Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
2-Касавин И.Т., Щавелев С.П. (1).doc
Скачиваний:
15
Добавлен:
11.11.2019
Размер:
1.86 Mб
Скачать

2.2. Понятие сommon sense в социологии

Уже этимология и основные смыслы термина намекают на то, что прежде всего социологии предстояло сыграть особую роль в анализе обыденного знания и сознания. Классическую позицию в понимании этого феномена выразил Ф. Знанецкий, рассматривая его как необходимое условие для нормального течения коллективной жизни, как очевидный минимум, как основание существующего социального порядка (см. предыдущую главу).

В настоящее время происходит более глубокое понимание позитивного смысла обыденного знания и его компонент. Так, за ним признается не просто примитивная консервативность, но и определенные аналитически-критические возможности. Здравый смысл тем самым “отличается от предрассудка, от группового мнения, в особенности от некритического и необоснованного, от эмоциональной склонности, так же как и в целом от аффектов и чувственности. Он враг авторитарности и догматизма и отбрасывает устаревшие, отставшие от жизни представления, нарушает табу и не приемлет тирании расхожих фраз. Как форма трезвого и умеренного мышления, он сторонится экстремальных идей и распознает абсурдные воззрения”193.

Современная социология194 основывается применительно к теме повседневности главным образом на А. Шюце и его понятиях “Lebenswelt”, “alltägliche Lebenswelt”, “Alltagswirklichkeit”195. Выше мы уже обращали внимание на понятие обыденного знания у Альфреда Шюца. Оно фактически приводит к тому, что философско-социологическое понимание повседневности существенно определяется этой же повседневностью и не может вырваться из данного герменевтического круга.

Сегодня налицо ограниченность данной субстанциалистской, как мы ее обозначили выше, интерпретации повседневного знания, и потому наследие Шюца в этом аспекте активно подвергается критическому переосмыслению.

2.2.1. Повседневные и внеповседневные ситуации

Сложившийся на основе переосмысления и развития феноменологии А. Шюца подход представлен, к примеру, в работах немецкого исследователя Х. Бардта196. Мы рассмотрим несколько поставленных им проблем и их решений и попытаемся развить их. Его исходный пункт – это попытка различения повседневных и внеповседневных ситуаций с помощью составления соответствующих «списков», или «семей».

“В качестве повседневной мы обозначаем тот тип ситуаций, который отличается от “внеповседневных ситуаций” (например, пограничные, кризисные ситуации, драматические ситуации принятия решения, а также и моменты откровения и “воспарения”, ситуации, которые переживаются как “приключенческие”, как жизненный “поворот”, как “счастье”, в котором “тонут пространство и время”), – пишет Бардт. – Здесь мы имеем дело с типологическим различением. Фактически переживаемые ситуации могут быть весьма “смешанными” и с трудом причисляемыми к некоторому типу. Естественно, мы можем обозначить целый ряд моментов, способов поведения и объектов как “типично повседневные” или “типично внеповседневные”. Однако поскольку исключительно “внеповседневные ситуации” (к примеру, смерть близкого родственника) пронизаны явно повседневными явлениями, то объекты и связи, которые мы вначале готовы обозначить как “внеповседневные” (религиозные содержания, например), приобретают некоторое (если использовать этот ужасный термин М. Вебера - “Veralltäglichung”) “оповседневливание” (рабочий день священника, христианское поведение, ежедневные молитвы перед едой, распределение наследства умершего родственника). И наоборот, исключительно повседневное может внезапно вырасти в проблему, которая задевает нас за живое: мы обнаруживаем “экзотику повседневности”197.

Типологическое различение между повседневными и внеповседневными ситуациями тем не менее оправдано хотя бы в методических целях, даже если фактические ситуации и сопровождающие, связанные с ними явления и условия настолько сложны, что не укладываются в некоторую понятийную ячейку.

Н. Элиас198 ставит вопрос: имеем ли мы дело в случае повседневности и соответственно в случае ее противоположности, “внеповседневности” с различными сферами, секторами или регионами человеческого общества? Вопрос, которым стоит задаться, состоит в том, существует ли вообще такая особая сфера со своей собственной структурой и определенной автономией.

Мы уже предлагали ответ на подобный вопрос о субстанциальной природе повседневности. Однако данная постановка вопроса имеет и несколько иной, критический подтекст, предполагающий ценностную квалификацию каждой сферы в зависимости от включенности или невключенности в нее. Простое и однозначное предпочтение одной из этих сфер не может быть теоретически обосновано. Поэтому постуливать “особую сферу”, ограниченную своей собственной структурой и присвоенной ей автономностью было бы неверно. Однако в рамках человеческой практической жизни имеет место множество ситуаций, которые требуют определенных форм “овладения действительностью”. И они несомненно образуют собой структуры, которые отличаются от структур в иных типах ситуаций и различия которых можно эмпирически подтвердить. Это не вопрос “антропологической” релевантности, т.е. однозначной связи человеческих типов с типами ситуаций. Здесь не идет речь о социальной или культурной “автономии” каждой из них. Однако можно показать, что структуры повседневных ситуаций отличаются от всех других тем, что явно не имеют определенного характера, не могут быть охарактеризованы с помощью общего понятия. Они исторически изменчивы, и вместе с тем нередко обнаруживают удивительную “резистентность”, устойчивость в изменяющихся условиях.

“Повседневное” это то, что происходит “каждый день” и нас поэтому не удивляет и которое мы спокойно обнаруживаем в форме рутины, привычки, многочисленных знакомых нам явлений. Повседневность обладает неким частым ритмом, в котором мы пребываем только в том случае, если используем рутину как средство собственной психологической разгрузки. Повседневные ситуации обычно не требуют явного определения. Когда они наступают, они уже определены. Сознание в условиях повседневности исходит из установки, что оно может и должно обходиться легко понятным знанием-рецептом. Оно удовлетворяется весьма ограниченным набором способов воприятия, упрощенными, надежными формулами; интеракции пронизаны многочисленными ритуалами, изначальный смысл которых редко попадает в фокус интереса. Повседневными являются ситуации, которые часто повторяются в столь похожей форме, что мы исходя из принципа экономии силы уже не воспринимаем их уникальности (которой они все же отчасти обладают).

Указанные ситуации обычно существуют в условиях сильного латентного принуждения, прежде всего, временного пресса. Важнейшим свойством повседневности является то, что она постоянно становится, движется все дальше, не терпит перерыва. Как правило, она не прерывается полностью даже необычными событиями, она лишь настойчиво требует их рутиноообразного учета. Во внеповседневных ситуациях мы часто вынуждены себе напомнить, что повседневные потребности остаются в силе, что ко всему прочему существует рутинный порядок (гости на поминках хотят есть, их надо где-то разместить, забрать с вокзала и пр.). Если устоявшийся рутинный порядок утрачивает или может утратить силу, его место немедленно занимает иная, столь же быстро ведущая к успеху альтернатива. Если ее нет, то наступает меньшая или большая катастрофа. Или же устоявшаяся рутина вновь с силой пролагает себе дорогу.

“Внеповседневные ситуации”, напротив, характеризуются уникальностью. Они (даже если вы, переживая их, чувствуете, что повседневность - к счастью или к несчастью - продолжает свой бег) выпадают из непрерывности и частого ритма жизни и требуют отчетливого определения ситуации. Если же какое-то событие “охватывает” нас и тем самым сдвигает границы интерпретации, мы вынуждены приложить силы к тому, чтобы осмыслить новые обстоятельства, или же мы почувствуем - и небезболезненно - что в данный момент многое остается без интерпретации.

Итак, пока что мы приходим лишь к весьма парадоксальному определению повседневой ситуации как такой, которая всячески противится определяющей деятельности рассудка, не нуждается в определении, при этом обладая вполне определенными чертами, которые могут быть определены только от противного, по контрасту с внеповседневной ситуацией.