29.НТР, здоровье, здравоохранение. М., 1984.

30.Отношение населения к здоровью / Отв. ред. И.В.Журавлева, М.: ИС РАН, 1993.

31.Отношение человека к здоровью и продолжительности жизни. М.: ИС АН СССР, 1989.

32.Осипов ЕЛ. Статистика болезненности населения Московской губернии за 1878-1882гг. М., 1890.

33.Петровский A.M. О выборе обобщенного показателя здоровья // Системный анализ и моделирование в здравоохранении. Новокузнецк, 1980.

34.Поляков Л.Е., Малинский Д.М. Метод комплексной вероятностной оценки состояния здоровья населения // Советское здравоохранение. 1971, № 3.

35.Попов Г.А., Петров П.П., Турлыбеков Ж.Г. Научно-технический прогресс, окружающая среда и здоровье населения. М., 1984.

36.Семья — здоровье — общество / Под ред. М.С.Бедного, М.: Мысль, 1986.

37.Тищенко П.Д. О философском смысле феноменов здоровья и болезни // Здоровье человека как предмет социально-философского познания. М.:ИФ АН СССР, 1989.

38.Трудовые ресурсы и здоровье населения / Отв. ред. Т.В.Рябушкин, М.: Наука, 1986.

39.Тугаринов В.П. О ценностях жизни и культуры. Л., 1960.

40.Философские и социально-гигиенические аспекты учения о здоровье и болезни/Под ред. Г.И.Царегородцева. М.: Медицина, 1975.

41.Чазов Е.И. Проблемы профилактики с позиции специализации и интеграции // Тер. арх., 1983. № 1.

42.Шилова Л. С. Изучение поведенческих аспектов здоровья населения // Проблемы социальной демографии / Отв. ред. Н.В.Тарасова. М.: ИСИ АН СССР, 1987.

43.Шилова Л. С. Различия в самосохранительном поведении мужчин и женщин // Здоровье человека в условиях НТР / Отв. ред. Ю.И.Бородин. Новосибирск: Наука, 1989.

44.Allison T.N. Measuring health status with local data // Procedings of the Public Health Confer on Records and statistic. N.J. 1976.

45.Breslow L., Enstrom J.E. Persistence of Health habits and their relationship to mortality// Prev.med. 1980. Vol. 9.

46.Hopkins P.N., Williams R.R. A survey of 246 suggested coronary risk factors // Atherosclerosis. 1981. Vol. 40.

47.Jouravleva L, Lakomova N., Palosuo H. Health Factors: socio-cultural differences of Russia and Finns // Evolution or Revolution in European Population. Milano: Franco Angeli, 1996.

48.Kopina O.S., Shilova L.S., Zaikin E. V. Stress levels in Moscow inhabitans in 1986-1992 // Int. Jour, of Behavioral Medicine Florida. 1993, № 5.

49.Palosuo H., Zhuravleva L etc. Perceived Health, Health Related habits and Attitudes in Helsinki and Moscow: A comparative Study of Adult Population in 1991. Helsinki, 1995.

50.Prevention of non-communicable diseases: experiences and prospects. WHO ICP/ NCD 02816. 1987.

51.Rose G., Heller R.F. Heart disease prevention project: a radomised controlled trail in industry// Brit. med. J. 1980. Vol. 280.

52.Torrance G.W. Models of index status of health unified mathematical approach // Med. Sci. 1976. Vol. 22. № 9.

53.Waaler H.T. Height, Weight and Morality. The Norwegion Experience. Rapport. 1984, № 4.

Глава 25. Экологическая социология (О.Яницкий)

§ 1. Введение

Экологическая (или инвайронментальная, от английского environment — среда) социология как самостоятельная социологическая дисциплина возникла сравнительно недавно, хотя некоторые элементы социально-экологической теории были заложены еще в

453

1920-х гг. Р.Парком, Ю.Бэрджессом и другими теоретиками Чикагской школы [25, с. 256— 257, 395—396, 411—413]. Однако только к началу 90-х гг. экологическая социология обрела статус особой дисциплины, что нашло свое институциональное выражение в создании в 1992 г. в Международной социологической ассоциации Исследовательского комитета «Среда и общество».

Развитие данной отрасли знания, и прежде всего ее теоретико-методологических оснований, тесно связано с развитием общества, изменением его целей и ценностей, сдвигами

вобщественном сознании. Возникновение и интенсивный рост экосоциологии на Западе зависели от перемен в самом западном обществе: роста значимости глобальных проблем, структурных сдвигов в экономике, энергетического кризиса 70—80-х гг., нескольких волн экологических движений, все большего распространения так называемых постматериальных ценностей. Не меньшую роль сыграли такие интеллектуальные прорывы, как серия докладов Римскому клубу, равно как и систематическая рефлексия западных социологов по поводу теоретических оснований собственной дисциплины. Советская и российская инвайронментальная социология не имела подобных предпосылок.

Вот главные обстоятельства, характеризующие ту атмосферу, в которой она формировалась в нашей стране. Первое — социологи не имели доступа к необходимой информации. Не только демографическая статистика, но и элементарные сведения о состоянии среды обитания были засекречены или отсутствовали вообще, включая и период перестройки

(т.е. после 1985 г.).

Второе — любые конфликты на экологической почве квалифицировались господствующей идеологией как «происки врагов» или националистических сил. Все основные сферы жизнедеятельности общества были «скреплены» марксистско-ленинской доктриной неограниченного экономического роста и «удовлетворения постоянно растущих материальных потребностей». Практически это означало постоянный курс на экстенсивные и ресурсоемкие индустриализацию и урбанизацию, культивирование в общественном сознании представлений о неисчерпаемости ресурсного потенциала для экономического роста и удовлетворения геополитических амбиций.

Третье — идеология и политика «ликвидации корней» — советский вариант «плавильного котла» национальностей и культур. Раскрестьянивание, форсированная индустриализация, массовые репрессии и насильственные переселения целых народов, «великие стройки коммунизма», освоение целинных земель, содержание и постоянное обновление штатов гигантской армии и военно-промышленного комплекса, разбросанных по всей огромной территории СССР и за его пределами, — все это лишало десятки миллионов людей чувства национальной и территориальной идентичности, создавало у них установки безответственности и временщичества.

Четвертое — абсолютное «верховенство» общественных наук над естественными. Диалога между ними и тем более конвенциональных форм междисциплинарного взаимодействия просто не могло быть. Экономические и социальные факты трактовались с позиций исторического материализма как первичные, природные условия — как вторичные и второстепенные.

Пятое - слабость, неразвитость социологии как научного сообщества. Академическая социология была отделена от ведомственной, прикладной, и обе они — от «университетской» социологии, которая к тому же не давала систематического социологического образования. Иными словами, ядра, вокруг которого могли бы концентрироваться социологи, озабоченные проблемами среды и средового воздействия на человека, не существовало.

Наконец, партийно-государственные системы образования и пропаганды культивировали

вобщественном сознании технократические модели человека («человека-гиганта», «человека вездесущего», «человека расчленяющего и конструирующего») и тем самым создавали мощный антиэкологический, антисредовой импульс для массового сознания и общественного интереса. Не удивительно поэтому, что в структуре Советской социологической ассоциации не было исследовательской секции по проблемам экологической социологии.

454

§2. Возникновение экологической социологии

Вподобных условиях оазисы исследований «социальных последствий» экологических проблем стали формироваться на периферии советской социологии и вне ее институциональных структур. Первые подходы к экосоциологии в СССР относятся к началу 60-х гг. Экосоциология формировалась прежде всего как сублисциплина социологии города, а также социальной психологии, изучавшей сознание и поведение людей в городской среде. Воздействие на них этой среды, физической (природной и искусственной) и социальной (специфически городских групп и сообществ) все более осознавалось (см. работы А.С.Ахиезера, Л.Б.Когана и О.Н.Яницкого [4, 15, 16]). Стимулировали этот процесс переводы на русский язык работ польских урбансоциологов [27], которые тогда и позже служили коммуникативным «мостом» между западной и советской социологией города.

Затем к изучению экологических проблем обратились социологи — специалисты по массовым коммуникациям и общественному мнению. Однако, в отличие от социологии города, которая за прошедшие 20 лет постепенно трансформировалась в инвайронментальную социологию, для названных двух дисциплин изучение экологических проблем означало лишь расширение их исследовательского поля, но отнюдь не теоретическую переориентацию [18]. Лишь в последнее десятилетие социология экологического сознания усилиями Б.Докторова, М.Лауристин, В.Сафронова и Б.Фирсова [13, 68] стала обретать статус особого исследовательского направления.

Несмотря на названные различия, у этих трех источников формирования экологической социологии есть общее. Лидеры названных направлений тесно соприкасались с советской действительностью и вместе с тем были достаточно хорошо осведомлены о работах своих коллег на Западе, сохраняя при этом определенную дистанцию от официальных идеологических институций.

Еще одним источником формирования рассматриваемой дисциплины стала «непрофессиональная социология». Речь идет о социологических концепциях и эмпирических исследованиях, развиваемых учеными-естественниками (экологами, биологами). Будучи достаточно интегрированными в международное научное сообщество и соответствующие междисциплинарные программы, располагая гораздо большим, чем социологи, позитивным знанием о воздействии человека на биосферу, биологи стали создавать свою «социологию», прежде всего в рамках междисциплинарной и практически ориентированной программы «Экополис». Д.Кавтарадзе, А.Брудный, Э.Орлова и О.Яницкий предприняли первую попытку систематического сотрудничества социологов, биоэкологов и администрации малого города (г. Пущине) для разработки и реализации концепции «экологического города» с участием местного населения [53, 56, 83].

Параллельно проблемы взаимодействия природы и общества стали обсуждаться в рамках других, пограничных с социологией наук: экономики [24], истории [22], демографии [10], географии [69], гидрометеорологии [30] и др., причем все это были попытки преодоления своих узких дисциплинарных рамок, выхода в сферу междисциплинарных исследований. Этому способствовало и то обстоятельство, что вследствие ухудшения глобальной экологической ситуации и под давлением международного сообщества идеологи КПСС выдвинули в начале 1980-х гг. задачу усиления взаимодействия общественных, естественных

итехнических наук. Был, в частности, снят официальный запрет с системного анализа, вследствие чего в научный оборот была введена идея единства системы «общество-природа» [8, 19]. Собственно социологический анализ этой системы стал разворачиваться в форме анализа методологических проблем междисциплинарности, оптимизации управления социобиотехническими системами, экологического прогнозирования. В частности, Г.Хильми сделал выводы о неизбежности превращения биосферы в биотехносферу и об «экологическом самообеспечении» человечества путем создания совместимых биологических и промышленно-

455

технологических циклов [37]. Заметим, что именно через жанр междисциплинарной литературы автору настоящей статьи удалось дать советскому читателю еще 15 лет назад представление о работах У.Каттона и Р.Данлэпа [57], других западных теоретиков инвайронментализма [51].

Существовал и еще один жанр социологической литературы, разрешенный коммунистической идеологией, — критика буржуазных концепций. Для прозападно ориентированных советских социологов он представлял двойную возможность: освоения идей западной экосоциологии и соответствующего просвещения как советского истеблишмента, так и коллег — социологов и студентов. В частности, О.Н.Яницкому удалось впервые ознакомить последних с идеями основателей Чикагской школы человеческой экологии, ввести в научный оборот такие понятия, как экологический комплекс, несущая способность экосистемы, качество среды обитания и его восприятие, участие населения в принятии (экологически обоснованных) решений и др. [48, 51]. Позже систематический обзор работ зарубежных экосоциологов был выполнен С.Баньковской [5].

Наконец, участие советских социологов в разработке международных междисциплинарных программ, в частности программы ЮНЕСКО «Человек и биосфера», позволило им не только освободиться от догматов советского марксизма, но и вступить в длительные, весьма плодотворные контакты с международным сообществом исследователей глобальных и региональных экологических проблем. Эти контакты впервые в советской социологии создали возможность сформулировать развернутую программу социальноэкологических исследований, включив в нее, в частности, такие проблемы, как экологические ценности и установки, экологически ориентированный образ жизни, разработка социальноэкологических концепций жизнедеятельности социально-территориальных общностей, методы социологической оценки загрязнения, социально-экологическая экспертиза и социальные основы экологической политики [26].

Итак, в 1960-х—начале 1980-х гг. советская экосоциология формировалась, по существу, за пределами системы институционально санкционированных социологических дисциплин. Этому способствовал факт непризнания за экосоциологией статуса самостоятельной дисциплины. Поэтому концептуального ядра, подобного тому, которое в американской социологии было заложено упомянутой работой У.Каттона и Р.Данлэпа [57], в ней просто не могло возникнуть; каждая из позиций сформулированной этими авторами «Новой экологической парадигмы», по существу, подрывала самые основы исторического материализма, перечеркивала его трактовку взаимоотношений человека и природы.

§ 3. Концептуальные основы российской экосоциологии

Индикатором превращения социологии экологических проблем в экосоциологию является наличие у нее теоретического ядра — экологической концепции общественного развития. Посмотрим, каким интеллектуальным багажом могла воспользоваться эта формирующаяся социологическая дисциплина.

Представляется, что главная отличительная черта такого багажа — нормативность, аксиологичность концептуального мышления. Большинство теоретических работ того времени являло собой социально-философские спекуляции, варьирующие идею русского ученогогеохимика В.Вернадского о будущем человечества как о переходе биосферы в ноосферу [7].

Социальная экология есть «теория формирования ноосферы» и одновременно — «наука о конструировании оптимальных отношений между обществом, человеком и природой» [17] Социологизирующие математики и специалисты в области системного анализа выдвинули концепцию «коэволюции», предполагающую изучение условий, при которых изменение характеристик биосферы идет в направлении, содействующем упрочению и расширению области гомеостаза вида гомо сапиенс. Причем недвусмысленно утверждается, что во всех этих процессах главным действующим лицом является человек. Н.Н.Моисеев, как и многие

456

другие авторы, настаивает на идее «управления общественными процессами», повышения «темпов адаптации человека к изменяющимся условиям среды обитания» [19, с. 229].

Другой блок литературы 70-80-х гг. — это вариации демографов и специалистов по системному анализу на известную тему «пределов роста» [1, 8], причем в зависимости от склонностей авторов акцент делается или на ограниченных возможностях несущей способности биосферы, или на исторической ограниченности капиталистического способа производства. Третий блок работ — это опять изыскания философствующих естествоиспытателей, причем весьма противоречивые. С одной стороны, утверждается, что вся биосфера неизбежно превратится в биотехносферу, с другой — что техносфера должна быть «встроена» в биосферу. Наконец, влиятельные социальные философы (А.С.Ахиезер), проанализировав исторический опыт России, утверждают, что в отличие от индустриального общества западного типа для российского общества выявить доминирующую социальную парадигму просто невозможно. На протяжении нескольких веков российское общество представляет собой единство двух частей, которые можно условно именовать «прозападной» и «провосточной». Их антагонизм не дает возможности определить некоторый «вектор» развития этого противоречивого целого и соответственно — доминирующую социальную парадигму [2].

Итак, этот интеллектуальный багаж весьма противоречив: антропоцентризм соседствует с биосфероцентризмом, эволюционный подход — с циклическим, «маятниковым», либо с идеями глобального управления, идея охраны биосферы — с ее «конструированием». Причем характерно, что ни в одной из концепций, именуемых социально-экологическими, не делалось попыток соотнести теоретические построения с реальными социальными процессами. И это вполне объяснимо: в советской социологии того времени отсутствует главное звено — концепция доминирующей социальной парадигмы.

Опираясь на упомянутые работы американских социологов [57], вторичный анализ отечественных социологических и политических исследований, а также собственные разработки [51], О.Яницкий предложил парадигмы Системной исключительности и Системной адаптируемости [47, 51а, 79].

С рассматриваемой точки зрения при описании тоталитарного и посттоталитарного обществ в СССР/России применяются различные в деталях, но сходные в своей основе принципы. Именно поэтому они были названы парадигмами Системной исключительности и Системной адаптируемости. В основе каждой из них лежит ряд идеологически сформулированных допущений относительно природы упомянутых обществ, их взаимоотношений с «внешним» миром, социальной природы самого человека, контекста деятельности этих двух систем и ограничений, налагаемых на их деятельность.

Подобные допущения были представлены как ряд императивов, составляющих в совокупности «доминирующий взгляд на мир», культивируемый данной Системой. Например, аксиологический императив — это постулат о тоталитарной системе как высшем этапе развития человеческой истории. Геополитический императив — геосфера есть пространство борьбы данной системы с враждебным окружением. Императив экстенсивного развития говорит о том, что мир бесконечен и представляет собой набор ресурсов для достижения экономических и политических целей данной системы и т.д. Совокупность подобных императивов и предопределяет суть парадигмы Системной исключительности, т.е. абсолютного примата тоталитарной системы над природным и социальным миром. Например, императиву примата идеологии над культурой соответствует вполне определенная политическая установка, согласно которой преобразование человеческой природы может быть произведено насильственным образом; объем «отходов» человеческого материала значения не имеет.

Десять лет перестройки и реформ не внесли кардинальных изменений в постулаты названной парадигмы. Господствующая политическая система декларировала ряд демократических принципов, несколько смягчила «директивность» регулятивных мер, но продолжала преследовать прежнюю цель самосохранения и упрочения любой ценой. Поэтому

457