Homo institutius - Человек институциональный - Иншаков - 2005 - 854

Методология институционального анализа человека

Шаг 1.5. Ситуация неустойчивого равновесия разрешилась в пользу стратегии войны. Капитан повернулся в поисках достойного ответа туземцам, и дикари увидели его спину. Наличие «тыла» у божества в репертуаре знаков туземцев не предполагалось. Сама по себе спина символизировала слабость противника, но в данном контексте она была многократно усилена, доведена до абсурда: божество, сила, мощь — и одновременно слабость — это нонсенс, ситуация умопомешательства, несовместимости/противоречивости институтов и, как следствие, невозможности осуществления выбора. Так или иначе, но туземцы этот знак интерпретировали однозначно: для них это стало сигналом «убить», и капитан был убит. В отличие от шага 1.2 не природа сделала свой выбор, а туземцы — свой, причем осознанный выбор. Ситуация с минимальной энтропией: стратегия «убить», H = 0.

Эпизод 2

Наевшись, язычники стали показывать пальцами на «Дафну»... По мнению фатера Каспара... дикари сочли «Дафну» животным...

И «пирагвы» повернули носы к «Дафне». [Фатер Каспар] подпалил фитиль одной из пушек, заранее заряженной и нацеленной на берег, и выпустил одно ядро. Ядро с великим шумом, притом что бока «Дафны» окрасились ореолом дыма, как будто левиафан пыхнул злостью, хлопнулось посередине эскадры черных, перевернув две их ладьи.

Этого хватило. Туземцы повернули суда к берегу и удалились в рощу, а вышли с венками из листьев и цветов и уложили венки на воду, почтительно наклоняясь

èприплясывая. Затем направились курсом на юго-запад

èисчезли за западным отрогом Острова. Они выплатили большому злому существу сколько нашли справедливым и, безусловно, не помышляя соваться снова на эти берега, в бухту, ибо она стала неспокойной по вине заселившейся в нее мнительной и гневливой твари (Эко,

2002, ñ. 238—239).

141

РАЗДЕЛ I

Семиотическая интерпретация эпизода 2

Шаг 2.1. Полагая, что «Дафна» это большое и вкусное животное, дикари решают ее съесть. Стратегия «убить». Энтропия минимальна.

Шаг 2.2. Фатер Каспар с корабля выпускает ядро. Иными словами, он решает на агрессивные действия туземцев ответить такой же стратегией.

Шаг 2.3. Действия фатера Каспара заставили туземцев тотчас же сменить свою воинственную стратегию на миролюбивую. Формой заключения соглашения о мире с их стороны явилось решение ретироваться с «боевых позиций», а платой за мир — венки из листьев и цветов. Эта была справедливая (по мнению дикарей) цена, которая должна была устроить «Дафну». Стоимость ядра и нервов отца Каспара можно отнести на счет ex ante трансакционных издержек. Трансакция — «мирное соглашение»: дикари заплатили за мир столько, сколько сочли справедливым (в соответствии с их представлениями о трансакциях обмена) и «купили» мир.

Шаг 2.4. Фатера Каспара отходные действия дикарей устроили. Молчание пушек «Дафны» можно трактовать как знак согласия. Мир достигнут. Сделка состоялась.

В рассмотренном примере выбор стратегий институциональ - но обусловлен репертуаром знаков. В этом смысле институци о- нальные люди в лучшем случае являются интерпретаторами з наков, в худшем — они суть простые исполнители того, что «велят» им делать институты/знаки. Но даже в такой постановке остается место для новаторства. Так, например, в шаге 1.5 состояние неустойчивого равновесия могло в принципе повернут ься иначе. Здесь, по сути, возникла точка бифуркации, в которой выбор был сделан в пользу стратегии войны, хотя объяснить причины этого довольно затруднительно. Если бы туземцы су мели проинтерпретировать спину не вне контекста, как они эт о сделали в конечном итоге, а с учетом контекста, то акцент с божественной спины перешел бы на божественную спину, и,

142

Методология институционального анализа человека

вполне вероятно, «игра» окончилась бы по-другому. Туземцы в этом случае предстали бы в качестве новаторов — если и не плане обогащения репертуара знаков, то в плане его новой и н- терпретации.

Допущение возможности институционального обновления имеет существенное значение для построения семиотическ ой модели социально-экономического взаимодействия. Такое пос троение, допускающее к тому же возможность расширения модели, может оказаться полезным инструментом для анализа разли ч- ных, в том числе неэкономических, трансакций, а также рыночных, внутрифирменных и «отношенческих» контрактов.

Экономическая теория начала третьего тысячелетия не может довольствоваться ни неоклассическим представлением че- ловека в роли рационально действующего актера, максимизи - рующего собственную выгоду, ни различными модификациями homo economicus за счет замены максимизации сатисфакцией, полной рациональности — ограниченной, бесстрастного п о- ведения — эмоциональным, атомарного субъекта — социальны м существом и т. д. При всей прогрессивности этих поведенческих инноваций они остаются в рамках парадигмы как (отчасти) неоклассического, так и институционального направлен ий экономической теории. Альтернативу им может составить но вая парадигма институциональной экономики с «человеком институциональным» в качестве главного действующего лица. Это принципиально новый конструкт по сравнению с «экономи- ческим человеком», пусть и прошедшим путь от «рационально - го глупца», «полезного идиота» или просто «человека-компь ю- тера» до современной своей «модификации» в виде ограниче н- но рационального и подверженного оппортунизму экономич еского актора. Принципиальное отличие человека институцио нального от своих прежних «собратьев» заключается в его неотр ывности от определенной социальной среды, в рамках которой только и возможно его существование.

В пересмотре взглядов на природу человека можно выделить две тенденции: от полностью разумного до менее разум ного (эволюция по все большему ограничению субъекта) и по расширению возможных действий человека, по выходу его за круг институциональных ограничений (учет возможности оп -

143

РАЗДЕЛ I

портунизма). Эти тенденции сводятся к деидеализации чело ве- ческого поведения, как в сторону все большего ограничения рациональности, так и в направлении учета потенциала обма - на, мошенничества и других форм выхода за пределы институ - циональных ограничений.

Человек О. Уильямсона именно таков: ограниченно рационален и оппортунистически настроен. Если рациональный че ловек всезнающ, то ограниченно рациональный субъект — гораз до менее осведомлен. Институциональные ограничения наклад ывают на часть знаний таких людей табу, например, евангельски е принципы «не укради», «не убий» и т. п., которые неизбежно сужают возможности выбора. Такие люди знают о нечестных п у- тях достижения большей полезности и могут не устоять пере д выходом за пределы «правил игры». Концепция оппортунизма , учитывая это, раздвигает рамки возможных действий рацион ального человека.

Homo institutius — наименее знающий: он живет в институциональном мире, который можно расширить, включив в него и понятие оппортунизма. Такой человек понятия не имеет о « неинституциональном мире», в его пространстве столько изме рений, сколько было исходно заложено, навязано ему и развито им самим на основе имитации практики других. Когда он действует, думая, что действует сам, полагаясь на свой разум и опыт, то на самом деле выражает либо не свои идеи, либо свои , но пропущенные через среду и потому подвергшиеся в той ил и иной степени модификации.

Природа «человека институционального», говоря словами Б. Спинозы, одновременно творящая и сотворенная, это — свое - го рода natura naturans и в то же время natura naturata, субстанция и ее порождение. Продуктом — сознательного или бессоз нательного — человеческого творения являются институты, об ъектом воздействия которых в свою очередь выступает сам чело век. Эти два взаимосвязанных аспекта можно развести лишь анал и- тически, но в реальности они выступают только в совокупно с- ти, взаимно обусловливая друг друга.

Концепция HI идет дальше концепции Г. Саймона, предполагающей, что человек — это «удовлетворяющееся живое существо, которое решает проблему путем поиска, исследовани я,

144

Методология институционального анализа человека

для того чтобы удовлетворить определенный уровень устре млений, а не максимизирующее существо, которое при разрешении проблемы пытается найти наилучшую (на основе определенно го критерия) альтернативу» (Саймон, 1995, с. 71).

В радикальной постановке под HI понимается индивид, который в своей деятельности руководствуется исключитель но институтами, в менее радикальной версии HI руководствуется скорее институтами, чем разумом. При этом допускается как ант ропоцентрическая, так и институтоцентрическая трактовки п редложенной концепции.

Представляется, что дальнейшее развитие концепции человека институционального — и как актора, и как трансактора — будет идти параллельно с развитием ментальных моделей, со - единяющих в себе достижения экономики, социологии, психологии, математики, теории управления и других дисциплин.

Литература

Ерзнкян Б.А. О логических основах институциональной эконо - мики // Вестник университета. Серия «Институциональная эк ономика». 2001. ¹ 1(2). С. 60—74.

Ерзнкян Б.А. Человек институциональный, или эволюция концепции homo economicus // Вестник университета. Серия «Институциональная экономика». 2000. ¹ 1. С. 28—44.

Ерзнкян Б.А. Этот «дырявый» мир неоклассики, или место институционализма в экономической науке // Россия: тенденци и и перспективы развития. М.: ЦЭМИ РАН, 2003.

Саймон Г.А. Теория принятия решений в экономической теории и науке о поведении // Теория фирмы. СПб.: Экономическая школа, 1995. С. 54—72.

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народ ов. М., 1962.

Уильямсон О.И. Экономические институты капитализма: Фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация. СПб.: Лениздат: CEV Press, 1996.

Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процве - танию. М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2004.

145

РАЗДЕЛ I

Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М.: Д ело, 2003.

Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Кар л Поппер и его критики. М.: Эдиториал УРСС, 2000.

Эко У. Остров накануне / Пер. с итал. Е.А. Костюкович. СПб.: «Симпозиум», 2002.

Coase R.H. The New Institutional Economics // Journal of Institutional and Theoretical Economics. 1984. ¹ 140, March. P. 229—231.

Commons J.R. Institutional Economics // American Economic Review. 1931. ¹ 21. P. 648—657.

Commons J.R. Institutional Economics. Madison: University of Wisconsin Press, 1934.

Debreu G. Excess Demand Functions // Journal of Mathematical Economics. 1974. ¹ 1(1), March. P. 15—21.

Homan P.T. An Appraisal of Institutional Economics // American Economic Review. 1932. ¹ 22 (1), March. P. 10—17.

Kirman A.P. The Intrinsic Limits of Modern Economic Theory: The Emperor Has No Clothes // Economic Journal (Conference Papers).1989. ¹ 99. P. 126—139.

Kirman A.P. Whom or What Does the Representative Individual Represent? // Journal of Economic Perspectives. 1992. ¹ 6(2), Spring. P. 17—36.

Mantel R.R. On the Characterization of Aggregate Excess Demand // Journal of Economic Theory. 1974. ¹ 12(2). P. 348—353.

Mirowski Ph. The Philosophical Bases of Institutional Economics // Journal of Economic Issues. 1987. ¹ 21(3), September. P. 1001—1038.

Rizvi S.A.T. The Microfoundations Project in General Equilibrium Theory // Cambridge Journal of Economics. 1994. ¹ 18(4), August. P. 357—377.

Schumpeter J.A. The Economics and Sociology of Capitalism — Princeton: Princeton University Press, 1991.

Sonnenschein H. Market Excess Demand Functions // Econometrica. 1972. ¹ 40(3). P. 549—563.

Sonnenschein H. The Utility Hypothesis and Market Demand Theory // Western Economic Journal. 1973. ¹ 11(4). P. 404—410.

146

Методология институционального анализа человека

à ë à â à 6

ИНСТИТУТЫ, ЧЕЛОВЕК И СОЦИАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ:

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ВОСПРОИЗВОДСТВА

Âэкономической науке получила широкое распространение

âкачестве базисной методологической установки модель ч еловека как максимизирующего и рационального субъекта. Соглас но этому подходу, разделяемому большинством представителе й ортодоксальных течений и нового институционализма, эконом ика считается гомогенной системой, в которой действуют одина ковые максимизаторы удовольствий, а механизм цен признаетс я гибким, работающим без издержек и точно сигнализирующим обо всех изменениях на рынках. Однако различные «модели д ействия» приводят к существенным вариациям промежуточных результатов часто при полном совпадении общего результата в области регулирования на государственном уровне.

Традиция моделирования принципов поведения человека заложена классиками экономической науки, которые считал и такую модель «категорическим императивом» развития эко номического анализа, его базовой предпосылкой. Поскольку це ли общества сводились к необходимости максимизации благос остояния, то есть наиболее полному удовлетворению имеющихся потребностей при располагаемом наборе ресурсов и технол огий, то и индивид представлялся как утилитарист, тем более, что такая черта характера и поведения позволяла четко опреде лить набор возможных действий в рыночных сделках.

Фактически программировался механизм «невидимой руки», а у экономистов появлялся очень удобный аналитический ин струментарий. Однако эта модель человека не была единой для различных экономических школ. Каждая из них добавляла что -то свое в базовую концепцию, особенно в том случае, если предшествующий анализ не давал убедительных объяснений хозя й- ственной действительности. Так, возникали расхождения в в опросах предпочтений и ограничений, потребностей и выбора. Эволюция модели человека в экономической мысли прошла этапы доминирования и конкуренции различных ее вариантов, начи - ная с Homo economicus, вплоть до моделей «Изобретательного,

147

РАЗДЕЛ I

Оценивающего, Максимизирующего Человека» (REMM), ограниченной и переменной рациональности, неявного и рассеян ного знания (неоавстрийская школа), плюралистической мотив а- ции, а также модели современных социоэкономистов, утвержд а- ющих, что рациональное поведение индивида протекает в усл о- виях, заданных структурой личности (личные удовольствия, полезность) и структурой общества (нравственный долг), и т. д. Однако в основу практически любой модели человека до сего д- няшнего дня закладывались различные поведенческие гипо тезы, вытекающие из представлений о его биологической сути (Ав тономов, 1998).

Конституирующая неоклассический подход модель экономического человека не позволяет учесть инерции индивиду ального и коллективного поведения, социальной ригидности, ко - ренящейся в зависимости от прошлого развития (path dependence). Безусловно, прогресс в области биологии, генетики, психол о- гии, нейрохирургии когда-нибудь предоставит экономистам возможность более точно определить модель человека, экономи ческое содержание направленности его инстинктов, привычек, о бы- чаев, вкусов, типов характера, психических проявлений. Все эти характеристики предопределяют выбор, а значит, альтернат ивные издержки использования ресурсов, их аллокацию, технол о- гию, цены и потребительские эффекты.

Однако и сегодня, и в будущем наличие сколь угодно совершенной модели экономического поведения человека н е позволит с максимальной реалистичностью описать процес сы, происходящие в хозяйственной системе. Такая модель всегд а будет в определенной степени несовершенна, и не по причин е затруднений в оценке (в зависимости от «близости» теории к практике), и не из-за разного уровня абстракции, избранного в этих моделях, — а вследствие того, что моделированию подвергается отдельное свойство человека или, в лучшем случа е, ограниченный набор свойств. Эта совокупность свойств авт о- матически считается присущей любому субъекту хозяйстве н- ной деятельности, а ведь со значительной долей вероятност и в определенный момент времени наиболее весомым может оказаться то свойство или факторный признак поведения челов е- ка, которые не учтены в принятой модели. Поэтому происхо-

148

Методология институционального анализа человека

дит гомогенизация микроэкономической модели поведения че- ловека, которая воспроизводится в качестве основного мет о- дологического принципа при проведении экономических ис - следований.

Таким образом, ни одна школа западной экономической мысли не обошла проблемы, связанной с моделью человека. Пр и- чем центральное место в методологической дискуссии на пр отяжении нескольких десятков лет занимает верификация моде ли человека в экономической науке наравне с проблемой вериф и- кации самих экономических теорий. Значение вопроса вериф и- кации состоит в том, что ей должны быть подвергнуты предпо - сылки экономического анализа, в том числе модель человека , а также выводы или прогнозы, которые может обеспечить конкретная теория в ходе реализации своей нормативной функци и. Неадекватные экономической жизни методологические допу щения вряд ли могут привести к правдоподобным прогнозам и адекватным рекомендациям.

Но особенность социальных наук в том и состоит, что в теории возникает целый комплекс задач по эмпирическому о боснованию предпосылок и проверке выводов, в то время как промежуточные установки анализа остаются без должного в нимания. Преобладает пренебрежительное отношение к переда точ- ному механизму, который должен представлять интерес как в теории, так и при проведении мероприятий экономической по - литики. Например, между неокейнсианством и неоклассикой, помимо расхождений в методологических основах, существу ют промежуточные (их можно назвать рабочими) разногласия в о т- ношении стабильности скорости денежного обращения, реаг ирования процентных ставок на изменения в денежном предложе - нии, эластичности кривой инвестиционного спроса, гибкост и механизма цен и производства в краткосрочном и долгосроч ном периодах, рыночной саморегуляции, хотя последнее имплици т- но вытекает из различий в принятых моделях человека и не может быть признано в качестве расхождения, возникшего в процессе теоретического и эмпирического анализа. Перечи сленные противоречия далеко не исчерпывают их общей массы. По с- ледующие авторы своими трудами увеличивали расхождение в инструментах анализа, причем не только между данной школо й

149

РАЗДЕЛ I

и неоклассикой. В рамках самого кейнсианства появились тр и ветви: «гидравлическое кейнсианство», представленное мо делью Хикса-Хансена, «восстановленный редукционизм», воплощен - ный в работах Р. Клайэра и Э. Леонхуфвуда, и «фундаменталист - ское кейнсианство», отраженное в трудах Дж. Робинсон и Дж. Шэкла (Блауг, 1994).

Неоклассическая школа тоже не является однородной (Фридмен, 1998). Чем объяснимо такое внутреннее разнообразие теоре - тических доктрин, в основе которых лежат одни и те же допущ е- ния? Видимо, причина кроется не столько в желании каждого исследователя добавить что-то свое к существующему на дан ный момент теоретическому каркасу, сколько в превосходстве р азнообразия, заключенного в пунктах 3 и 4 на рисунке 1, над разнообразием исходных предпосылок и моделей (п. 1—2 — редкость ресурсов, равновесие экономической системы, совершенная конкуренция, модели человека).

В дальнейшем изложении намеренно откажемся от демаркационного правила К. Поппера, утверждающего научность те - ории по факту ее принципиальной опровержимости, так как любая ненаучная доктрина по определению опровержима, и то гда теряется граница между тем, что считать, а что не считать те о- рией. Кроме того, согласно тезису Дюгема-Куайна, довольно трудно опровергнуть любую отдельно взятую научную гипот е- зу в силу невозможности определения точной причины опровержения, ведь любая гипотеза проверяется совместно с всп о- могательными предпосылками (Блауг, 2004, с. 374). Предлагаемая схема (см. рис. 1) отражает зависимость внешней верифика - ции от внутренней.

Если абстрактно представить отсутствие пункта 3 или 4, то у экономистов не будет законченной теории, и наличие каки х угодно методологических предпосылок не имеет никакого з наче- ния, а выводы просто не могут быть получены. Затраты на внешнюю верификацию становятся бесконечно большими. Однако , если теория не в состоянии сделать точные прогнозы и/или б езразлична к исходным посылкам, которые имеют содержательн ое значение и в основном количественно не определяемы, то ес ть не выражены в виде наблюдаемых переменных, можно ли ее назвать теорией?

150