Образы отца и матери в этническом самосознании старшеклассников еврейского происхождения

Этническое самосознание рассматривается нами как сложное социально-психологические образование, существующее как на групповом, так и на индивидуально-личностном уровне, являющееся важнейшим этнодифференцирующим признаком, образованное неразрывным единством когнитивных, эмоциональных и поведенческих компонентов. В ходе проведенного нами исследования мы пытались изучить особенности этнического самосознания старшеклассников еврейского происхождения не изолированно, но во взаимосвязи с другими значимыми объектами «картины мира», такими как, например, образы родителей.

В исследовании приняли участие 30 еврейских старшеклассников. Нами был применен известный метод семантического дифференциала. Участвовавшим в эксперименте предлагалось оценить выраженность определенных личностных качеств по семибалльной шкале. Объектами шкалирования выступили такие категории, как «типичный еврей», «типичный русский», «Я», «мать», «отец», «мой идеал», «мой враг». Оценивание проходило по 15 характеристикам, подобранным в ходе пилотажного этапа эксперимента.

При анализе субъективного семантического пространства в области межэтнического восприятия еврейских старшеклассников удалось выделить три фактора, которые мы обозначили как «альтруизм — эгоизм», «общительность» и «нравственный интеллект». Исходя из расположения объектов шкалирования в данном пространстве, можно предположить, что носителем еврейской идентичности в семье старшеклассник считает прежде всего мать — именно этот образ ближе всего к образу типичного еврея по третьему фактору, то есть по нравственно-интеллектуальному, можно сказать, мировоззренческому, компоненту. А вот образы отца и типичного русского в отношении нравственного интеллекта несколько проигрывают по сравнению с идеалом, матерью и типичным евреем, сдвигаясь в сторону противоположного конца этой оси, в сторону врага. Фактор общительности, по всей видимости, очень мало нагружен этническим компонентом — образы типичного еврея и типичного русского здесь почти не расходятся. Самооценка еврейских старшеклассников по этому фактору невелика, «я-реальное» далеко отстоит от «я-идеального», а также образов типичных представителей этнических групп евреев и русских. Отец по этому фактору очень близок к «образу Я», а вот мать наделена коммуникативными качествами еще в меньшей степени. По первому фактору, альтруизму — эгоизму, образ русского — это образ, сдвигающийся по шкале к образу врага. Образ отца же здесь наиболее близок к идеалу. Образ типичного еврея довольно высоко оценивается по этой шкале, но, естественно, ниже, чем идеал. Интересно, что здесь снова, как и в первом факторе, образ матери наиболее близок к образу типичного еврея. То есть мать здесь снова выступает в качестве транслятора нравственных этнических ценностей уже во внешнем, а не во внутреннем плане, поскольку в этот фактор вошли скорее поведенческие характеристики.

М.А. Рыблова (Волгоград)

Вольные братства донских казаков: стратегия жизни в «Диком поле»

Ранняя история донских казаков (период вольных братств) всегда вызывала неизменный интерес со стороны историков и этнографов. Отчасти это связано с неразрешенностью проблемы происхождения донского казачества— субэтноса, развившегося на базе мужских коллективов. Все высказанные до сих пор точки зрения о времени их формирования и, самое главное, — о том этническом субстрате, который положил начало этногенеза, остаются лишь гипотезами из-за крайне скудной источниковой базы. Но в таком случае, быть может стоит подойти к проблеме с той стороны, которая известна нам в наибольшей степени, т.е. начать ее решать с места формирования группы? Это место определяется очень точно — Дикое поле. Это пограничье, буферная зона между степью и лесом, кочевниками и земледельцами-славянами, христианством и мусульманством. Это — полоса отчуждения, не контролируемая ни одним из сопредельных государств, зона чужого, неосвоенного, дикого для обеих соприкасающихся сторон.

Понятно, что на «сквозняке» Дикого поля удерживались лишь определенные категории населения, обладающие своеобразными культурными стереотипами. Первоначально казачество складывалось в зоне пограничья как особая социальная группа; в этом процессе принимали участие люди, оторвавшиеся от первичных этнических и социальных массивов, расположенных по обе стороны пограничья. Они сознательно уходили за рамки сложившихся и набиравших силу социальных и этнических структур (Золотой Орды на востоке и Московской Руси на западе), пытаясь возродить в Диком поле те формы социальности (воинские мужские союзы, построенные на принципах так называемой военной демократии), в которых этничность на первых порах как раз игнорировалась. Дикое поле «сварило их в своем котле», дав начало своеобразному сообществу донских казаков. К числу культурных стереотипов ранних казачьих сообществ могут быть отнесены: открытость к культурным контактам, веротерпимость, демократизм. В то же время в ранней казачьей культурной модели отчетливо просматриваются элементы «антимира» и «антикультуры» («не сеют, не пашут», придерживаются безбрачия, отрицают семейный очаг, занимаются разбоем и пр.). Что же было главным мотивом, определявшим стратегию поведения этих «средневековых сталкеров», начиная с ухода за пределы родины и кончая беспредельным подвигом жизни на новом месте и служения этой прежней родине? Поиск главного мотива «казакования», явно не ограничивавшегося стремлением уйти от крепостного гнета и «застолбить» землицы, но имевшего под собой и глубокую духовную подоплеку, а также детальная реконструкция стратегической линии существования казаков в Диком поле (каждый переход через границу — как контакт с «тем» миром) — задача, решение которой поможет расширить наши представления о роли «мужского» в процессах этногенеза и культурогенеза.

Т.Б. Рябова (Астрахань)