОЛОГИИ...

79

принципиальное разграничение предметов физической антропологии и этнографии: первая характеризовалась как наука «преимущественно естественноисторическая», вторая — как дисциплина «преимущественно общественная». Несмотря на перенос кафедры географии и этнографии на физико-математический факультет, на историко-филологическом факультете сохранялось преподавание этнографии, хотя оно не носило систематического характера, а лекционные курсы были факультативными. В разное время их читали Р.Ю. Виппер, В.М. Михайловский и Николай Николаевич Харузин (1865—1900). Изданные посмертно лекции последнего использовались в качестве учебника этнографии (Харузин Н.Н.

Этнография. Вып. 1—4. СПб., 1901—1905). Н.Н. Харузин К началу XX в. этнографические ис-

следования сосредоточивались в научных обществах и музеях. Главными центрами этнографической науки считались Отделение этнографии ИРГО в Петербурге и Этнографический отдел ОЛЕАЭ в Москве. Этнографическими исследованиями, хотя и в очень скромном объеме, занимался также учрежденный в 1902 г. Этнографический отдел Русского музея.

С 1889 г. Этнографический отдел ОЛЕАЭ приступил к изданию первого в России специального журнала «Этнографическое обозрение» (редактор акад. Н.А. Янчук). Еще один орган русской фольклористической и этнографической мысли — журнал «Живая старина» — издавался с 1890 г. в Петербурге Отделением этнографии ИРГО (редактор В.И. Ламанский). Материалы по этнографии публиковались также в журналах «Землеведение» и «Русский антропологический журнал» (оба под редакцией Д.Н. Анучина).

Вопрос об этнографическом университетском образовании обсуждался на XII съезде русских естествоиспытателей и врачей (Москва, декабрь 1909 — январь 1910 г.). Участники съезда разработали план реорганизации этнографического образования: они предлагали создать в составе университетов кафедры этнографии, учредить в университетских городах музеи общей этнографии и фонд для обработки этнографических материалов, усилить внимание к языковой подготовке студентов. Некоторые из этих рекомендаций были осуществлены уже после 1917 г.

Этнографические исследования в России к началу XX в. носили преимущественно эмпирический характер. Вместе с тем отечественные этнологи создавали труды, в теоретико-методологическом отношении отвечавшие европейскому уровню и внесшие существенный вклад в развитие мировой этнологической науки. К числу таких произведений относятся работы Максима Максимовича

В.Г. Богораз

80	Раздел I. ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ЭТНОЛОГИИ

Ковалевского (например, «Закон и обычай на Кавказе». М., 1890), Всеволода Федоровича Миллера («Осетинские этюды». М., 1881—1887), Александра Николаевича Пыпина («История русской этнографии». СПб., 1890—1892) и ряд других. Такие исследования расширяли теоретико-методологические возможности европейской этнологии, хотя базировались преимущественно на общих принципах эволюционизма. В России он продолжал оставаться преобладающим направлением, хотя ряд этнологов работал в духе историзма.

В глазах ученых и образованной части российского общества эволюционизм ассоциировался с передовыми взглядами, однако к началу ХХ в. часть российских этнологов все явственнее осознавала его ограниченность. Последовательным критиком этой концепции в первое двадцатилетие ХХ в. стал А.Н. Максимов — ученый, сочетавший качества полевого исследователя и тонкого знатока новейших теоретических достижений мировой этнологии.

Но ни критика А.Н. Максимова, ни деятельность «Этнографического бюро» Вячеслава Николаевича Тенишева (1844—1903), развивавшего подход, позже получивший название функционального, не смогли поколебать преобладавшего положения эволюционизма в России. Созданное в Петербурге частное «Этнографическое бюро» при участии его основателя и группы высококвалифицированных этнографов разработало и распространило в конце XIX в. два варианта программы-вопросника для сбора сведений о крестьянах Центральной России. Работа корреспондентов оплачивалась. В короткое время удалось собрать несколько тысяч ответов с мест. Архив бюро В.Н. Тенишева хранится в Петербургском «Музее этнографии народов России». Первая попытка сформулировать существенные идеи функционалистского стиля мышления изложена В.Н. Тенишевым в книге «Деятельность человека» (СПб., 1897). Эти факты свидетельствуют о том, что в конце XIX и первые десятилетия ХХ в. в Восточной и Западной Европе в области этнологии проявлялись общие научно-те- оретические тенденции.

Едва ли можно обойти молчанием участие в этнографическом изучении России политических ссыльных. Среди них особенно яркими исследователямиэтнологами стали В.Л. Серошевский («Якуты. Опыт этнографического исследования». СПб., 1896), Владимир Германович Богораз-Тан (1865— 1936), написавший ряд трудов о чукчах, коряках и других народах Северо-Востока России, С.И. Мицкевич, автор работы «Мэнэрик и эмиряченье» (Л., 1929). Труды этих и других ученых (Л.Я. Штернберга, В.И. Иохельсона и др.) также испытали воздействие эволюционист-

ских идей.