Глава 2. Венгерская литература (Россиянов о.К.)

В венгерской литературе XVII в. утверждается барокко. Некоторые венгерские ученые относят его уже к первой половине XVII в. Но все выделяют в первую очередь период между 1640 и 1690 г. как «героическую» эпоху венгерского барокко, когда созданы были его крупнейшие литературные памятники. Эта эпоха предшествовала изгнанию турок из Венгрии и захвату Австрийской империей последнего оплота венгерской независимости — Эрдейского княжества.

При общем подобии западноевропейского и венгерского литературных процессов в Венгрии, не знающей в XVII в. классицизма, наблюдается известная затянутость эпохи барокко. Объясняется это своеобразными обстоятельствами, в которых складывались в стране буржуазные отношения и национальное государство. Венгрия в этом смысле занимает как бы промежуточное место между странами Западной Европы (Голландия, Англия, Франция) и Восточной.

В Венгрии даже ренессансная культура была не буржуазной, а дворянской; барокко же по преимуществу связано с господством феодальной аристократии. Новое закрепощение крестьян, утрата городами прежних привилегий и их запустение, засилье иезуитов (с середины XVII почти до середины XVIII в.) в образовании и культуре — все это накладывало отпечаток на содержание и стиль барочной литературы, хотя она была неоднородна. По соглашению 1608 г. аристократия делила свою власть с Габсбургами. Утрата политической самостоятельности Эрдейским княжеством (Трансильванией) была ударом по венгерской ренессансно-протестантской культуре, имевшей мощного покровителя в лице трансильванского князя, а затем венгерского короля Габора Бетлена (1613—1629). Избавясь от турецкого ига, Венгрия подпала под сильное давление Габсбургов, что стало тормозить ее развитие. Давления этого не смогли ослабить ни освободительные заговоры и восстания (М. Зрини, Ф. Ракоци), ставившие целью создать национальную монархию, ни демократические гайдуцкие и крестьянские движения.

О сложном положении в венгерской национальной культуре красноречиво свидетельствует замедление процессов формирования венгерского литературного языка, столь возмужавшего и обогатившегося в эпоху Возрождения. Правда, поэты и писатели венгерского барокко, даже менее значительные, мастерски владели родным языком, оставаясь в кругу бытовых или военных сюжетов, лирико-патриотических чувств и религиозных представлений. Но, выходя за эти привычные пределы, они сразу обращаются к латинским конструкциям, терминам и словам. Иногда результат бывал по-своему удачен (например, у Зрини). Но чаще возникало макароническое искажение речи, вызывавшее насмешки и критику даже у современников.

Первоначально венгерское барокко — отчасти благодаря Контрреформации, этой распространительнице западных идеологических и культурных веяний, — стало упрочиваться на западе страны. Такой видный зачинатель венгерской литературы барокко, как Петер Пазмань (1570—1637), был иезуитом. Он учился и жил в Риме, там он довольно близко познакомился с Беллармини — известным гонителем Джордано Бруно; потом стал профессором иезуитского университета в Граце, а с 1615 г. — главой венгерской католической церкви, архиепископом Эстергомским.

Будучи политическим врагом Габора Бетлена и сторонником Габсбургов, Пазмань оставил множество богословско-полемических сочинений, в которых воевал с глашатаями венгерской независимости и опровергал «вероотступников». Составлял он также проповеди и перевел с латинского языка известную притчу «О подражании Христу», приписываемую Фоме Кемпийскому. Пазмань показал себя мастером учено-ораторской прозы и виртуозным стилистом, причем именно нового художественного склада. Это подтверждают его широковещательные периоды, монументальная и причудливо усложненная композиция, логичная, но иногда до выспренности уснащаемая образами речь (которой, впрочем, не чужды и простонародно-натуралистический юмор, издевательски-пародийные средства посрамления противников).

312

В первые десятилетия XVII в. барокко в Венгрии еще переплетается с позднеренессансными (маньеристскими и народно-ренессансными), а также гуманистическими протестантскими явлениями. Продолжал писать одаренный поэт-маньерист Янош Римаи (ок. 1570—1631); в расцвете творческих сил находился крупный представитель позднегуманистической литературы Альберт Молнар-Сенци (1574—1634) — автор, в частности, высокохудожественного и получившего большое распространение поэтического перевода-обработки (1607) французских псалмов Клемана Маро и Теодора де Беза. Но рядом, соответственно взглядам и вкусам переходивших из протестантства в католичество аристократов, формируя, в свою очередь, новые вкусы, возникали уже поэзия (Матяш Вёреш-Неки, 1575—1654) и художественная проза барокко (Балинт Лепеш, 1570—1623; Матяш Хайнал, 1578—1644).

Поэзия и проза венгерского барокко преображают средневековые и позднеренессансные традиции. Вплоть до середины века тематика их еще очень узка, она не преступает религиозных рамок. Но пафос и способы эстетического воздействия уже вполне отвечают духу барокко. В поэзии Вёреш-Неки, который начал писать еще в придворном стоико-маньеристском стиле, звучат сетования потрясенного мыслями о смерти и утратившего внутреннюю цельность смятенного человека. Видениями адских мук старается поэт отвратить читателя от соблазнов эпикурейства. Человеческий мир с его творениями безоговорочно отвергается, и место ренессансно-гуманистического спора «трудолюбия» с праздным «наслаждением» или «добродетели» с «грехом» занимает метафизическое противопоставление земной «бренности» и божественной «вечности».

Балинт Лепеш своей прозой, полной риторических градаций и метафорических украшений, стремился вызвать покаянное настроение и благочестивый трепет, напоминая о смерти и муках, которые ждут грешников. Целью же Хайнала было прежде всего повергнуть читателей в некий экстаз, который должен был бы подготовить душу к райскому блаженству. Для вящего эстетического эффекта он охотно прибегал к контаминации повествовательного и аллегорико-драматического жанров (Иисус осаждает грешное сердце, воцаряется в нем, очищает от скверны; или невеста-душа справляет свадьбу с нареченным — Христом). Стиль Хайнала, насыщенный реминисценциями из библейской «Песни песней», окрашивала тогда своеобразная, мистически оттеняемая эротика.

Центрами культуры и искусства, как и в эпоху Возрождения, оставались в Венгрии замки и дворцы крупных магнатов. Соревнуясь с немецкими князьями, венгерские феодалы выступали меценатами литераторов, живописцев, музыкантов, а порой сами пробовали силы в художественном творчестве. Писатели посвящали им свои произведения, содержанием которых были военные и политические деяния принципала или события его семейной жизни. Любые празднества в замках магнатов не обходились без театральных представлений, чтения стихов, музыки.

Отличие от прежних времен заключалось в том, что вся эта культурно-литературная жизнь определялась католицизмом, протекала под надзором церкви, которая всякому увеселению не забывала противопоставить свое предостерегающее напоминание о смерти. Устройство семейных торжеств было прерогативой духовников-иезуитов. Они же писали школьные драмы в католическом духе, которые исполнялись в праздники.

Соглашение 1608 г. с габсбургской империей обеспечило венгерской аристократии немало политико-экономических привилегий. Но над землями этими продолжала тяготеть угроза турецкого завоевания, а часть их еще оставалась в руках турок. Между тем Габсбурги, военно-экономические силы которых подрывала начавшаяся Тридцатилетняя война, не проявляли склонности обострять отношения с Оттоманской Портой, рассчитывая улучшить свое положение именно за счет венгерских феодалов и все больше урезывая их привилегии. Во второй половине XVII в. отдельные венгерские магнаты (Палфи, Зрини, Вешелени) предпринимают попытки антигабсбургских заговоров. Недовольство австрийским гнетом в конце 70-х годов вылилось в вооруженную повстанческую борьбу под руководством Имре Тёкели.

Национально-освободительные настроения довольно рано проникают в историографию и в искусство. Венгерские магнаты в своих писаниях неизменно ссылались на доблестные деяния предков; стены своих дворцов расписывали изображениями их битв и подвигов. В литературе начинается бурная, уже не только религиозная (антикатолическая), но и патриотическая, одновременно антитурецкая и антиавстрийская, полемика, которая стремится связать феодальные интересы с общенародными и составляет внутреннюю силу и оригинальное содержание так называемого героического периода венгерского барокко.

Подобная полемика заполняла творчество Миклоша Зрини (Николая Зринского, 1620—1664). Он был крупным магнатом из знатной (хорватской по происхождению) семьи, известной своей непреклонной борьбой с турецкими завоевателями.

313

Рано потеряв родителей, Зрини воспитывался у иезуитов, жил в Италии. Наставником его был архиепископ Петер Пазмань. Приобщаемый им к литературе, Зрини с юных лет тоже стал писать (на венгерском языке), подражая поэтам итальянского барокко. Но сильнее теологических и верноподданнических поучений Пазманя на духовное развитие юноши повлияла патриотическая семейная традиция и реальная, нависшая над Венгрией и Хорватией турецкая угроза. Живя в своем пограничном с турками имении, Зрини с восемнадцатилетнего возраста отражал их набеги.

Мыслями и чувствами, которые возбуждала у него эта постоянная угроза и напряженная бранная жизнь, и порождена эпическая поэма Зрини «Сигетское бедствие» (1645—1646), ставшая крупнейшим литературным памятником венгерского барокко. Поэма была напечатана в Вене (1651), а также переведена братом поэта на хорватский язык. В пятнадцати ее песнях с живописной выразительностью и драматизмом повествуется о прославленной защите крепости Сигет дедом поэта, тоже Миклошем Зрини, от войск турецкого султана Сулеймана II.

Величавость поэме придает пронизывающее ее сознание огромной важности изображаемых событий для судеб родины. Поэтому сражение турецкого и венгеро-хорватского войск у стен Сигета, в историческом отношении эпизод немаловажный, под пером Зрини вырастает в грандиозную освободительную битву, в которой решается судьба венгерского и хорватского народов. Участники ее превращаются под конец почти в мифологических героев, на помощь которым устремляется и небесное воинство.

В изобразительно-поэтических приемах Зрини опирался на существовавшую эпическую традицию. Исторический и легендарный колорит помогали ему воссоздавать венгерские (на латинском языке) и хорватские (Чрнко Крнарутичем) поэтические обработки того же сюжета, которые возникли в конце XVI в. Эстетически более авторитетные эпические мотивы и ситуации предлагали известные автору сочинения итальянских писателей: Ариосто, Тассо, Марино. Однако поэме Зрини — и в этом ее замечательная творческая самобытность — чужда литературная «вторичность» и всякая отвлеченность. Как бы ни преувеличивались порой, ни подгонялись под эпические образцы подвиги и образы его героев, описаниям их действий присуща полнокровная, неподдельная жизненность. Это и не удивительно: Зрини соединял в своем лице дарование эпического поэта с жизненным опытом солдата, даже полководца. Личная увлеченность сражениями с турками, знание военного быта и нравов в большой мере обусловили ту художественную наглядность (барочный «реализм», по выражению венгерских литературоведов), которая является достоинством изобразительного мастерства Зрини.