Роль мужчины-творца в воскрешении национальной памяти

В докладе рассматриваются произведения писателей-ровесников редактора журнала «Новый мир» С.Залыгина и провинциальной писательницы А.Медведской, издавших в 1989 году повести с символическим названием «Незабудка» («Незабудки» — вторая часть автобиографической трилогии Медведской). История советской страны интерпретируются авторами как история распавшихся семейных связей, приведших к утрате национальной памяти. Соответственно процесс ее воскрешения связан с восстановлением родственных отношений, со знанием правды о родителях. В текстах представлены «мужской» и «женский» варианты данного процесса. «Мужской» реализуется через взаимоотношения матери (родной и Матери-Родины) и сына, которые представлены как творческий акт (скульптор, создающий портрет матери, у Залыгина; известный режиссер Радлов, оказавшийся в фашистском плену вместе со своим театром и поставивший для узников концлагерей драму А.Островского «Без вины виноватые»). В обоих случаях творческий акт сопоставим с хирургической операцией, в результате которой больной может либо выздороветь, либо погибнуть. Решение принимает или не принимает «врач», и от этого волевого акта зависит будущее семьи-страны.

О.В. Матвеев (Краснодар)

Подготовка к службе в исторических представлениях кубанских казаков

 У кубанских казаков, сформировавших «чёткое представление о рубежах биологического и социального созревания» (Н.И. Бондарь), значимым моментом взросления в процессе социализации выступала подготовка к службе. В казачьей семье, общине, станице закладывался прочный фундамент военно-профессиональной ориентации. Для казака вплоть до середины ХIХ в. редко возникал вопрос о выборе будущей профессии, поскольку она была жестко детерминирована сословной принадлежностью, и приобщение к ней начиналось с детства. Поэтому подготовка к ратному ремеслу «молодиков», «малолеток», «мыхонош» и др. занимает важное место в исторической картине мира кубанского казачества. Условно можно выделить два типа представлений о подготовке к службе. Эти типы соотносятся с двумя историческими периодами в развитии казачества.

На первый тип наложили отпечаток суровые реалии Кавказской войны, когда долгое отсутствие мужского населения станицы на кордонах и в походах обеспечивало живучесть традиционных средневековых представлений о детях как маленьких взрослых. По словам В.Г. Толстова, «малолеток-казаченок… привыкал к мысли о войне как к чему-то весьма простому и обыкновенному». Для пластунского «мыхоноши» «плавня с дикими её жильцами — его военная школа» (И.Д. Попка). В рассказах об этом времени малолетки не только помогают в охране скота, стоят с винтовкой на вышке, высматривая «хищников», но и непосредственно участвуют в боевых действиях.

Второй временной промежуток охватывает срез народного исторического сознания от «замирения Кавказа» до прихода Советской власти. Война теперь для малолеток жила в рассказах и песнях пришедших со службы казаков, стариков, давая эталоны для подражания. Носитель отведённой ему военно-сословной функции защитника Отечества, юный казак стремился прежде всего к тому, чтобы максимально соответствовать установленному типу. Жизненный путь его был как бы запрограммирован воинским призванием. Жизнь в традиционном казачьем обществе представляла собой постоянное повторение подвигов, ранее совершенных прадедами. Поэтому война теперь разыгрывалась в детских играх в «казаков и черкесов», парадах, маневрах, стрельбах, скачках малолеток, которым серьезное внимание придавали взрослые. Концепция героического продолжала служить тем основным критерием народной исторической картины мира, в соответствии с которым осуществлялся отбор фактов реальной жизни: «С детства приучали — это будет герой!» (ст. Темиргоевская).

М.Г. Матлин (Ульяновск)