Приложения

Приложение 1

Л.В. Щерба о трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании

Мы имеем полное право сказать, что вообще все формы слов и все со­четания слов нормально создаются нами в процессе речи, в результате весьма сложной игры сложного речевого механизма человека в условиях конкретной обстановки данного момента. Из этого с полной очевидностью следует, что этот механизм, эта речевая организация человека никак не может просто рав­няться сумме речевого опыта (подразумеваю при этом и говорение и понима­ние) данного индивида, а должна быть какой-то своеобразной переработкой этого опыта. Эта речевая организация человека может быть только физиологи­ческой или, лучше сказать, психофизиологической, чтобы этим термином ука­зать на то, что при этом имеются в виду такие процессы, которые частично (и только частично) могут себя обнаруживать при психологическом самонаблю­дении. Но само собой разумеется, что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью яв­ляется социальным продуктом. Об этой организации мы можем умозаключить лишь на основании речевой деятельности данного индивида.

Речевая деятельность, являясь в то же время и языковым материалом, несет в себе и изменение языковой системы. Обыкновенно говорят, что изме­нение языковой системы происходит при смене поколений. Это отчасти так; но опыт нашей революции показал, что резкое изменение языкового материала неминуемо влечет изменение речевых норм даже у пожилых людей: масса слов и оборотов, несколько лет тому назад казавшихся дикими и неприемлемыми, теперь вошла в повседневное употребление. Поэтому правильнее будет ска­зать, что языковая система находится все время в непрерывном изменении.

Наконец, всякая социальная дифференциация внутри группы, вызывая дифференциацию речевой деятельности, а следовательно, и языкового мате­риала,

Я не могу здесь останавливаться на подробном рассмотрении всех фак­торов, изменяющих речевую деятельность. Укажу кое-что лишь для примера.

Поскольку речевая деятельность, протекая не иначе как в социальных условиях, имеет своей целью сообщение и, следовательно, понимание, по­стольку говорящие вынуждены заботиться о том, чтобы у слушающих не было недоразумений, происходящих от смешения знаков речи, и этим объясняются, например, многие диссимиляции, особенно диссимиляции (вплоть до устране-

-107-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

ния) омонимов, что так наглядно было показано Жильероном (Gillieron) и его школой. Поскольку возможность смешения объективно заложена в определен­ных местах самой языковой системы, постольку эти тенденции к устранению омонимичности будут общи всем членам данной языковой группы и будут реа-лизовываться одинаковым образом.

В языковой системе данной группы объективно заложены в определен­ных местах ее и те или другие возможности ассимиляции (в фонетике, морфо­логии, синтаксисе, словаре). Поэтому, в силу присущей (в пределах историче­ского опыта) людям тенденции к экономии труда (не касаюсь здесь генезиса этой тенденции, так как это завело бы меня слишком далеко), эти возможности реализуются одинаковым образом у всех членов группы или по крайней мере могут так реализовываться, а потому во всяком случае ни у кого не вызывают протеста (факты так общеизвестны, что на них нечего настаивать).

Можно сказать, что интересы понимания и говорения прямо противопо­ложны, и историю языка можно представить как постоянное возникновение этих противоречий и их преодоление.

Наконец, капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двух общественных групп, а следовательно и двух языковых си­стем, иначе - смешение языков. Процесс сводится в данном случае к тому, что люди начинают говорить на языке, который они еще не знают. Языковой материал, которому они стремятся подражать, един; языковая система, которая определяет их языковую деятельность, едина. Поэтому они одинаковым обра­зом искажают в своей речевой деятельности то, чему подражают. Если со сто­роны другой группы по тем или иным социальным причинам нет достаточно­го сопротивления, то результаты одинаковым образом «искаженной» речевой деятельности, являясь в то же время и языковым материалом, обуславливают резкое изменение языковой системы.

Так как процессы смешения происходят не только между разными язы­ками, но и между разными групповыми языками внутри одного языка, то мож­но сказать, что эти процессы являются кардинальными и постоянными в жиз­ни языков, как это - полнее всего относительно семантики - и было показано Мейе.

При восприятии одной группой языка другой группы может иметь место не только неполное им овладение, но и изменение и переосмысление его в целях приспособления к иному или новому социальному содержанию. Таковы многие языковые изменения нашей эпохи, особенно ярким примером которых может служить переосмысление хотя бы таких слов, как «господин», «товарищ».

Выше было сказано, что изменения языка всего заметнее при смене по­колений. Но само собой понятно, что все изменения, подготовленные в рече­вой деятельности, обнаруживаются легче всего при столкновении двух групп. Поэтому историю языка можно в сущности представить как ряд катастроф, происходящих от столкновения социальных групп.

-108-

Приложения

На этом я остановлюсь, указав лишь еще раз, что в реальной действитель­ности вся картина сильно усложняется и затемняется тем, что некоторые груп­пы населения могут входить в несколько социальных группировок и иметь, таким образом, отношение к нескольким языковым системам. От степени изо­лированности разных групп друг от друга зависит способ сосуществования этих систем и влияния их друг на друга. Некоторые из этих сосуществующих систем могут считаться для их носителей иностранными языками. Таковым, между прочим, для большинства групп является так называемый «общий язык», «langue commune». Этот последний, конечно, не надо смешивать с «литератур­ным языком», который, хотя и находится с «общим» в определеных функцио­нальных отношениях, имеет, однако, свою собственную сложную структуру. Общий язык всегда и изучается как иностранный, с большим или меньшим успехом в зависимости от разных условий. Таких общих языков может быть несколько в каждом данном обществе, соответственно его структуре, и они мо­гут иметь разную степень развитости. Само собой разумеется, что субъектив­но общий «иностранный» язык зачастую квалифицируется как родной, а род­ной - как групповой. Это, впрочем, и отвечает структуре развитых языков, где все групповые языки, в них входящие, считаются «жаргонами» по отношению к некоторой норме - «общему языку», который, целиком отражая, конечно, социальный уклад данной эпохи, исторически сам восходит через процессы смешения к какому-то групповому языку.

(Щерба, Л.В. Языковая система и речевая деятельность / Л.В. Щерба. -Л., 1974.-С. 24-39.)

-109-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

Приложение 2 С. В. Воронин

ФОНОСЕМАНТИКА: ЦЕЛЬ, ЗАДАЧИ, ПРОБЛЕМАТИКА, РАЗДЕЛЫ

Фоно семантика (далее - ФС) рождается и утверждает себя на стыке фоне­тики (по плану выражения), семантики (по плану содержания) и лексикологии (по совокупности этих планов). Чрезвычайно важна связь ФС с глоттогонией, с этимологией, со сравнительно-историческим языкознанием, с типологией. В пределах языковедческих дисциплин фоносемантика связана также с психо­лингвистикой.

Объект фоносемантики - звукоизобразительная (т.е. звукоподражатель­ная и звукосимволическая) система языка. Предмет фоносемантики -звукоизо­бразительная система (далее - ЗИС) языка с позиций «топических», т.е. про­странственных, и с позиций «хронических», т.е. временных.

Цель фоносемантики - изучение ЗИ как необходимой, существенной, по­вторяющейся и относительно устойчивой не-произвольной фонетически мо­тивированной связи между фонемами слова и полагаемым в основу наимено­вания признаком объекта-денотата.

При этом следует подчеркнуть, что звукоизобразительными являются не только те слова, которые ощущаются современными носителями языка как обла­дающие фонетически мотивированной связью «между звуком и значением», но и все те слова, в которых эта связь в ходе языковой эволюции оказалась затемнен­ной, ослабленной и даже на первый взгляд полностью утраченной, но в которых с помощью этимологического анализа (подкрепленного «внешними» данными типологии) эта связь выявляется. Следовательно, ЗИ-слово - это слово, звукои-зобразительное в своей основе, по своему происхождению. Этот момент имеет принципиальное значение. «Неучет» этого момента приводит к неоправданному принижению роли и числа ЗИ-слов, к полному искажению картины соотноше­ния звукоизобразительных и незвукоизобразительных элементов в языке.

Задачи ФС целесообразно представить в единстве с ее проблематикой. Основные задачи, которые ставит перед собой ФС, сводятся к решению следу­ющих важнейших проблем: особенности ЗИС в целом; звукоподражательная и звукосимволическая подсистемы; параметры, классы и типы звучаний; строе­ние звукового денотата; универсальная классификация звукоподражательных слов; их типология; отражение признаков звукового денотата; ЗИ-функции фо­нем звукоподражательного слова; сенсо-, эмо-, воле- и ментакинемы; фоно- и мимеокинемы; синестезия и синестэмия; критерии выделения звукосимволи-ческого слова; звукосимволизм в грамматике; звукоподражание и звукосимво-лизм на уровне текста; происхождение языка; онто- и филогенетическая эво­люция языка; категории фоносемантики; фоносемантичские регулярности; эвристические возможности ФС.

-ПО-

Приложения

ПРИНЦИПЫ ФОНОСЕМАНТИКИ

Принцип не-произвольности языкового знака - первый и основной мето­дологический принцип ФС. Он может быть назван также принципом мотиви­рованности и не-произвольности связи между звуком и значением в слове. Этот принцип противопоставляется принципу произвольности языкового знака Ф. де Соссюра. Декларируя произвольность (немотивированность) знака как произ­вольность отношения между означающим и означаемым внутриязыкового зна­ка, т.е. в пределах языка, Ф. де Соссюр в действительности понимал «произволь­ность» как немотивированность знака в целом (означающее плюс означаемое) по отношению к денотату, т.е. выводил «произвольность» за пределы языкового знака, и, шире, за пределы языка. Перед нами, следовательно, не одна проблема, а две проблемы: первая - проблема «внутренней» связи между двумя сторонами знака, вторая - проблема «внешней» произвольности знака, «внешней» связи между языковым знаком и языковой сущностью - денотатом.

Утверждая принципиальную не-произвольность, мотивированность язы­кового знака, мы отнюдь не хотим сказать, что все без исключения слова в со­временном языке можно квалифицировать как мотивированные. Существует, разумеется, весьма и весьма много образований, которые не могут быть охарак­теризованы как мотивированные. Языковой знак принципиально не-произволен; однако в «современной» синхронии он представляет собою двоякую сущность: он одновременно непроизволен и произволен. Причина такой двойственности нам видится в двойственности самого характера слова: оно с самого начала вы­ступает в двух «ипостасях» - отражательной и коммуникативной.

Второй принцип ФС - принцип детерминизма. Применительно к ЗИС языка, являющейся объектом ФС, этот принцип предполагает обусловлен­ность знакового облика слова значением слова и, в конечном счете, призна­ками, свойствами денотата, точнее, «мотивом» - тем признаком (свойством) объекта-денотата, который по завершении «мотивировочного хода» («хода мо­тивирующей мысли») кладется в основу номинации.

Третий принцип ФС - принцип отражения. На интересующей нас рече­вой (языковой) ступени содержание отражения - это значение слова (как образ или, в других терминах, как сущность, однородная с понятием), форма отраже­ния - языковой знак (как материальная оболочка слова). Таким образом, язы­ковой знак являет собою форму, материальную сторону отражения, свойствен­ную человеку. Уже это заставляет признать его отражательной категорией.

Оставаясь в целом адекватным, отражение в языковом знаке претерпевает определенные искажения, обусловленные, в частности, двуступенчатостью отраже­ния (двойным преломлением отражаемого) в знаке, многозначностью соотношения между знаком и объектом номинации, относительной денатурализацией знака (ча­стичной утратой им примарной мотивированности) в процессе эволюции.

-111-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

Четвертый принцип ФС - это принцип целостности. В соответствии с этим принципом постулируется первичность системы как целого над компо­нентами системы; акцент делается именно на целостности и интегративности свойств объектов. Свойства системы как целого не сводятся к сумме свойств элементов, составляющих систему, а определяются интегративными свойства­ми структуры системы, порождаемыми специфическими связями и отношени­ями между элементами системы. Каждый элемент в системе связан с другими элементами системы; описание каждого элемента не носит самодовлеющего характера, ибо элемент описывается не «как таковой», а с учетом его «места» в целом, с учетом его связей с другими элементами системы как целого.

Пятый принцип ФС - это принцип многоплановости (многоплоско ст-ности). Он предполагает как обращенное «вовнутрь» максимально полное трехмерное, «объемное» описание звукоизобразительной системы в трех взаи­мосвязанных, но самостоятельных планах - синтагматическом, парадигмати­ческом, иерархическом, так и обращенное «вовне» описание целостной систе­мы в плане ее связи со «средой».

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА

Современная постановка проблемы генетического аспекта изучения зву­коизобразительной системы языка и проблемы происхождения языка невоз­можна без привлечения данных нейрофизиологии. Рассмотрим важнейшие из этих тенденций. Как подчеркивает Б. Робинсон, человеческая речь зиждется на работе двух систем. Первая система, лимбическая, - эволюционно более древ­няя, локализована в лимбических структурах, представлена билатерально (по-лушарная доминантность отсутствует), отвечает за эмоциональное и мотиваци-онное поведение человека, отличается более низкой информативностью. Вторая система, некортикальная, - эволюционно более молодая, связана с неокортек-сом, латерализована, обычно преобладает в левом полушарии. <...> При этом левое полушарие обеспечивает ориентировку в окружающем, базирующую­ся на обобщении и классификации объектов на основе понятий, связанных со словом, на логическом осмыслении явлений. Правое же полушарие обеспе­чивает анализ конкретных, индивидуальных признаков объекта и формирова­ние гештальта, лежащего в основе мгновенного чувственного анализа слож­ных сигналов и интуитивной ориентировки в явлениях окружающего мира. Иными словами, в левом полушарии сконцентрированы механизмы абстракт­ного мышления, а в правом - механизмы конкретного, образного мышления. Со структурами левого полушария связаны эволюционно-молодые функции мозга - словесная речь и абстрактное мышление. Со структурами же право­го полушария связаны более древние механизмы речеобразования и анализа звуков речи - координация интонационно-голосовых компонентов собствен­ной речи и различения звуков речи по частоте основного тона (основной тон - главный компонент звуковой сигнализации животных). В онтогенезе чело­века понимание эмоциональных интонаций появляется намного раньше пони-

-112-

Приложения

мания слов; в условиях патологии, при нарастающем угнетении деятельности мозга и в процессе ее восстановления понимание интонаций исчезает позже и восстанавливается раньше, чем понимание слов. Все это свидетельствует о том, что механизмы звукопроизношения и слуховые функции правого полу­шария намного древнее, чем соответствующие механизмы и функции левого полушария. Инактивация левого полушария, обусловливая грубое размывание лингвистических фонемных границ и уравнивание их ценности, приводит к функциональному регрессу восприятия звуков речи и возвращает слух на до-фонемную, доязыковую стадию. Из этого следует, что размытость фонемных границ есть черта эволюционно-древняя, архаическая. Последнее приводит нас к выводу о том, что такая характерная черта ЗИ-слова, как размытость, диффузность (в более строгой формулировке - диффузная множественность) его звукового облика, есть также черта эволюционно-древняя. Мы имеем здесь еще одно свидетельство эволюционной древности ЗИ-лексики, ЗИС языка.

Многоплановое рассмотрение звукоизобразительной системы языка, од­нако, приводит нас к выводу, что это, скорее, был один принцип - многогран­ный, но единый; это был принцип (звуко)изобразительности.

Наш общий вывод таков: язык имеет изобразительное происхождение, и языковой знак на начальном этапе филогенеза отприродно мотивирован, изо­бразителен.

Возникнув как примарно мотивированная, изобразительная сущность, языковой знак, как и язык в целом, на начальной - «натуральной» - стадии раз­вивается в пределах данного качества, пока складывающаяся система языка в основном не исчерпает возможностей развития в рамках (звуко)изобразитель-ности. Следует подчеркнуть, что процесс денатурализации знака не означает его демотивации: происходит преимущественная утрата примарной мотивирован­ности, но не мотивированности вообще; примарная мотивированность в значи­тельной мере замещается, вытесняется, «компенсируется» секундарной моти­вированность - семантической и морфологической. Происходит перестройка и самой примарной мотивированности: вытесняемая на периферию значения слова, и особенно морфемы, примарная мотивированность тем не менее стойко удерживает центральные позиции на уровне текста (особенно в поэзии).

«Маскировка» ЗИ-природы слова в процессе его денатурализации -основная объективная причина недостаточной разработки звукоизобразитель-ных (дескриптивных) этимологии.

Часто связь между звуком и значением настолько эффективно «запрятана» в слове, что, оставаясь в пределах микросистемы одного языка, этимолог оказы­вается не в состоянии выявить эту связь. В соответствии с принципом систем­ного подхода, который мы терминируем как «принцип экологизации», каждую данную систему необходимо рассматривать в неразрывной связи со средой. (Воронин, СВ. Основы фоносемантики / СВ. Воронин. - Л., 1982. - 243 с.)

-113-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

Приложение 3 Л. Петрушевская

СКАЗКИ

ПУСЬКИ БЯТЫЕ

Сяпала Калуша по напушке и увазила бутявку И волит: -Калушата, калушаточки! Бутявка! Калушата присяпали и бутявку стрямкали. И подудонились. А Калуша волит:

- Оёё, оёё! Бутявка-то некузявая! Калушата бутявку вычучили.

Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки. А Калуша волит:

- Бутявок не трямкают Бутявок не трямкают Бутявки дюбые и зюмо- зюмо некузявые. От бутявок дудонятся.

А бутявка волит за напушкой:

- Калушата подудонились! Калушата подудонились! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!

АБВУКА

Калуша бирит калушатам:

• Калушаточки! А калушаточки! Канна, Манна, Гуранна и Кукуся!

• И, - бирят калушата. А Калуша:

• Инда, калушата, побирим об АБВ! Яете АБВ?

• АБВ? - волят калушата. - Не, не яем. АБВ трямкают? -Ни.

• АБВ дюбые?

• Ни, ни! - бирит Калуша. - Яйте, калушата: АБВ - абвука! Ну и калушата посяпали с напушки на оттырь, в бурдысья. А Калуша за калушатами сяпает и волит:

- Яйте, калушаточки, - волит Калуша. - АБВ - кузявая абвука! Без АБВ калушата не высяпают в калуши.

Калушата аж блуки вымзили:

- Абвука?

А Калуша волит:

- Ну! Без абвуки на напушке некузяво. Индякие - и напушане, и напу- шанки - абвуку яют А! Б! В! Бирьте: Ааа...

А калушата бирят: -Оу... Ня... Пся...Кгг...

-114-

Приложения

-Ни! (волитКалуша) Ааа! Бэээ! Вэээ!

Но калушата как тырснут в бурдысья! (Не уявши аб-)

А бутявка за напушкой волит:

- Калушата не яют АБВ! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!

И-ПЫЗЯВА

У Калуши - калушата: Канна, Манна, Гуранна и Кукуся.

У Бутявки - бутявчонок: Гага Прюшка.

И огды-егды бутявчонок Гага напызявил и-пызяву и оттырснул Кукусе:

- Кукуся@пуськи.ш

О Кукуся! Шошляю Куку сю зюмо-зюмо!

Кукуся+Бутявчонок = ;^А)(^А; Кукуся и Бутявчонок - бдан-бдан! Шошляю Ку­ку сю! С шошлью - Бутявчонок, кукусин на обагды! Чмяк! Кукусин Гага П. :))

А Кукуся напызявила Бутявчонку и-пызяву:

Бутявчонок.гагап@пуськи.ш

О Бутявчонок! Не бдан-бдан и не чмяк. Шошляешь Кукусю? Не яю. Огды... егды... Кукуся :^А+

И Калуша напызявила и-пызяву Бутявчонку:

Бутявчонок.гагап@пуськи.ш

Иоу, @, пызявишь пызявы Кукусе? Иоу за «чмяки»? Чмякаться некузяво. Калуши не шошляют бутявок, прюшек и гаг. Бутявки дюбые и зюмо-зюмо не­кузявые. И не пызявь Кукусе ниогды! А то стрямкаю!

Ей-ей не v.ru

С некузявостью Калуша Помикова (; ^А(

А Бутявка (за Бутявчонка) отпызявила Калуше:

Калуша@пуськи. ш

От @ смычим. С мырдявостью - Бутява Бутявишна Иовович-Шер

|:^л((

кши

Пъс, Психа и псята сяпали по напушке. Навстрызь хвиндиляла Бутявка. Бутявка увазила Пъса и волит:

- Сяпаете по напушке, а напушка-то индяцкая! Не Пъсова напушка! Не Пъсам шаяться бтысь.

Пъс обезвалдел и волит Психе:

- Обезвалдеваю от бутявок. Бутявки, а волят с Пъсом яко тако некузяво! А ну, бутявщина, кши от Пъсов!

А Бутявка волит:

• Опо-по, опопо, галивнок. От Пъса арсаждусь и обсяюсь! Сяпай в геесу!

• За галивнока отводишь! - бирит Пъс. - И за геесу! Не Пъс галивнок, а Бутявка!

И птум сяпалкой по напушке! Бутявка инда тырснула в бурдысья.

-115-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

Приложение 4 Н.Н. Кислицына

К ПРОБЛЕМЕ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА: КУЛЬТУРНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В СТИХОТВОРЕНИИ А.МИЦКЕВИЧА «ТРИ БУДРЫСА»

Одним из базовых понятий этнопсихолингвистики является понятие Кар­тины Мира. Неразрывная связь языка и мышления и обусловленность последне­го в определенной мере экстралингвистическими условиями, позволяют сделать теоретическое предположение, что каждый из представителей соответствующей культуры имеет свой национальный стереотип мышления, стабильные языковые ассоциации, порожденные национальной внеязыковой действительностью. Те­зис Э. Сепира «Мир, в котором живут общественные образования, говорящие на различных языках, представляет собой различные миры, а не один и тот же мир с различными этикетками» представляет собой в сущности изложение основной идеи гипотезы Сепира - Уорфа о том, что каждый язык не только по-своему не­повторимым образом воссоздает природу и социальную действительность, но и закрепляет неповторимое мировоззрение. Таким образом, каждая нация имеет свое представление о мире, об окружающей нас действительности, которая, как это часто бывает, подсознательно доминирует над нашим поведением вообще и языком в частности. Следует учитывать, что «язык не создает Картину Мира, а лишь является формой выражения понятийного содержания, добытого челове­ком в процессе своей деятельности».

Исследование национальной словесно-художественной «Картины Мира» можно провести, анализируя и сравнивая разноязычные тексты одного про­изведения, что создает условия для наиболее естественного сопряжения двух культур. Для проведения исследования было выбрано стихотворение Адама Мицкевича «Три Будрыса» и его переложение на русский язык, выполненное А.С. Пушкиным - «Будрыс и его сыновья».

И Адам Мицкевич и А.С. Пушкин создают образ воинственного племени литовцев в тот момент, когда один из предводителей, князь Будрыс, собирает трех своих сыновей, объявляет им о предстоящих походах на Русь, Польшу и Германию и дает им последние наставления. Молодым людям он приказыва­ет идти «на три стороны света» и привезти из каждой страны то, что ценится больше всего: из России - соболя, из Германии - драгоценности, а из бедной Польши - жену. Сыновья отправляются в путь и после долгого отсутствия при­возят, наконец, трех невесток.

Высокая степень адекватности содержания оригинала и перевода в целом вовсе не опровергает гипотезу Сепира - Уорфа. Она может быть объяснена труд­ностью проведения эксперимента с текстами, относящимися к одной языковой группе и к одному культурному ареалу. Это связано с культурно-психологическим

-116-

Приложения

родством этносов и языков. Русский и польский языки находятся в третьей степени родства, что и затруднило выявление более радикальных различий на уровне тек­ста. Анализ отдельных строф позволил выявить ряд серьезных дифференциаций на культурологическом уровне, повлекших за собой изменение лингвистического материала. Совокупность представлений народа о женской красоте можно назвать одной из сфер идеально-эмоционального и культурно-психологического - сферы, для оценки которой у каждой нации в течение многих веков выработались раз­личные критерии. Сравним строфы этих стихотворений:

«Во nad wszystkich ziem branki milsze Laszki kochanki,

Wesolutkie jak mlode koteczki,

Lice bielsze od mleka, z czarna^ rz<?sa^ powieka

Oczy blyszczajak mlode gwiazdeczki».

«Нет на свете царицы краше польской девицы.

Весела - что котенок у печки -

И как роза румяна, а бела, что сметана;

Очи светятся, будто две свечки!». В представлении поляков и их представителя А. Мицкевича белизну кожи красавицы можно сравнить с белизной молока, а у русских и у А.С. Пуш­кина в этой роли выступает сметана. Различным консистенциям этих веществ соответствуют различные представления о красоте у двух народов. С одной стороны - нежное, подвижное, белоснежное; с другой - белое, но крепкое и пышное. Важно подчеркнуть, что отмеченные мной особенности существуют в смысловом пространстве текста и, являясь по природе экстралингвистиче­скими, находят свое выражение в языке. Блеск глаз сравнивается у А. Мицке­вича с блеском звездочек (игривых, шаловливых, манящих). А у А.С. Пушкина глаза красавицы - словно свечи (т.е. таинственные, загадочные).

В первой строке этого же куплета тоже содержатся доказательства раз­личного видения одного и того же явления разными народами. У А. Мицкеви­ча любимая жена-полька остается «brankoi», то есть пленницей, а у А.С. Пуш­кина любимая - это царица. Соответствующие образы оригинала в переводном тексте были заменены иными образами, имеющими адекватное эстетическое воздействие на русскоязычного читателя.

Анализ национально-культурной специфики различных языков на всех уровнях позволит приблизиться к решению проблемы взаимоотношения язы­ков и культур, а также будет способствовать более полному овладению навы­ками оптимально-адекватного восприятия текстов, принадлежащих к разным лингвокультурным общностям.

(Кислицына, Н.Н. К проблеме языковой картины мира: культурно-психологические различия и их отражение в стихотворении А. Мицкевича «Три Будрыса» / Н.Н. Кислицына // Этнопсихолингвистика / Ю.А. Сорокин [и др.].-М.: Наука, 1998.)

-117-

И.Н. Кавинкина. Психолингвистика

Приложение 5 Э. Берн

ИГРЫ, В КОТОРЫЕ ИГРАЮТ ЛЮДИ. ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ИГРАЮТ В ИГРЫ

Сущность трансакционного анализа заключается в изучении состояний Я, каждое из которых представляет собой устойчивый рисунок чувств и пережи­ваний, непосредственно связанный с определенным устойчивым рисунком по­ведения. Каждый человек проявляет три типа состояний Я. Состояние, которое ориентировано на родительское поведение, мы будем называть Родительским состоянием Я, состоянием Родителя или просто Родителем. В этом состоянии человек чувствует, думает, действует и реагирует так, как это делал один из его родителей, когда он сам был ребенком. Это состояние Я активно, например, при воспитании собственных детей. Даже когда человек не находится в этом состоя­нии Я, оно влияет на его поведение как «Родительское воздействие», исполняя функции совести. Состояние Я, в котором человек объективно оценивает окру­жение, рассчитывает свои возможности и вероятности тех или иных событий на основе прошлого опыта, называется Взрослым состоянием Я, состоянием Взрослого или просто Взрослым. Взрослый функционирует, как компьютер. У каждого человека внутри заключен маленький мальчик или маленькая девоч­ка, которые чувствуют, думают, действуют, говорят и отвечают точно так, как он или она поступали, будучи ребенком определенного возраста. Это состояние Я называется состоянием Ребенка (Дитя). Ребенок не рассматривается как не­что «ребяческое» или «незрелое» - это слова Родителя, - но просто как ребенок определенного возраста, и очень важным здесь является возраст, который может в обычных обстоятельствах колебаться от двух до пяти лет. Каждому необходи­мо понять своего Ребенка не только потому, что с ним придется прожить всю жизнь, но также потому, что это наиболее ценная часть его личности.

Различение одного устойчивого рисунка чувств и поведения от другого в состояниях Я называется структурным анализом. В дальнейшем состояния Я будут обозначаться как Родитель (Р), Взрослый (В) и Дитя (Д) - с прописной буквы; родитель, взрослый и дитя (ребенок) со строчной буквы будут обозна­чать реальных людей.

Каждый человек представляет собой хранилище стереотипов, обуслов­ленных спецификой воспитания в самом широком смысле этого слова. И одно­временно есть в каждом человеке нечто такое, что толкает его на спонтанные поступки и действия, обусловленные детским «хочу» или « не хочу» (эмо­ции, импульсы и т.д.). В реальной жизни люди пытаются соотносить «хочу» и «должно», причем те, кому это удается сделать в наилучшей степени, более гармонично вписываются в окружающий мир. Они предстают перед окружа­ющими чаще всего разумными и преуспевающими людьми, могут занимать в жизни хорошее социальное положение. Эти исходные позиции достаточно

-118-

Приложения

тривиальны, и вряд ли можно считать абсолютной новизной тот факт, что сово­купность устоявшихся стереотипов Э.Берн называет состоянием «Родитель», эмоциональная часть Я каждой личности - «Дитя», а трезвого «весовщика», соизмеряющего «хочу - нужно», - словом «Взрослый».

Общение с людьми (начальником на работе, продавцом в магазине, дру­гом, сослуживцем и т.д.) может строиться по-разному, в зависимости от пси­хологического состояния человека, от темы общения и - что очень важно - от того, является ли взаимодействие бескорыстным или человек хочет чего-то добиться от своего собеседника. Надо учитывать, что при этом включаются различные психологические механизмы, которые вызывают у человека доми­нирование того или иного состояния, каждое из которых «пользуется» своим собственным «языком» слов, жестов и поступков.

(Берн, Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих отноше­ний; Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы / Э. Берн. -Л.: Наука, 1992.)