2.5.2. Знание и социальная стратификация

Проблематика взаимоотношений знания и интересов традиционна для социологии знания. Каким образом конфигурация социального пространства задает не только форму, но и содержание знания, мы можем обнаружить только извне, с позиции незаинтересованного наблюдателя. Для субъекта-обитателя некоторого социального ландшафта его конфигурация незаметно вплетается в сознание и предстает в качестве мира как такового. Шюц весьма убедителен в реконструкции образа культурного паттерна группы, каким он предстает в повседневном сознании ее члена. Последний воспринимает социальную реальность прежде всего как пространство своих потенциальных и актуальных действий и лишь во-вторых как объект познания. Этим он отличается от ученого-социолога, стремящегося занять объективно-описательную гносеологическую позицию. Член группы выделяет в социальной реальности элементы, которые служат средствами или целями его деятельности, и его интерес к окружающему его миру распределяется неравномерно, приобретает разные формы. Он нуждается в «градуированном знании», стратифицированном в соответствие с социальной важностью объекта. Тем самым мир предстает в его сознании поделенном на разные уровни релевантности, каждый из которых требует определенного «уровня познания». Такой мир можно представить средствами картографии, нарисовав что-то вроде «ипсографического контура релевантности», соединяющего на карте линией одинаковые высоты. Это будет изображением не локального поля, но скорее, множества ареалов разной величины и формы. В рамках каждого «контура релевантности», представляющего собой изображение горного склона, на вершине находятся центры эксплицитного знания целей, которые окружены ореолом достаточного знания, вокруг них, в свою очередь, располагаются области знания понаслышке, а у самого основания данного «горы» лежит область неоправданных надежд и предположений. Между «контурами релевантности» расстилается территория полной неосведомленности.

Эта типология является в немалой степени развертыванием известного аналитического различения между «знанием о» (knowledge about) и «знанием-знакомством» (knowledge of acquaintance) – между эксплицитным, фокусным знанием объекта и неявным, периферийным знанием обстановки в целом.

Следует уточнить, что каждая из указанных областей не является абсолютно плоской площадкой, но сама предполагает определенный рельеф, что делает типологию бесконечной, а по мере расширения – и изменяющейся. Далее, сам человек как член группы не различает уровни своего познания окружающей реальности, его не интересует ни истина, ни очевидность, ни обоснованность. Единственной его гносеологической потребностью является информация о подобии и различии объектов, а также о риске того или иного решения в данной ситуации. Человек водит автомобиль, не зная принципов его работы, покупает в магазине продукты, не интересуясь процессом их производства, платит деньгами, имея лишь неясное представление об их сущности.

Однако, заметим, – и это существенно дополняет концепцию Шюца – что гносеологические потребности имеют свойство резко изменяться в периоды социальных трансформаций. Сегодняшнее российское обыденное сознание, впитывая мировой опыт и учась на собственных ошибках, вынуждено включить в сферу своего анализа безусловные реалии прошлого. Мы покупаем машины в условиях свободного выбора и в результате тщательного сравнения их конструктивных особенностей и предпочитаем сами побольше узнать о них, дабы сэкономить на ремонте. Мы покупаем продукты, интересуясь страной и даже районом (Белоруссия? Украина? Дания? Великобритания?) их производства, проверяем их дозиметром и химическими индикаторами. Наконец, экономический кризис преподает наглядные уроки в области денежного обращения, фондового рынка и инвестиционной политики, и мы учимся отличать надежный банк от потенциального банкрота, настоящий доллар от фальшивого, настоящие деньги от «деревянных». Все эти знания, впрочем, давно принадлежат обыденному здравому смыслу западного общества, в сферу которого мы вступаем как настоящие чужаки. В этом смысле мы с большим недоверием относимся к тем реалиям, которые доказали свою прочность и надежность в западном мире. Находясь в процессе перехода от одного типа общества к другому, мы в большей степени задействуем свои познавательные способности, сознательно стремимся овладеть теми знаниями и навыками, которые в стабильных обществах давно вошли в сферу автоматизированной деятельности и коммуникации.

Обыденное знание в оседлом контексте отличается, напротив, недостаточной структурированностью, значительная часть его не объединена в концепции, планы, проекты, замыслы, но существует в форме слабо связанных и даже разрозненных идей, эмоциональных стереотипов, перцептивных схем и правил мышления. Оно не вполне артикулировано, вербализовано. Оно принципиально противоречиво, будучи производным самых разных социальных ролей. Это знание не содержит в себе принципов своей трансформации и является не столько знанием, сколько оседлым сознанием. При этом, являясь культурным багажом, унаследованным от предшествующих поколений, оно позволяет индивиду нормально ориентироваться в своей социальной группе и справляться со стандартными ситуациями своей жизни. Опора на социальные стандарты придает такому знанию характер культурной очевидности, которая функционирует как рецепт социально успешной деятельности и схема конформистской интерпретации реальности. Функция культурного паттерна как раз и состоит в том, чтобы элиминировать исследование проблемы путем предложения готовых рецептов действия, чтобы заменить труднодостижимую истину комфортабельными трюизмами (банальностями), подставить на место сомнительной и вызывающей вопросы ситуации такую, которая сама способна дать объяснение чего угодно.

Шюц называет обыденное знание термином «thinking as usual» и соотносит его с термином М. Вебера «relativ natuerliche Weltanschauung»²²¹. Такое знание включает в себя «очевидные допущения» (ofcourse assumptions), в совокупности образующие, по выражению Р. Линда, что-то вроде «обывательского сознания» - «Middletown-spirit»²²². Оно состоит в убеждениях о том, что а) жизнь и реальность в целом неизменны, а поэтому прошлый опыт достаточен для поиска решений в будущем; б) мы можем полагаться на знание, полученное от родителей, учителей, правительства, традиций, даже если мы не знаем его подлинных источников и недостаточно точно понимаем его смысл; в) в повседневной жизни достаточно общего и поверхностного „знания о“ характере явлений и событий, чтобы контролировать их и иметь с ними дело (здесь Шюц противоречит сам себе, придавая „знанию о“ несколько иной смысл); г) вся сфера обыденного знания принимается и используется нами так же, как и другими людьми нашего общества.