5. Неотрывно от труда и образование человека, также «включающее» его в конкретную сферу социальных и межличностных отношений.

В дополнение к сказанному отмечу следующее. Среди лиц, совершающих преступления, устойчива цифра неучащихся, а по определенным видам преступлений (главным образом насильственных и краж) имеющих низкий уровень образования.

Долгое время в криминологических исследованиях господствовал тезис, согласно которому преступник почти всегда (или преимущественно) характеризовался низким уровнем образования. Об этом свидетельствовала статистика. Однако сейчас такой вывод далеко не абсолютен. Более того, общий уровень образования преступников с начального или трех-пятиклассного поднялся до неполного среднего и среднего образования. По определенным видам преступлений (главным образом имущественных) больше стало преступников с высшим образованием. Таким образом, просматривается следующая картина: растет преступность — растет образовательный уровень преступников. Этот процесс в полной мере соответствует тому, что происходит в обществе в целом: уровень образования все время повышается. Согласно криминологическим исследованиям, повышение уровня образования не сопровождается одновременным повышением социальной воспитанности и культуры многих членов общества. Наблюдается, к тому же, падение нравственности. Указанные неблагоприятные процессы, определяющие социальное бытие людей, не могут не сказываться на преступности. Лишний раз подтверждается давно уже высказанное суждение, что образованный — далеко не всегда воспитанный, что образованный хам хуже необразованного: он хам более изощренный, как более изощренны совершаемые им преступления. В то же время образование — это своеобразный пропуск человека в тот или иной социальный слой общества, как и пропуск к должности.

Погоня за «образованием», за дипломом не только стала своего рода социальной амбицией, но и рождает различные злоупотребления и преступления, например выдачу и получение дипломов за взятку, и, может быть, одно самое специфическое преступление: подделку дипломов и различных документов об образовании с последующей их продажей. Причем преступники специализируются на этом промысле, имеют печатные машины, бумагу и прочее оборудование. В свою очередь, бумагу для изготовления дипломов они тоже получают незаконным путем. Я не говорю уже о системе попустительства обучающимся во многих учебных заведениях, особенно заочных, когда преподаватели, мягко говоря, снисходительно относятся к страждущим получить высшее (или иное — с дипломом) образование. В итоге существует немало образованных, но меньше — грамотных людей (специалистов). Это попустительство, строго говоря, не преступление, но социальный и моральный ущерб от него велик. Может быть и такую социальную ситуацию имели в виду американские криминологи, когда утверждали, что каждый американец, хотя бы один раз в жизни, совершает преступление? Кстати, на этом примере конкретного проявления социальных отношений нетрудно увидеть, сколь они противоречивы, и даже те из них, что казалось бы, прямо направлены на совершенствование жизнедеятельности человека, повышение его социального статуса, знаний, содержат в себе противоречие и негативную сторону, приводящую к преступлениям. Конечно, такая связь не одномерна, не прямолинейна, действия эти (противоправные) совершают люди, «пропускающие» через себя ситуацию, которая с их точки зрения может принести им выгоду. При этом соображения выгоды оказываются сильнее их нравственных установок и даже сильнее закона, ибо совершая подлог или получая фиктивные документы, они прекрасно осознают нарушение и закона, и нравственных норм. Но нарушают. В том числе потому, что в обществе большую цену имеют люди, «что-то из себя представляющие», имеющие диплом об образовании.

6. Социальные отношения, социальное бытие — это не только макрожизнь человека, но и микросоциальные отношения. Во многом они, в первую очередь, формируют человеческую личность. Подсознательно, нередко отражая обстановку отчуждения и разрушительных процессов межнациональных и иных отношений, нервозную политическую ситуацию, пожалуй, особенно угнетающе действующую на человека (не случайно имеется большое число психических заболеваний на этой почве), психологической несовместимости различных социальных групп, «опрокидывающейся» в микросреду человека, в его взаимоотношения с близкими людьми и т. д., — все это и многое другое формирует психологию человека, его отношение к внешней среде и в близком микромире, определяет либо его постоянную линию поведения и поступки, либо их непредсказуемость. Накапливающиеся исподволь и длительное время отрицательные эмоции и впечатления выливаются подчас, неожиданно для самого человека из-за незначительного и, вроде бы, не связанного ни с чем «глобальным» повода, в поступки, о которых человек потом (и даже в очень скором времени) глубоко сожалеет. Особенно ярко это проявляется при совершении преступлений. Между прочим, подобные поступки нередко называют безмотивными, что есть заблуждение, ибо мотивы такого поведения спрятаны в глубину и человек сам не может объяснить, почему он так поступил. В этих особенностях чисто личностного (хотя и обусловленного внешними влияниями) характера лежит объяснение вечности преступности, в частности преступлений против личности и многих имущественных.

Напряженные отношения в семье не всегда можно объяснить, скажем, тем, что мужчина злоупотребляет алкоголем и создает невыносимые условия. Нередко отчуждение и неприязнь одних членов семьи к другим созревают постепенно, имея истоком своим «мелочи», обыденные привычки одного супруга, не нравящиеся другому (о которых он (она) не знал до вступления в брак или, ослепленный «любовью», не замечал). Это может быть не нравящаяся манера ходить по комнате, сидеть за столом во время принятия пищи, манера одеваться и т. п. Я уж не говорю о материальных недостатках и постоянном для человека чувстве ревности, нередко беспричинной, ибо это—вечное для существ разного пола чувство (что бы ни пытались говорить по данному поводу социологи, философы и другие специалисты). Изо дня в день повторяющиеся не нравящиеся привычки, да еще при затухающем половом влечении, создают атмосферу неприязни, нетерпимости и при «накоплении количества» переходят в качественные изменения: разрыв между близкими ранее людьми (в лучшем случае) либо в длительный конфликт, заканчивающийся преступлением. В семье с более высокой культурой эти конфликты разрешаются, хотя и болезненно, изменяя резко жизнь людей и особенно детей; в семьях же, культурой не отличающихся, конфликты приобретают грубую форму. А так как в них втянуто в той или иной степени немало «прикосновенных» к конфликтующим людей, то это и создает обстановку, чреватую преступлением, причем даже не одним.

Как и при макроконфликтах, при микроконфликтах люда могут возненавидеть друг друга из-за разных политических взглядов, оценки условий социального бытия в целом. Нельзя забывать и того, что в продолжение жизни человека (скажем, в среднем, в течение 70 лет) меняются внешние условия бытия, совершаются революции, резко разводящие близких людей на разные лагеря, войны, несущие разорение, потери кормильцев и т. п.; меняются экономические и иные условия жизни, что далеко не всегда происходит безболезненно; сменяются поколения, которые по-разному оценивают одни и те же факты и условия бытия, а отсюда осуждают то, что, по их мнению, устарело, или, напротив, не принимают новое и т. д. И далеко не все люди психологически способны перенести эти резкие изменения бытия, взглядов, нравственных установок, идеологии, что в вызывает различные формы протеста, включая преступления. При этом любые социальные осложнения общего масштаба неизбежно влекут осложнения отношений между людьми на микроуровнях, включая семьи. При психологической несовместимости между мужем и женой высокий достаток и престижный «уровень» мужа заставляет жену терпеть сложившееся положение, иногда ради собственного внешнего благополучия, иногда ради детей. Разрушение материального благополучия часто осложняет либо полностью разрушает межличностные отношения, более того, усугубляет психологическую несовместимость и приводит к взрыву. Это, конечно, не фатальная неизбежность, есть семьи или иные группы людей, которых жизненные испытания не разобщают, а напротив, — сплачивают. Причем не только на микро-, но и на макроуровне. Наиболее ярким примером этого была Великая Отечественная война. Примером же разобщения людей на общем уровне стали годы перестройки, обострившие все возможные и невозможные отношения, породившие небывалое отчуждение людей и атмосферу злобы и войны всех против всех, хотя пропагандисты всех уровней, с одной стороны, ищут (и находят, каждый на свой лад!) «врагов перестройки», «антиперестроечные силы», а с другой, силится представить в глазах людей, что так и должно быть, все идет естественным путем. И то, и другое осложняет социальную обстановку — от макро- до микроуровня, вызывая неверие, пессимизм, растущую преступность, ибо этот «естественный путь» полон бед и осложнений, которые далеко не всем нравятся.

Естественно, что под влиянием общей обстановки каждый человек выбирает свою формулу поведения, включая поведение преступное, являющееся во многих случаях социальным протестом против действительности. «Суверенная» личность (как правило, под влиянием демагогии требующая прав, но не признающая обязанностей, о чем без конца твердят политики, не обеспечивая эту личность ни материально, ни социально, ни духовно) бунтует, что вполне естественно. Улучшение социальной ситуации, конечно, снижает остроту конфликтов на всех уровнях. И все-таки психологическая несовместимость личностей, разное понимание ими уровня материальной обеспеченности, под предлогом борьбы с уравниловкой прошлого утверждение новой уравниловки, разный духовный уровень и уровень культуры — вечные для человека проблемы. Число их может быть большим или меньшим, тяжесть последствий — тоже, но в том, что они останутся, нет никаких сомнений, у меня, во всяком случае. А коль скоро это так, то будут и преступления, как крайняя форма выражения этих противоречий.

Необходимо отметить, что духовная жизнь человека, уровень его культурности, воспитанности имеет важнейшее значение для общества в целом и для нормального функционирования как самой личности, так и ее микросоциального окружения. Воспитание личности — двоякий процесс: это воспитание его и обществом в целом, социальными институтами и в семье либо в иной конкретной микросоциальной ячейке. О роли семьи сказано много. Но говорят и так: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». И если в обществе недооценивается духовная жизнь людей (игнорируется и даже разлагается), то никакое материальное благополучие не избавит его от преступности. Нельзя человека без меры «кормить» идеологией, нравственными проповедями и т. п., оставляя без элементарных условий существования. В этом случае преступление — тоже логическое следствие социального бытия человека.

Приведу (обобщенно) наблюдение западных криминологов относительно ситуации во Франции (аналогичные процессы характерны для «благополучных» и «богатых» обществ, что у нас ныне либо недооценивается, либо игнорируется, либо скрывается от населения). Резкий экономический подъем после окончания второй мировой войны привел к господству монополий, существенному обогащению сравнительно небольших социальных групп и общему повышению жизненного уровня населения. Именно последнее (при игнорировании всего другого) привлекает внимание наших «новых» политиков. Между тем ученые констатируют столь же видимый невооруженным глазом процесс обнищания значительных слоев населения, проявляющийся в росте безработицы, увеличения числа нищих и обездоленных. Кроме того, на этом фоне весьма резко обозначились падение нравственности, культ наживы, погоня за деньгами без оценки того, моральный или аморальный путь для этого выбран, бесчеловечность и уязвимость индивидов и, конечно, рост преступности и аморализма.

Анализируя все это, ученые разделились на три группы при оценке сложившейся ситуации. Одни ученые считают ее результатом несовершенства человеческого бытия вообще, другие — винят во всем общество, третьи — пытаются найти, образно говоря, островки человечности в богатом, сверкающем красочными витринами, но жестоком и бездуховном обществе и социальном бытии человека в нем.

Люди (особенно молодые) как бы отчуждены от нравственных позиций, выработанных опытом человечества, от его культурного наследия — великих достижений в области искусства, литературы, музыки. Более того, идеологи «свободы» внедряют в умы людей идеи о каком-то особом «качестве» нынешнего века, отвергающем прежние духовные ценности, но внедряющем псевдоценности, подаваемые как нечто единственно соответствующее стремительно несущемуся потоку жизни.

Так общество «воспитывает» своих членов и вообще, и на микроуровне. Результат: аморализм, бездуховность прямо пропорциональны росту преступности. А так как в обществе всегда соседствуют нравственность и безнравственность, духовность и бездуховность как две стороны социального бытия, то оно всегда будет иметь дело с преступностью как крайней формой выражения аморализма и бездуховности.

7. В обществе вообще существует убеждение (хотя и смягчаемое, но не преодоленное нравственными проповедями), что социального статуса можно добиться, не очень-то считаясь с ближними. Это проявляется прежде всего в карьеризме, индивидуализме и групповом эгоизме. Расталкивание окружающих локтями, даже если последние действительно чего-то стоят, во всяком случае, больше, чем расталкивающий, — достаточно распространенный способ самоутверждения многих, получения выгод и выгодных мест. С этим соседствуют наветы, оговоры, клевета, групповая борьба и многое другое, что нередко для определенного сорта людей составляет суть их социального бытия. Они не представляют себе жизни без склок, сталкивания людей, доносов, что влечет за собой не просто выбивание многих людей из жизненной колеи, но и самоубийства, преступления. И если в этой с позволения сказать борьбе участвуют люди, уже имеющие устойчивый статус, то они еще как-то могут противостоять такой обстановке, другие же оказываются раздавленными. В природе это называется борьбой за существование, естественным отбором, а в человеческом обществе?

Сколько талантов и просто способных людей остается без признания и подавляется, а значит не приносит пользы обществу, науке, литературе, искусству, культуре, и, в то же время, сколько в этой борьбе появляется на поверхности проходимцев, приспособленцев, псевдоталантов, но сильных своим нахальством и пробивной силой? Они и диктуют, пока их не разоблачат (а иногда этого не происходит потому, что они связаны круговой порукой, групповыми интересами), моду в тех отраслях, где господствуют, а иногда под их влияние попадает все общество. После их поражения (что реже) или после смерти «выясняется правда». При этом в пылу выяснений все забывают, что подобное искривляет образ жизни общества в целом. Такие отношения (и поведение) характерны, прежде всего, для интеллигенции, забывающей в междуусобной борьбе о том, что она должна быть совестью общества, поскольку претендует на особое положение в нем как интеллектуальная сила, что, конечно, справедливо. Как справедлив и спрос с нее, сфокусированное внимание к ней со стороны других слоев общества, в том числе в случаях, когда аморальные поступки или преступления совершают ее представители. Молва людская, «приукрашивая» эти негативные поступки интеллигенции, еще больше будоражит людей. С помощью средств массовой информации, особенно телевидения, миллионы людей, не знающие истоков поведения тех или иных участников групп, поддающиеся влиянию тех, кто убедительнее и ярче подаст «свои» идеи (пусть даже ложные), втягиваются в «борьбу». Так создается атмосфера нетерпимости, непримиримости, зла и злобы, подстрекательства к совершению крайних действий, в том числе преступлений. Усугубляет нередко эти противоречия нигилизм, издавна возбуждающий интерес общества.

В то же время необходимо подчеркнуть, что как понятие «рабочие» неоднозначно, так и понятие «интеллигенция» — тоже. (Известна дискуссия об этом понятии в целом: далеко не все, что утвердилось в обыденном сознании как «интеллигенция», в действительности отражает специфические свойства этой общественной страты.) Интеллигенция многолика. Есть интеллигенция (я исхожу из общепринятых позиций) творческая (ее поступки всегда на виду и привлекают пристальное внимание других слоев общества, рождают и полярные ее оценки); есть интеллигенция научная, техническая и т. п. Внутри этих групп она дробится на более мелкие (условно) группы. Даже одна группа бывает неоднозначна. Скажем, музыканты. Исполнители классической музыки психологически отличаются от представителей ВИА и других специалистов в области эстрады. Как среди тех, так и среди других есть исполнители высокого уровня и полулюбители (у них есть и свой жаргон, напоминающий воровской). Очевидны внутреннее неприятие и отторжение первых от вторых и наоборот, хотя, конечно, это далеко не всегда ведет к конфликтам. Однако психологически такая проблема существует.

Есть и иные ответвления понятия «интеллигенция». Общее положение: чем выше уровень культуры, образованности интеллигентного человека, овладения тайнами специальности, увлеченность профессией, тем меньше вероятность становления таких людей на преступный путь. Но все имеет и обратную сторону. Как криминолог, я констатирую тот факт, что «законодатели интеллектуальной моды» (интеллигенция), навязывая свою позицию другим, не всегда помнят о позиции других (и уважают ее), более того, непримиримо не приемлют ее, что и рождает различного рода и интенсивности конфликты. А брошенная в огонь «почитателей» спичка достаточна для антиобщественных вспышек, ибо противоборство противников всегда связано с наличием многих сторонников. Так создается атмосфера непримиримости (с помощью средств массовой информации, где тон задаст тоже интеллигенция), злобы и зла, атмосфера подстрекательства к совершению крайних действий, в том числе преступлений. Хотя, конечно, «враждующие стороны» будут утверждать, что к насилию и преступлениям они не призывали. Однако все это, подготовленное в умах, выливается в действия совсем других людей, как бы помимо тех, кто «сзади». Таковы законы складывающейся общественной психологии или иначе — психологии масс.

Конечно, всех нельзя мерить на один манер. Кроме того, я говорю это ни в одобрение, ни в осуждение — я лишь констатирую сущее, хотя признать его многим не захочется, да они могут и не признать сказанное за истину.

Однако думаю, что для каждой страты в обществе характерно что-то психологически особенное, здесь я сошлюсь на известного исследователя проблем интеллигенции, философа Семена Людвиговича Франка (1877—1950). В работе «Этика нигилизма» он пишет; «Самый трагический и с внешней стороны неожиданный факт культурной истории последних лет — то обстоятельство, что субъективно чистые, бескорыстные и самоотверженные служители социальной веры (что же сказать тогда о «нечистых», «небескорыстных» и «несамоотверженных»?! — И. К.) оказались не только в партийном соседстве, но и в духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами... этот факт все же с логической последовательностью обусловлен самим содержанием интеллигентской веры (подчеркнуто мной. — И. К.), именно ее нигилизмом; и это необходимо признать открыто, без злорадства, но с глубочайшей скорбью. Самое ужасное в этом факте именно в том и состоит, что нигилизм интеллигентской веры как бы сам невольно санкционирует преступность и хулиганство и дает им возможность рядиться в мантию идейности и прогрессивности...».³⁶

Можно соглашаться с С. Л. Франком или нет, но не считаться с выводами, являющимися результатом многолетних исследований и раздумий, нельзя. Тем более, что наши криминологические исследования многое из сказанного этим ученым подтверждают.

Естественно, что, зародившись в одном каком-либо слое общества, такие отношения переносятся и в другие слои общества. Но в этих других слоях они получают свое специфическое выражение, имеют свои формы проявления и истоки. Например, рабочие проявляют себя чаще всего первоначально в экономических требованиях — улучшения материального положения и условий жизни. Их не интересует амбициозная борьба за кресла. В этих креслах они видят тех, кто думает или об улучшении условий жизни людей, или лишь о себе. Тогда рождаются требования изменений сложившегося положения. Я упрощаю, конечно. Но делаю это лишь для того, чтобы показать неоднозначность и неодномерность существующих и складывающихся социальных отношений.

Возникают схожие противоречия (по форме, во всяком случае, хотя «ценности», из-за которых они возникают, — иные) в слое служащих, прежде всего государственных, — в аппаратах управления, партийных, правоохранительном и т. д. Здесь на первом плане — карьеризм, угодничество, желание получить местечко повыше и потеплее и т. п., а иногда и просто борьба за «внимание» начальства, которое, в конечном счете, может обернуться (и оборачивается) какими-либо выгодами. Как можно видеть, вожделенные цели и «ценности» несколько иные, но средства и методы их достижения одни и те же. С той лишь разницей, что в меньшей степени здесь используются средства массовой информации. Но в слое служащих подспудно существует и еще одно противоречие и одна цель — борьба за власть, которая чревата тяжкими последствиями как для участников подобных отношений, так и для общества в целом. Именно здесь вызревают нарушения законности, носящие подчас непоправимый характер. Борьба за власть затуманивает разум, человечность, мораль. Преступные действия здесь скорее правило, чем исключение. Но наказуемы они лишь тогда, когда победители стремятся «закрепить» свою победу, прибегая к репрессиям. «Победители», совершая преступления, наказывают за «преступления» других. Причем в таком сложном клубке преступлений нередко «разбирается» только история, и то далеко не всегда объективно. Но это — крайнее выражение противоречий в названном слое (при этом в борьбу втягиваются и другие слои, нередко, так или иначе, все общество).

Чаще же речь идет о преступлениях по должности, ибо должность дает возможность иметь то, чего без нее человек иметь не мог бы, или поступать так, как без нее человек поступать не смог бы (например, применять к людям принуждение).

Естественно, что подобные повороты социальных отношений, повседневно затрагивающие членов общества, вызывают сначала критику, потом недовольство скрытое или явное, а затем и сопротивление. Последнее может осуществляться в рамках закона, но может и переходить их. Бывает, что внешне преступные действия морально оправданны и справедливы. Но для признания их таковыми необходимо изменить сами социальные отношения, как и законы.

Я лишь в общих чертах говорю о социальных противоречиях в слое служащих, ибо вскрыть их глубину — задача политологов и социологов. Моя задача скромнее: обозначив их, ибо они — реальность социальных отношений, сказать, что в них заложены истоки многих преступлений. Причем подобные противоречия свойственны любому обществу, в любом обществе они чреваты преступлениями. Провалы в экономике, постоянный дефицит и прочие хронические беды нашего общества делают эти противоречия более острыми и болезненными, определяют количественную, качественную характеристики преступности и формы преступной деятельности людей.

8. Противоречия в социальной жизни, усугубленные рассогласованностью и несбалансированностью экономических отношений и базирующиеся на них, вызывают и другие обострения социальных отношений, в частности межнациональных, тоже порождающие специфические виды преступности.

Опять же, не претендуя на глубину раскрытия этой проблемы, отмечу лишь криминологически важные ее стороны. Причины обострения межличностных отношений, разногласий и противоречий находятся за пределами криминологии. Но они рождают преступность в разных ее обличьях — от преступлений против государства до хулиганства, совершаемого из низменных, на почве национальной розни побуждений.

В статистике преступности многих лет существования Советского государства преступлений, совершаемых на почве национальной розни, было очень мало. До последнего времени они не вызывали беспокойства. Сегодня очевидно, что националистические, шовинистические и прочие настроения вызревали в течение многих лет и кризис в экономике и социальных отношениях вызвал их взрыв, причем в самых уродливых и жестоких формах. В раде республик спекуляция на чувствах самосознания и самоопределения народов, уважения к их языку и культуре привела к тому, что национализм стал основой политических требований об отделении от СССР, хотя и маскируемый (впрочем не очень-то тщательно, хотя многие, включая политическое руководство страны, старались сгладить это кричащее противоречие).

Неудовлетворенные амбиции политических лидеров, использующих к тому же тяжелую экономическую ситуацию, стали той почвой, на основе которой в межнациональную конфронтацию втянулось практически все население Армении, Азербайджана, Грузии, Литвы, Латвии, Эстонии, Молдавии. Стремительно поднимает голову национализм на Украине и во многих других республиках. При этом «спорящие» напрочь не слышат друг друга, пожар национальной розни разгорается, люди слепо ненавидят сегодня тех, кого еще вчера считали своими друзьями. Психологически подобное вызвано бесконечным повторением одного и того же: «все должны быть самостоятельны», «вас угнетают» и т. п., хотя до этого никто об «угнетении» и не думал. Но что-либо повторяемое изо дня в день приобретает характер «действительного» и вызывает у людей чувство протеста. Игра же на национальных чувствах всегда опасна. И те, кто с удовольствием говорит, что нужно не создавать в других (особенно в капитализме) «образ врага», с успехом создают этот образ внутри страны на националистической почве.

В широком общегосударственном плане речь идет о нарушении и игнорировании Конституции СССР и прав человека (под лозунгом их соблюдения); в более узком, но не менее опасном и тяжком для населения — о стремительном росте преступлений, совершаемых на почве межнациональных конфликтов.

Какие же виды преступлений ныне характерны в этом плане?

Во-первых, преступления против государства, хотя статистически это не очень заметно. В данном случае мы можем констатировать то, что политическое руководство хочет регулировать возникающие проблемы политическим путем, не прибегая к .помощи уголовного закона. Конечно, это хорошо. Но при одном условии: если противники власти и экстремисты (как, например, члены армянской национальной армии, грузинские и другие боевики), раздувая насилие, не сделают так, что население будет деморализовано и запугано, потеряет доверие к официальной власти.

Во-вторых, преступления насильственного характера: убийства, насилия всякого рода, разбои, грабежи, хулиганство. От этих преступлений население страдает непосредственно. Особенно тяжкими были последствия преступлений в Фергане, Коканде, Сумгаите, Цхинвали и ряде других городов.

В-третьих, преступления, связанные с неподчинением официальным службам охраны порядка под предлогом «свободы» собраний, митингов. Такие преступления выразились в разгроме здания МВД в Кишиневе, погромах зданий милиции, прокуратуры и других правоохранительных органов в Фергане, Ашхабаде и других местах, либо нажиме и угрозах в адрес правоохранительных органов с целью освободить из-под ареста тех, кто был задержан за преступления либо арестован и предавался суду.

В-четвертых, в ряде случаев массовые убийства на национальной почве, которые можно было бы квалифицировать как геноцид (Сумгаит, Фергана, Казах, Цхинвали, где армяне, турки месхетинцы, азербайджанцы, осетины уничтожались сознательно, целенаправленно, вместе с женами и детьми).

В-пятых, блокада целой республики и даже части Союза (хотя прямо в законе такое преступление не предусмотрено законодателем, поскольку он никогда не предполагал, что подобное может иметь место, — здесь я говорю не столько как юрист, сколько как криминолог) с целью вызвать хаос, голод, недовольство населения. Политические амбиции, расовая ненависть организаторов межнациональной розни оказались сильнее человечности, ибо весь мир сопереживал пострадавшим.

В-шестых, торговля оружием и боеприпасами, нападения на милицию и военнослужащих с целью завладения оружием.

Наконец, последнее. Невероятный размах получила ненаказуемая (при наличии законов, запрещающих это но не действующих именно вследствие размаха кампании) пропаганда «всеобщей» национальной нетерпимости под лозунгами борьбы за национальную самостоятельность, с особой силой обратившаяся против русского народа, больше всех других народов пострадавшего от «административно-командной системы» (и до нее), от войны и ее последствий, который в экономическом, социальном, культурном и иных отношениях оказался в самом худшем положении среди народов, населяющих СССР.

Перечисленные виды преступности, рожденные обострением социальных отношений в их межнациональном виде, как снежный ком вызвали рост преступности.

На почве национализма и борьбы за «суверенитет» возникла еще одна ситуация, которая ранее исключалась. Советская пресса с возмущением писала о религиозных столкновениях, например, в Ирландии или странах Ближнего и Среднего Востока, а теперь наша страна стоит у опасной черты преступности на религиозной почве в связи, например, с позицией униатской церкви в Западной Украине, в период войны сотрудничавшей с фашизмом, а ныне объявившей поход против православной церкви, не останавливаясь перед насилием. Причем вряд ли можно найти такую фанатично непримиримую силу, как религиозные убеждения. История полна примеров трагедий целых народов, гибели сотен и тысяч людей в огне религиозных войн.

9. Обострение социальных отношений — величина не постоянная. Общество не может бесконечно раздираться антагонистическими конфликтами, нахлынувшими после 1985 года. В таком случае государство (и общество) либо погибает, либо, очистившись, выходит на новый этап своего развития.

Однако и в обычных, «спокойных» (противоречия всегда остаются) периодах развития общества есть такие особенности социальных отношений, которые могут приводить к диссонирующим с общей атмосферой ситуациям. И даже вызывать различные эксцессы, включая преступления.

Я имею в виду социальную неоднородность общества, наличие в нем различных страт, социальных групп хотя и имеющих одну общую цель, но значительно отличающихся друг от друга по роду занятий, уровню образования, специфическим интересам, ролью в обществе и т. д., оцениваемых как объективно, так и субъективно, и другим социальным параметрам.

В связи с этим не могу не сказать о порочности развившейся в недавнем прошлом теории о якобы социальной однородности нашего общества — оплоте его крепости и сплоченности. Уже тогда названная теория, едва родившись, вызывала чувство протеста и «держалась» лишь на штыках идеологического пресса, родившего еще один из мифов о социализме. Ведь каждому человеку было ясно, что никакой однородности в действительности не существовало и существовать не могло. Причем констатация этого ничуть не умаляла достоинств социализма (их умалила практика), а лишь подтверждала факт многоликости общества, его разнообразия, если хотите, богатства, палитры дополняющих друг друга слоев и социальных групп в противовес унылому, но идеологически железному единообразию (однородности).

Но ведь в социально однородном обществе «не должно быть» конфликтов (еще одно отступление от закономерностей развития и движения общества). А они, естественно, были. И достаточно острые. Именно в застойный период развилось так называемое диссидентство (да и не только оно), оцененное как особый вид преступлений, стремительно вышли на поверхность коррупция и разложение части партийного и государственного аппарата, росло недовольство населения им. В теории пропагандировались иллюзии однородности общества, на практике росли его расслоение и противоречия, появлялись новые формы антиобщественного поведения и преступности.

При этом, если не принимать во внимание (условно, конечно) столь резких социальных противоречий, а посмотреть на самую структуру общества, то крайне прямолинейного деления на классы быть не может. Внутри них тоже есть свои страты, непосредственные интересы которых существенно различны, они сталкиваются с интересами других социальных групп. И далеко не всегда эти столкновения безболезненны.

В целом это вопрос социологический. И я не буду углубляться в его рассмотрение, тем более в теоретические дискуссии. Будем исходить из того, что разность интересов различных групп — реальность, как и недовольство одних групп другими, как и противоречия, подчас весьма острые внутри них и т. д.

Социальные конфликты — от глобальных до межличностных, — вызванные сложностями и противоречиями общественных отношений, есть та почва, на которой растет преступность. И не следует думать, что для преступности, ее возникновения нужны какие-то «особые» отношения. Она возникает на почве той обыденности, которая присуща человеческому бытию, тех повседневных отношений между людьми, между людьми и государством, между человеком и его окружением, между группами людей и различными слоями населения. Она возникает на основе всех тех противоречий, которые вызывают осложнения бытия человека в целом. Иногда эти осложнения бывают столь остры и столь глубоко поражают человека, что он немедленно реагирует на них антиобщественным и преступным поведением. Иногда недовольство человека как бы вызревает, лишь на определенном этапе принимая вид преступного поведения.

Представление о том, что преступность вызывается какими-то особыми, чрезвычайными причинами, есть заблуждение. В жизни даже незначительный повод может вызвать преступное поведение. Вся сложность заключается а том, что если общество (или господствующая мораль, точка зрения) считает этот повод ничтожным, то для конкретной личности это совсем не так. Общепризнанная неадекватность реакции человека на что-либо не совпадает с личностной реакцией. Но эта личностная реакция, в конечном счете, есть форма несогласия человека с теми отношениями, которые сложились у него в обществе в целом или в микросоциальном окружении.

Социальные отношения, развивающиеся, образно говоря, в нормальном режиме, когда общество, хотя и преодолевая противоречия, движется поступательно вперед, в результате чего жизнь людей улучшается, совершенствуются разные ее стороны, стабилизируют и упорядочивают эту жизнь. В таких условиях действуют все те положительные тенденции, которые присущи социальным отношениям и которые способствуют формированию (и формируют) положительного отношения членов общества к условиям, в которых они живут, друг к другу. В этих же условиях стремительно развиваются наука, искусство, культура, то бесценное достояние человеческого ума, которое питает общество многие и многие столетия. Такова была (из давнего) эпоха возрождения, таков был (для России, в частности) девятнадцатый, начало двадцатого века, когда появилась целая плеяда гигантов музыки, литературы, живописи.

Рассогласование социальной жизни сопровождается процессами разрушительными, отбрасывающими, во многих случаях, человечество на многие десятилетия назад, ведущими к хаосу, росту взаимного недоверия членов общества, острым социальным столкновениям и противоречиям, в числе прочего и к росту преступности. В этой связи напомню читателю, что в начале книги, где я приводил различные определения преступности, одно из них гласило, что преступность — есть рассогласование общественного организма. Думаю, что точнее будет сказать: рассогласование общественного организма в социальных отношений — не сама преступность, а причина преступности, одна из причин.

Итак, многообразие социальных отношений исключает одномерный подход к их оценке, в том числе в качестве причин преступности. Одни и те же явления социальной жизни могут быть полезными, скажем, с точки зрения экономических условий жизни определенных категорий населения, но они же для других могут обернуться немалыми бедами.

И еще об одной, в контексте этого раздела книги, проблеме, которая давно будоражит человеческое общество, — о равенстве. Да еще в обнимку со «свободой» и «братством». Эти весьма привлекательные лозунги были написаны на знамени Великой Французской революции и на многих других знаменах. Между тем, лозунги эти — давний и постоянный обман масс, с помощью которых политики стремятся одолеть своих противников и прийти к власти. В самом деле, кому из «низов» не хочется равенства с теми, кто «наверху»?! С помощью лозунга о «равенстве» очень легко поднять народ на борьбу с богатыми, с теми, кто обладает привилегиями и властью, особенно если они злоупотребляют ею, с теми, кто неравен с другими (имеет лучшую квартиру, большую заработную плату и т. д., кстати, нередко воры, обворовывающие торговцев, кооператоров либо просто состоятельных людей, тоже говорят, что они хотят равенства). Призывы к равенству нередко оборачиваются разжиганием ненависти одних слоев населения к другим. Причем особенно активно лозунг о «равенстве» подхватывают люмпены, бездельники, желающие все иметь, но ничего не делать, и т. п. страты общества. И благородный лозунг превращается в свою противоположность. Стремящиеся к «равенству» (часто это те, кого намеренно подстрекают к «классовой» или иного рода ненависти) громят чужие дома и квартиры, уничтожают имущество, которое человек честным трудом наживал всю жизнь, совершают насилия и убийства.

Да, люди равны между собой по рождению, именно как люди, как представители разных, но обязательно уважаемых наций и национальностей, равны в правах членов общества, таких, скажем, как иметь образование, трудиться с тем, чтобы нормально существовать, и т. д. Но «всеобщего» равенства, в том виде, в каком его толкуют спекулирующие на этом лозунге политики, быть не может.

Нет людей, равных по способностям, не будем бояться сказать — и по уму. А раз так, то место и роль людей в социальных отношениях не могут быть одинаковыми, поскольку то, что может делать один человек, не сможет делать другой. Оплата, как самая элементарная мера человека, его труда и способностей, будет, соответственно, различаться, нередко весьма существенно. И как бы и кто кому ни завидовал, он изменить такого порядка вещей не сможет. Это и есть «неравенство». И никакой лозунг о равенстве неравных не сделает равными. При желании же человека можно подтолкнуть на «протест» против «неравенства», что, к сожалению, и делается. При этом психологически существует такое положение: люди жалуются на «недостойное» их место в социальной лестнице, на их недооценку (что тоже отнюдь не редкость во взаимоотношениях между людьми, особенно между теми, кто «наверху», и теми, кто ниже), но еще никто не жаловался на отсутствие у него ума или способностей. Переоценка себя и есть основа для абсолютизации лозунга о «равенстве».

В нашем обществе традиционное (для политиков) понимание «равенства», используемое в политической борьбе, вступает в противоречие с фактом, что рынок, например, неизбежно сделает одних богатыми (только трудитесь! — что тоже миф, ибо рынок — не только труд, но и «умение делать деньги», что далеко не всем вследствие отсутствия способностей доступно), других (не работающих (!), хотя таких среди нормальных, не деклассированных людей быть не может) — бедными. Лозунг приходит в противоречие с действительностью. Однако почему-то люди все время поддаются обману. Впрочем, всем, вероятно, хочется равенства, особенно материального, и на высоком уровне экономическое неравенство всегда было и будет. Значит будет и неравенство социальное, что, в свою очередь, приведет к конфликтам и преступлениям.

Это еще одна закономерность (противоречивая!) социальной жизни людей, увековечивающая как прогресс общества, так и наличие преступности в нем. Ибо образованные, социально воспитанные люди способствуют прогрессивному развитию общества, а социально невоспитанные, низкой культуры, не желающие трудиться с полной отдачей и создают тот слой людей, которые становятся преступниками. (Хотя богатые и образованные, из «верхних слоев», преступники — тоже не редкость.) Но при всем этом в данном процессе объективные социальные условия создают армию асоциально настроенных личностей, которые, в свою очередь, отрицательно влияют на социальные отношения.

Сказанным не исчерпывается все многообразие социальных отношений, определяющих жизнь и жизнедеятельность человека.

Я взял лишь небольшую толику их. Впрочем, в намерения автора входит показ не всего многообразия социальных отношений, в которых формируется и действует человек, а тех из них, которые «ближе» стоят к преступности, показ того факта, что даже из «обычных» отношений и столь же «обычных» вырастающих из них противоречий рождается преступное поведение людей. Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что никаких особых причин (преступности нет и быть не может. Представление о причинах преступности как о чем-то из ряда вон выходящем в системе общественных отношений, а о преступнике — как о личности, отличающейся от других людей, которая живет среди людей, но как-то «сбоку», рядом, есть иллюзия. Но «преступный мир» — это тоже своего рода социальная группа (страта), как и все общество, неоднородная, иногда врастающая в официальные структуры и паразитирующая на них, иногда существующая в обществе самостоятельно. Функционирование этой социальной группы определяется как общими закономерностями развития общества, его успехами и неудачами, достоинствами и недостатками, так и своими специфическими закономерностями функционирования. Отношения же внутри ее можно было бы, с позиций общечеловеческих, охарактеризовать как отношения со знаком минус. Однако и в преступной среде есть свои понятия о взаимопомощи, «товариществе», «чести» и т. п., своя преступная субкультура. Вот почему столь труден «переход» бывших преступников в социальную общность обычных людей (что называется на языке юристов исправлением и перевоспитанием). Для многих же преступников, привыкших к специфическим условиям социального бытия, такой «переход» бывает просто невозможен и ненужен. Этим и определяется устойчивая цифра рецидива.

Иными словами, социальные отношения многогранны, они формируют личность и определяют ее лицо. Из них вырастает все, что делает человека наиболее совершенным созданием природы, но из них же вырастает и его преступное поведение.