18. Домой?

На улице Марина вдруг ни с того ни сего обняла Сеню и так пылко поцеловала, что у нас у всех челюсть отвисла. Я стала тянуть рукава надетой на мне кофты, стараясь прикрыть ужасные синяки и царапины.

— Кажется, Эмма, - произнёс Саша. – Прокаркали мы Марину.

— В смысле? – переспросила я.

Он многозначительно на меня поглядел, и я с пониманием улыбнулась.

— Главное она счастлива, - ответила я и похлопала её по плечу, проходя мимо на улицу.

— Что делается, что делается! – удивлённо рассмеялся Филипп, хотя мне показалось, что глаза наполнены вовсе не счастьем, а болью.

Я вдруг осознала, что грязная, с царапинами, ранами… в общем, очень «чистая» и что прикрыть все свои «боевые ранения» одной кофтой вряд ли удастся!

— Весело же, какие мы красавцы же! – мои пальцы с упорством пытались распутать волосы, делая мне всё равно больно.

— Не, красивыми мы были бы, если ты платье до такого состояния довела, - вставил свою заметку Артём, за что хорошо получил. Подзатыльник удался великолепным. – Эй, что дерёшься? Я всего-то сказал… это ты себе навыдумывала чего-то там!

— Эмма, Филипп, Саша и Марина – идите сюда! – позвала Елизавета, стоя у открытой двери кареты.

— Боже, а что будет дальше? – вдруг опомнилась я, шагая к Елизавете. – Эй, вы! Обещайте, что не забудете меня! Обещаете?

— Хочешь, я тебе писать каждый день буду? – предложил Филипп и обнял меня, потом к нам присоединились Саша и Марина.

— Навсегда друзья? – подняла она вверх руку с кристаллом.

— Навсегда! – хором повторили жесты мы, и кристаллы засветились радугой.

— Кому я сказала – идите сюда? Я, что, со стенками общаюсь? – возмущалась Елизавета, и мы все поторопились к карете.

Я зашагала было к Елизавете, но замерла на месте. Обернулась. Артём стоял поодаль от шумихи, со скрещенными руками на груди, подпирая стенку. Я, недолго думая помчалась на него, и он поймал меня в свои объятья.

— Я думал, ты так и уйдёшь! – признался Артём, и в его голосе слышалась боль.

— Плохо ты обо мне думал. – Я прижалась к нему сильнее, уткнувшись носом в грудь, так как едва доходила ему ростом до плеча.

— Ты не перестаёшь удивлять, - он отстранил меня от себя и поцеловал в щёку и я вся покраснела. – Надеюсь на скорою встречу.

— Я тоже, - призналась я, держа пальцами то место, куда поцеловали его губы у себя на щеке. – Ты действительно очень хороший человек.

— Ерунда, - понял он, к чему я веду. – Может быть, я для себя старался, - пожал он плечами и прошёл мимо. – Пока, цыпа.

Я обернулась на него и не смогла сдержать улыбки. Ага, он всё-таки придумал мне прозвище… Затем я побежала за остальными к ждавшей нас карете.

— Нет, я всё-таки, не перестаю удивляться: кареты без лошадей, - качала я головой. – А внутри целый вагон!

— А лучше бы привыкла, - с улыбкой произнесла Елизавета. – Скоро это станет частью твоей жизни.

— Вот то же самое ощущение удивления, - вставил Саша, и мы оба одновременно кивнули и обнялись буквально машинально, но нам принесло это обоим, а я уверена в своих словах, удивительное облегчение и счастье снова быть вместе. Мы начинали это путешествие вдвоём, а закончили вшестером!

— Пфф, - произнесла Марина, а Елизавета посмотрела на неё.

— Да-да, всё изменится.

— Поверю на слово, - вставил напоследок Филипп, и вместе с Сашей стали обсуждать что-то между собой. Саша стал вдруг ужасно печальным и уставшим. Что же произошло? А где… Кристина? И тут я и сообразила, со слезами на глазах, повстречав сочувственный взгляд зелёных глаз Артёма.

— А ну живо в карету!!! – Негодовала Елизавета и я, махнув прощально рукой парню, залезла в карету и с широко распахнутыми глазами оглядывала это чудо магии.

В тишине, да не в обиде, мы ехали вперёд: все, что я видела через окно – разорения, разрушения и что похуже – трупы, продолжая думать о том, что произошло, и что узнала.

Интересно, сколько людей погибло, не дожив до победы этой «битвы»? И сколько детей осталось без мам, пап, дедушек и бабушек, а также братьев и сестёр? Это ужасно… Ужасно…

Я зажмурилась и отвернулась от окна.

***

Огромная площадь сзади Главного замка Колдинента была переполнена людьми. Удивительно, как за короткое время можно устроить такое пиршество. Хотя, что я удивляюсь… Магия!

Каждый третий взрослый ни с того ни сего подходил ко мне – жал руку и говорил «спасибо», некоторые даже обнимали. Удивительно, откуда они знают, что это я уничтожила Кукольника?

Протяжно вздохнув и аккуратно сцапав пару виноградинок с грозди, на столе с белой скатертью со снастью, я повернулась к небольшой сцене, где играли музыкальные инструменты без людей, и отправила виноградинки в рот.

— У меня уже голова болит, - призналась я Марине, подошедшей ко мне.

— Понимаю, - я посмотрела на неё в упор, и она замахала перед собой руками. – Нет, ты не поняла – моя голова тоже просто болит.

Я кивнула, поняв её, и сказала:

— Одно радует – я давно так плотно не ела, боюсь, объемся, и буду мучиться с животом, - заметила я, снова отрывая виноградинку.

— Лучше объестся, чем весь этот «чудесный» вечерок провести на горшке, - встрял Филипп, а Саша, набив рот, кивнул.

— Фу! – скривилась Марина

— Это уже… - не знала, как правильно выразится, протянула я. – Шарики за ролики.

Музыка резко прервалась, и все обратили внимание на Елизавету в печальном, строгом, чёрном платье; лицо её, а особенно глаза выражали печаль, на щеке был пластырь, скрывавший больших два пореза. Она стояла в центре сцены, и все взоры были устремлены на неё, она морально готовилась, и я пока есть время, прошептала:

— Что с ней случилось? – не понимала я. – Ещё пару часов она светилась изнутри, а сейчас…

— Её дочь погибла в последнем сражении, чуть дальше нас… там, где… были… были… - попыталась ответить Марина, но что-то в ней сломалось и она разревелась на плече у Филиппа и тот ответил за неё:

— Её безжалостно убили, несмотря на то, что этот бой выиграли мы – а не они. Думается, Елизавета даже знает, кто это сделал и для чего.

— Остаётся пожелать ей только сил, - пожала я плечами, странным образом став ко всему безразличной. Я до сих пор чувствовала, как во мне «переваривается» та часть понятия о том, что я уничтожила-убила Ключника.

— Это да… - прошептал Филипп и, наконец, Елизавета заговорила.

Речь её превратилась для меня большим-большим «бу-бу-бу» и перечнем имён, голова трещала, мысли были поглощены всё тем же и я, зажмурившись, осторожно выбежала от шума.

Как я попала в лабиринт, я не знала, правда то, что я знала, как попасть в центр лабиринта, меня почему-то не удивляло. И я шла, и шла, пока не оказалась внутри небольшого квадрата из стен-растений, в центре которого была большая клетка с золотой птицей с одной лапой, с четырьмя крыльями, зелёными, алмазами глазами и острым клювом, так похожая на ту, что обитала в обители нимф.

— И кто же ты? – прошептала я, а птица взяла да запела! И не просто: а чудесную мелодию…

— Знаешь, это - Астрель - птица-певица, - проговорил чей-то голос, и я обернулась. – Эмма, почему ты ушла? – спросил Филипп, а, потом, не дождавшись моего ответа, крикнул за спину - ОНА ЗДЕСЬ!

— Голова разболелась, - призналась я. – Слушай, Филипп, - я уже забыть забыла о птице. – Когда мы отправимся домой?

— Если быть точным, - он сделал тип, что смотрит на «часы» на его руке. – То, сейчас.

— Уже? – изумилась я, и в этот момент прибежали Марина и Саша.

Марина была в лёгком жёлтом платье и серой кофте поверх него; Саша был в шортах и толстовке… Я глянула на Филиппа – тот тоже был переодет в рубашку и брюки.

— Эмма, ты чего так смотришь? – перебил мои мысли Саша.

— Когда вы успели переодеться?! – спросила я, и, оттолкнув локтем Филиппа, пошла по лабиринту вон.

— Что это с ней? – послышались перешептывания ребят.

Да, кстати, что со мной? С чего вдруг такая агрессия?

Я нашла себе оправдание, взявшись за виски – да они же горят от боли! Ничего себе!

Филипп нагнал меня и взял за плечи.

— Эмма, ты вся трясёшься! Что с тобой?

— Видимо, до меня, наконец, дошло осознание… - перевела я взгляд на друга. – Адреналин выветрился и…

— Ты в шоке! – правильно понял меня друг, и покрепче сжал мои плечи. – Идём же, быстрее! – повернул он лицо к ребятам.

Со спины послышались ускоряющиеся шаги.

Когда мы оказались у входа, к нам навстречу буквально бежала Елизавета с растерянным лицом. А следом за ней ещё две дамы со свечами в руках. Было темно уже, скорее к полночи ближе. И правда, я уже пересидела тут, пора домой.

— Где вы её нашли? – сразу спросила она. – Да что с ней? Почему она… - но потом, потрогав мой лоб, прочувствовав пульс, обернулась Елизавета к высокой женщине с надменным лицом. – Алиса Максимовна, мне нужны корешки ромашки.

Женщина кивнула и протянула Елизавете корзинку. Елизавета открыла крышку и стала там рыскать, пока не нашла корень, почему-то пахнущей как ромашка.

Она протянула его мне.

— Проглоти его, полегчает. – Посоветовала она, и я послушно взяла в руки корешок и прожевала его, хоть чувствовала какая это гадость на вкус.

Что-то во мне поменялось, почувствовала я сразу. Будто тяжесть с плеч слетела. Я огляделась и вдохнула воздух через лёгкие и зажмурилась. Боже, да я последний день, будто вообще не дышала! Тут такой свежий и чистый воздух!

— Что Вы мне дали? – спросила я Елизавету, пока две другие дамы удалились к другим детям.

— Корешок ромашки, простоявший неделю в отваре зелёного чая и заколдованного в полнолуние. Полегчало? – ответила без колебаний она.

— Знаете, даже не просто полегчало, а гору с плеч снесло. Спасибо.

— Раз всё в порядке – можно заняться вашим перемещением. Идите за мной. – Командным тоном произнесла Елизавета, и мы все двинулись за ней в замок.

Стоя перед дверью в квартиру, я опрокинула на бетон рюкзачок и оглянулась. Фух, соседи все на даче! Никто не видел…

Сзади с грохотом распахнулись двери лифта, и я подпрыгнула. Тётя Соня и её сын Володя вернулись с детской площадки.

— О, Эммочка, ну как там дела со школой? Приняли? – дружелюбно спросила она.

Володя, тем временем изображая самолёт, бегая кругом.

— Пока неизвестно, - сглотнув, ответила я. – Вроде все испытания прошла… Осталось дождаться результатов.

— Что же, Эммочка, удачи тебе! – она помахала и открыла дверь в свою квартиру. – Володя, сыночек, идём-идём скорее, а то пропустишь свой мультик!

Как только дверь за ними заперлась, я провела рукой по лбу – оказывается, там выступила испарина. Ничего себе! Да, врать я не умею… Надеюсь, мне поверили…

Вставив в замочную скважину ключ, я прокрутила его три раза до щелчка и дверь открылась.

***

Пожалуй, это была самая счастливая неделя в моей жизни! А всё потому, что тебе не надо никуда идти, спешить, нет опасности… Только телик, кровать и здоровый сон. С едой же дела обстояли похуже: мой организм привык к рыбе и перейти на «нормальную», хорошо приготовленную пищу ему было нереально. Зато за нахождением дома, я нашла себя, чем занять, пытаясь забыть о боле в желудке. Я прочла почти все произведение из списка на лето!

Правда, в этой недели были минусы. Например, вопросы типа: а где сейчас друзья? Они целы? А точно ли я их увижу? Да, этими вопросами я задаюсь и сейчас.

Да, признаюсь, я стала бояться, что всё что было – мне приснилось! Но шрам на руке после того путешествия в поезде – остался, и он был моим доказательством к правде всего, что было, но и само собой Сила иллюзии во мне всё ещё была.

Мои близкие вернулись через неделю. И какое счастье было снова их увидеть!

Кира выиграла соревнования; папа всё лето провалялся у телека с пультов в одной руке, другой – банкой пива – смотрел футбол! А мама, мама похорошела, загорела, повеселела и стала такой разговорчивой! Но на месте они не сидели, вовсе нет – моя тетя родила же! Ох, какую красавицу – назвали её Авророй, и мама и так, и эдак хвасталась тем, какая она у нас деловая – хоть всего-то месяц!

Сестра же рассказывала, как летом сходила на концерт любимой группы, как упорно тренировалась, как с подружками ходила на премьеры фильмов. В общем, гуляла хоть куда!

Как дело дошло делиться мне – мама сразу увидела шрам, папа расспрашивал, что я ела. (Видимо на мне сказалось «питание» в путешествии), а Кира то так, то эдак поглядывала на моё лицо, а потом не выдержала и произнесла – «твоё родимоё пятно – оно… раньше таким не было». Пришлось отнекиваться солнцем и загаром, который, к счастью, имелся.

Наконец, когда им достало тянуть буквально «ммм… не замечала», «да, ничего особенного» на все вопросы, они стали распаковываться и вовсе забыли о моём существовании. Ну и, слава богу!

После этого «разговора» дни полетели быстро. Первый, второй, третий… шестой, седьмой.

— Эмма, Кира – обед! – крикнула мама с кухни на седьмой день после их приезда.

Я быстро выскочила из своей комнаты и уселась напротив папы, завязывая неуклюжий хвостик на затылке.

— Кира! Обедать! Не заставляй меня повторять! – крикнула снова мама, наливая мне в стакан сок из кувшина. – Пей, это смородина! Она вкусная нынче летом!

Я послушно отхлебнула из стакана сок и заулыбалась. Вкуснятина!

Из комнаты Киры послышался шум, а потом она появилась, запирая дверь.

— Простите, опоздала – музыку слушала – не услышала. – Она села по левую руку от папы и тоже отхлебнула сока, ожидая, когда мама передаст ей тарелку с супом.

Папа недовольно покачал головой, но ничего не сказал. Был поглощён едой.

Наконец когда мама уселась, я взяла в руки ложку и стала есть.

— Надо завтра сходить в магазин Алексей, сможем? – спросила мама, подпирая рукой щёку.

— Конечно, - кивнул он. – А ещё надо бы на рынок съездить – мне нужны новые ботинки.

— Отлично, значит по магазинам! Лучше всего, в Реал. – Кивнула мама и поглощала пищу в тишине.

— Кстати, Эмма, - начал папа. – Так, что там с твоей школой?

Вот чёрт! Ей богу, забыла! Что же делать? Что же? Ведь какая к чертям школа? Её даже нет… Вот проблема.

— Это… пап, пока не приходило извещение или что там о принятии в школу, - поторопилась я с ответом и подавилась. На помощь пришла мамина рука.

— Лёш, ну нашёл когда доставать этим ребёнка! – сказала она при этом и добавила. – А ты не переживай! Не примут – ну и пёс с ними, твоя старая школа – тоже неплохая!

— Это да, - кивнула я и опустила взгляд.

БАЦ! И мне в тарелку упал конверт, и всё содержимое оттуда обрызгало меня и всех, кто сидел близко.

— Это ещё что за дела? – спросил слега озлобленно папа

— Это письмо, - пискнула Кира и подбежала к раковине смывать с себя мой суп.

— Я всё объясню! – буквально спрыгнула я со стула. – Дело в том… э-э-э… - язык не поворачивался, и я тихо уселась на место.

— Письмо, значит, - папа взял в руки совершенно сухой конверт и переглянулся с мамой, та в ужасе придерживала руку у рта. – Знаешь, Карина – это оно самое. – Он протянул ей конверт, и мама распечатала его и быстро стала читать. – Что там сказано?

— То, чего давно не было… что должно было прийти в семь лет, - вздохнула она и указала папе на заинтересовавшую её строчку.

— Мам, пап, вообще-то мы здесь! – окликнула их Кира с беспокойством, стоя у раковины.

Они как по команде посмотрели на нас, а я беспомощно отвела взгляд в остатки супа.

— Эмма, что с тобой, золотце? – при слове «золотце» меня бросило в жар. Чёрт подери, я совсем об Артеме забыла, о них всех… И тут на тебе! Интересно, что это?..

— Да, так… есть… - я глянула на маму и увидела, какая она расстроенная и рассеянная. Ответить я так и не смогла.

— Я думаю, стоит им сказать. – Произнёс папа, а мама лишь кивнула.

— Что рассказать? – не понимала Кира, и вообще всю это ситуацию считала забавной.

— Вы – ведьмы, - выговорил папа, а мама смерила его уничтожающим взглядом.

— Он не то имел в виду, он просто спутал вас с ведьмами, - истерично рассмеялась мама. – На самом деле вы волшебницы.

— Мам, и что в этом разного? Ведьма и волшебница, - заметила Кира с улыбкой.

— Скоро поймёшь что, - огрызнулся на неё папа, и Кира поняла, что родители серьёзно.

Я зажмурилась и схватилась за виски.

— Я знаю, что я – волшебница. Причём ужасная, зато отменный иллюзионист. – Тарелка с супом снова наполнилась, а я легко почистилась.

Мама вытаращилась на меня во все глаза, папа усмехнулся. Ещё бы, наверно доволен своей дочкой!

— А я знал, что ты быстро этому сн… научишься. – Поправился он и неубедительно улыбнулся. По ходу, они с мамой чего-то не договаривают!

Мама без слов отдала мне письмо, и я прочла вслух следующее:

«Дорогие Алексей и Карина Гордеевы, рада сообщить вам, что ваша дочь – Гордеева Эмма Алексеевна принята в дом-школу интернат «Пяти Стихий!».

Я посмотрела на родителей, на Киру и, зажмурившись, поняла – всё не будет так, как прежде… Я помню, кто-то это говорил мне…

«Настоятельно прошу ознакомиться с формуляром и заполнить его! Он приложен в конверте. Также прошу вас обратить внимание на список необходимого для учебного процесса. И не забудьте, ваша дочь ОБЯЗАНА будет поселиться и пройти испытание для поступления на один из пяти курсов – Вода, Воздух, Дух, Огонь и Земля в нашем замке.

У подъёзда своего дома быть в восемь нуль-нуль и ждать экипаж 31 августа.

Прошу вас, обязательно ознакомится совсем прилагающим к этому письму.

С Уважением к вам и Эмме,

Елизавета. Директор».

— Мааам! Так что ты ещё от меня утаила? – взвыла Кира, а я поддерживающее кивнула её словам. Я была в шоке, а внутри нарастало отчаяние и… гнев! Да, я была в гневе, но умолчала и попыталась выдавить из себя нормальную реакцию – удивление, а не крики накопившегося.

Мама и папа снова переглянулись, взялись за руки, и перед нами появилась иллюзия нашего семейного древа, причём некоторые имена были без картинки.

— Папа, это ты делаешь? Это же иллюзия! – распознала я, чувствуя лёгкую пульсацию в родимом пятне.

— Вообще-то я, - мама подняла чёлку и показала нам серебряную чёрточку от середины века к виску. – Не такое красивое как у тебя, зато…

— Но я тебя даже не почувствовала! – вдруг опомнилась я. – Когда ты вернулась! Но это значит… значит…

— Верно, просто потому, что этот дар переходит через два поколения, в нашей семье так. До этого все, как одна – Творцы. (Только по женственной линии вт… первой дочери) Но, вот беда, у всех творцов – есть линия у века, и никто из нас не знает – почему.

— То есть, Ловцы появляются через две девочки? – переспросила я.

— Вообще-то – нет, через две девочки появлялись иллюзионисты… ты первая, кто – Ловец.

— Это много меняет, - кивнула я самой себе.

— Хороший получился обед, - заметила Кира, глядя на маму с папой и выключая кран, оказавшись мокрой с ног до головы.