4.2. Как сочувствовать и одобрять?

Казалось бы, тексты, в которых автор выражает положительное отношение к герою, не могут таить для пишущего и редакции угрозы судебного иска. Но это не так. Даже на положительные выступления редактор должен уметь посмотреть как на возможный источник судебных забот. Бестактное замечание, ерничество, вмешательство автора в частную жизнь героя, например, в виде нарушения его взаимоотношений с группой, с которой человек себя идентифицирует, - все это должно подсказать редактору направление изменений, которые следует внес­ти в текст.

 Упражнения к разделу 4.2.

Задание № 125. Проанализируйте очерк: главный тезис, аргументы. Покажите, какие, на ваш взгляд, суждения о герое могли побудить его обратиться в суд с иском о защите чести, достоинства и компен­сации морального вреда. Запишите на пленку диалог (на выбор): ре­дактор и автор; редактор и герой; редактор и адвокат героя; ре­дактор и зав. отделом. Предмет разговора - претензии героя к автору и редакции. Вам и вашему коллеге нужно подробно разработать ар­гументацию и контраргументацию представляемой стороны. Содержание разговора тщательно продумайте, но не фиксируйте на бумаге. На пленке должна быть записана спонтанная публичная речь.

ГЕНКА БОБРОВ – ДИТЯ ИДЕИ

Бывает так: встречается человек, и отразится в нем, в одном, все: проблемы отцов и детей, связь поколений, прошлое, настоя­щее и будущее страны. Мелькнет, кажется, мимолетом, как бабочка, летящая в ночи на огонь костра, и пропадет навсегда. Но оставит по себе память, тревогу, размышления. Такой человек встретился недавно и мне.

Он пришел из ночлежки

Генка Бобров в первый раз пришел ко мне в каком-то заштопанном, задрипанном пальто, в шапке-vшанке, небритый, нестриженый, кашляющий, как чахоточник. В сущности он такой и есть.

Напоминающий горьковских босяков, выламывающихся из жизни, он - беженец, вынужденный переселенец из Казахстана. Обитал в общежитиях, куда администрация города расселяет всякий разношерстный, неблагополучный люд: беженцев, не имеющих статуса, уголовников, отсидевших сроки, у которых нет крыши над головой, матерей-одиночек, подростков-сирот, бесприютных пенсионеров и всех прочих, кому жизнь предстала не матерью, а мачехой. Последнее его общежитие вообще больше напоминало какую-то ночлежку. Там не было, кроме Генки, кажется, ни одного, который бы не побывал в зоне. Среди подозрительных типов, придурков в татуировках даже он, полуопустившийся, смотрелся белой вороной.

Он приходил ко мне не раз, потому что его, как ни странно на первый взгляд, мучила тоска по интеллектуальному общению. Ему хотелось излить душу, быть выслушанным и самому узнать для себя нечто новое. И мы с ним сошлись на этой почве. На почве того, что Серов рабочий город и наличие интеллекта здесь является ценностью. «Поговорить-то не с ком», - сокрушался Генка. Мы были друг другу благодарными слушателями и ораторами. Мы говорили обо всем: философии, культуре, политике, истории, литературе, о женщинах, дружбе и любви.

Он потихоньку, помаленьку раскрывался передо мной, разворачивал полотно своей жизни, которое было вместе с тем историей страны, ее взлетов и падении, ее рубежей. Он, как потом понял я, оказался об­общенным образом человека своего времени.