Наука и экономика

Одной из тенденций развития науки, о которой мы упомянули выше, является прагматизация научных исследований. Общество (а, точнее, в первую очередь, государство) ждет как можно более быстрого внедрения открытий, превращения их в практический результат. Это отношение к науке вызвано многими факторами, в том числе и исторической трансформацией статуса научного знания. В доиндустриальную эпоху функция знания была чисто мировоззренческой и образовательной; знание отличалось от способности к действию. Полезность не связывалась со знанием,  отмечает В. Рубанов,  полезность есть умение, навык  то, что по-гречески называется «техне». Преобразование же практического опыта в знания, практического обучения в учебники, секретов мастерства  в методологию, а конкретных действий  в прикладную науку послужило основой глобального преобразования общества на основе развития техники. Произошло соединение полезных навыков с наукой и появление «технологии». Само это слово предполагает, что в нем содержится «техне», т.е. секреты ремесла, и «логия», т.е. организованное, систематизированное, целенаправленное знание. Технология  главный атрибут индустриальной эпохи; производство, основанное на умении, навыках и мастерстве ремесленников, сменилось производством, основанным на технических достижениях. При этом производительность промышленного капитала оказалось возможным повысить только путем применения знания к процессам труда.¹

Кроме этого, как уже было сказано, наука за столетия ее существования и развития превратилась в социальный институт, финансируемый государством. В связи с этим государство взяло научные исследования под свой контроль и подчинило их своим задачам, в первую очередь, производственным. В итоге, как пишет Г.С. Хромов, фундаментальная наука стала постепенно инкорпорироваться в производственные структуры, превращаясь в составляющую экономического базиса. По мере усиления мировой экономической конкуренции политики ведущих стран мира пришли к пониманию того, что национальная наука является важнейшим средством борьбы за экономическое процветание, а значит, и укрепления социальной стабильности своих стран. Вместе с тем, во взаимоотношениях науки и общества стали возникать и обостряться новые проблемы, порожденные, с одной стороны, изменившейся ролью науки, а с другой  историческими особенностями эпохи. Прежде всего, стремительно развивающаяся наука стала обходиться обществу все дороже. Соответственно, на повестку дня политиков и экономистов встал вопрос об управлении развитием науки и о его оптимизации в целях удовлетворения насущных общественных потребностей. Эти стремления вошли в противоречие со сложившимися формами существования научных сообществ. Прагматизация роли науки повлекла за собою и идеологические сдвиги: во-первых, почти исчез из употребления тезис об общественной ценности любого научного знания. И даже роль образования сейчас склонны все более сводить к подготовке специалистов и к адаптации населения к потреблению все более высокотехнологичных товаров и услуг. Наука, получив от общества возможности для развития, расплатилась за это потерей суверенности, превратилась хотя и в уважаемый, но сугубо подчиненный социальный институт, жестко ориентированный на обслуживание определенного круга общественных и государственных потребностей². На этой основе возник новый, «заказной» тип отношений между наукой и производством, когда научные открытия планируются и заказываются производством – в отличие от прежнего типа, при котором вначале делались открытия, в рамках фундаментальных исследований; затем они переводились в область прикладных, а впоследствии внедрялись в производство. Соответственно, возникла, как отмечает В.С. Степин, особая деятельность по систематической разработке новых технологий с учетом новых потребностей рынка. Они становятся специфическим товаром, и их продажа образует особый расширяющийся сегмент мировой торговли³.

К этому процессу можно подойти с разных позиций.

Можно его абсолютизировать, закрепить финансово, юридически и организационно и, вспомнив шутливый афоризм: «наука - это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет», отстаивать тезис о том, что она, как и любая другая сфера должна быть всецело подчинена насущным потребностям общества, контролироваться и направляться государством, причем, именно в сторону максимальной практической отдачи. То, что при таком подходе естественный ход развития науки неизбежно будет деформироваться, искусственно сдвигаться в ту или иную сторону, – это, как считают представители данного подхода, небольшая плата за соблюдение интересов целого общества (а не «касты» ученых). В поддержку такой точки зрения можно сказать, что она не только ограничивает, но и в какой-то мере стимулирует развитие науки, так как предъявляет большие требования к ее реальным, конечным результатам. А это немаловажно в эпоху, когда наука стала профессией и учеными движет отнюдь не только «чистая» страсть к познанию, но и личные мотивы – карьерные, финансовые. К тому же «за» данный подход говорит стремительное развитие техники и технологий. Комфорт, которым сейчас окружен даже человек со средним доходом, степень освобожденности его от рутинного бытового труда не идут ни в какое сравнение с уровнем, например, девятнадцатого века, не говоря уж о более ранних периодах.

Но, с другой стороны, здесь таится и серьезная проблема. Во-первых, известно, что многие открытия, в том числе имевшие впоследствии практический результат, появились совершенно незапланированно, в результате «избыточного» познавательного интереса ученых (и, соответственно, возможностей реализовать этот интерес!), причем, не только в прошлые века, когда наука не была институционализирована, но и в XX веке. «Такие открытия могут быть неожиданным результатом усилий, направленных на решения частных задач, зачастую не оцениваемых как магистральные исследовательские программы. Примером тому может служить становление квантовой механики, начатое открытием Планка при решении достаточно частной теоретической задачи – излучения абсолютно черного тела»¹. Ограничивая свободный научный поиск, мы рискуем упустить немало возможностей, и, судя по растущему финансированию фундаментальных исследований в развитых странах, их лидеры начали хорошо это понимать. «Тезис, согласно которому наша страна не столь богата, чтобы вкладывать необходимые средства и поддерживать достаточно конкурентно способный уровень науки (а этот тезис пропагандируется в СМИ) должен быть заменен противоположным тезисом: “мы никогда не станем богатыми, если не обеспечим поддержку и развитие конкурентноспособного уровня науки”. Если стратегии развития России предполагают отход от сырьедобывающей ориентации, развитие наукоемких производств и выход на мировой рынок с конкурентно-способными “ноу-хау”, то имеющийся в России потенциал фундаментальной науки является необходимой предпосылкой успешного решения этой задачи»².

Во-вторых, нельзя забывать, что наука имеет и другие функции, в частности, образовательную и культурно-мировоззренческую. Только фундаментальное образование, основанное на фундаментальной науке, способно формировать личность, самостоятельную и компетентную, социально ответственную и нравственную, о которой сегодня так много говорят, в том числе политики и государственные лидеры. Так называемый «рыночный подход» к культуре, науке и образованию, который многими в нашей стране был принят как откровение «развитых стран», на самом деле именно в этих странах применяется лишь там, где это действительно оправдано. «Я исхожу из того, что образование — не просто товар, который покупают и продают на рынке. Конечно, система образования обеспечивает навыки, необходимые для экономического роста, но оно и укрепляет гражданское общество, и расширяет возможности национального развития. Понимание прошлого, культуры, демократических ценностей, среди прочего, — тоже часть образования, и эти элементы не могут регулироваться правилами какого-то глобального рынка, поскольку являются составными частями жизни любого общества, частью его культурного наследия. Точно так же и фундаментальные исследования университетского уровня, и некоторые программы, да и многие другие элементы академической работы нельзя коммерциализовать с легкостью. Другими словами, существуют ценности национального и социального общественного блага, которые нужно не только охранять, но и защищать в условиях глобализуемой образовательной среды. Защита культуры, интеллектуальной независимости и ценностей гражданского общества — задача совсем иного рода по сравнению, скажем, с защитой свободной торговли автомобилями, доступности рынка для сои, или другими действиями, связанными с услугами, которые включены в повестку дня ГАТС. Представление о том, что все интеллектуальные «изделия» могут просто покупаться и продаваться, — слишком упрощенный взгляд на проблему»¹.

По-видимому, как и всегда, эти две стороны научной деятельности – фундаментальная и прикладная – неотделимы друг от друга, и задача государства – продумать и обеспечить их сбалансированное развитие. А в качестве примера того, как этот баланс достигался «в рамках отдельно взятой личности», причем, в высшей степени творческой и известной,  мы приводим здесь биографию Эдисона.