Этимология как политическое конструирование

В первую очередь необходимо определиться с терминологическим аппаратом, связанным с перспективами создания Евразийского Союза. Нельзя упускать возможность расширить уже существующую терминологическую базу путем привнесения в политологический дискурс самобытных новшеств, отражающих глубинные структуры понятий. Как говорил Мартин Хайдеггер, язык — это дом бытия, и, формируя

(воссоздавая) соответствующую этимологию, мы будем участвовать в процессе творения не только новых смыслов, но и новых процессов, связанных с переорганизацией евразийского региона. Кроме того, необходимо преодолеть и позитивистский подход, где навязывается аппарат латинской, а, следовательно, западноцентричной терминологии. А далее — выработать лексикон, механизм и культуру международных отношений, которые будут адекватны для третьего тысячелетия, и не только для рассматриваемого нами региона, но и для остальных уголков планеты [1].

Название «союз» в русском языке означает узы и связь, ука­зывает на некую общность. По сути, это калька с латинского слова conjunctio (связь, сопряженность, согласие) или греческо­го 2д)у8еацо<; (связь, связка). Но рассмотрев пути развития этих терминов мы увидим существенную разницу. Распространен­ный англоязычный термин «союз», означающий — Union, про­исходит от того же латинского термина, но только в усеченном виде, т. к. слово junctio имеет меньше значений и не отражает идею общности. Более того, в политическом лексиконе это мо­жет означать и неустойчивые объединения, в том числе некие договоры (унии). Есть и более негативные трактовки этого по­нятия, например — «хунта», отсылающее к многочисленным переворотам в странах Латинской Америки, осуществленные военными. Принятая трактовка номинально подходит для буду­щего объединения, хотя есть и масса других синонимов. Одна­ко, это будет только ярлыком для формы межгосударственной структуры. Но каково будет его содержание?

Сразу же возникает вопрос о форме правления (или соуправ-ления) и механизмов принятия решений. Будет ли создан Евра­зийский парламент или законодательная власть будет делегиро­вана межпарламентской ассамблее стран Евразийского Союза? Адекватна ли в данном случае сама форма делегирования пол­номочий по европейскому парламентаристскому образцу или есть возможность для создания более гибкой и отвечающей

интересам народов Евразийского Союза структуры? Приме­нимы ли полицентричное право и консоционализм в качестве инструментов для решения насущных социально-политических и хозяйственных вопросов? Экономика ли является движущей силой евразийского локомотива или есть более глубинные при­чины (хотя и с трудом поддающиеся описанию в привычных для политиков словах) для геополитической консолидации (как говорил Аристотель — целое больше суммы своих частей)?

Античные философы считали, что государство — это высшая форма человеческого творчества. Тогда такой наивысшей фор­мой будет объединение государств в союзную силу с тщательно выверенными механизмами внутренней и внешней политики, системой балансов и противодействия внешним угрозам. Но над обыденными политическими конструкциями должна нахо­диться духовная составляющая — идеология. Идеократия, для которой характерно общее мировоззрение и готовность правя­щих элит служить одной общей идее-правительнице, представ­ляющей «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир» [2], на наш взгляд, должна стать политическим строем правления Евразийского Союза.