Преступность лиц, лишенных свободы

Длительное время о преступности лиц, лишенных свободы, отбывающих наказание в исправительно-трудовых учреждениях, люди знали только понаслышке, даже ученые. За семью печатями было количество заключенных и число совершаемых ими преступлений. Научные исследования, проводившиеся учеными системы МВД СССР, были направлены преимущественно на разработку исправительно-трудового законодательства, форм и методов исправления и перевоспитания осужденных. (Раскрывать криминологические особенности преступности заключенных запрещалось, хотя, к чести ученых системы МВД, они, преодолевая нежелание руководства, систематически выпускали так называемую «Перепись тюремного населения», приурочивая эту работу к периодам переписи населения в стране, хотя гриф «с» и «сс» существенно ограничивал круг читателей. Это интересные и поучительные документы человеческих судеб.) Труд, режим, воспитательная работа — вот три кита этого процесса. Естественно, что доступные всеобщему сведению материалы свидетельствовали о полном порядке и с трудом, и с режимом, и с воспитательной работой. Вот только на такой показатель, как рецидивная преступность, эти «три кита» мало влияли. Она была постоянно высокой. Кроме того, важны были и вопросы: если труд, то какой (по характеру, интенсивности, оснащенности техникой)?; если режим, то какой?; если воспитательная работа, то какая конкретно? На поверку оказывалось, что ни каждый из этих компонентов в отдельности, ни все вместе не выполняли в значительной степени своих служебных функций.

Труд, например, был, как правило, самоцелью при низкой производительности, низком (в сравнении с обычным производством, кроме лесоповала) качестве продукции. Несмотря на это за многие годы МВД выросло в могучее промышленное министерство, производящее продукции на 9—10 млрд. руб. Казалось бы, это хорошо. Но за процентами плана нередко выпадала работа по исправлению и перевоспитанию тех, кто именно для этого и был направлен в места лишения свободы. Мало учитывалось, что контингент людей там особый, социально запущенный (хотя заключенные тоже неодинаковы: есть среди них лица с образованием, бывшие руководящие и хозяйственные работники, работники правоохранительных органов, матерые уголовники). Отсюда и главная претензия к исправительно-трудовым учреждениям: слабая работа, связанная с их прямым предназначением.

Режим тоже зачастую оказывался недейственным. В нем оказывались лазейки, позволявшие (и позволяющие) «постоянным обитателям» исправительно-трудовых учреждений — рецидивистам, «ворам в законе» и т. п.— «править бал», что приводило к невыносимым условиям для остальных заключенных. Результат — расправы над неугодными и слабыми, терроризирование масс заключенных, пьянство и наркомания, а также практически узаконенное мужеложство.

Воспитательная работа, конечно, велась, но страдала: (и страдает) теми же недостатками, что воспитательная) работа вообще, и более всего — формализмом.

Гласность, открывшая и эту дверь в запретной зоне общественного бытия, показала то, что тщательно скрывалось и маскировалось.

До последнего времени о тюрьмах как фабриках преступности говорилось лишь применительно к тюрьмам в странах капиталистических. Между тем в тюремных учреждениях других стран дела обстоят далеко не однозначно. Бесспорно, тюрьмы не лучшее место воспитания людей, даже совершивших преступления. Но прежние методы «воспитания» в местах заключения, которые характеризовались полным безразличием к личности заключенного, созданием условий практически для медленной физической смерти и полной социальной деградации, в развитых странах уходят в прошлое. Некоторые тюрьмы развитых стран имеют слишком либеральный режим (например, в Швеции). Хотя есть страны, где условия содержания заключенных — ужасающие, а обращение с ними напоминает средневековое мучительство. ООН выработала так называемые минимальные правила содержания заключенных, достаточно гуманные, ставящие на первый план работу по их исправлению и перевоспитанию. Все это веяния сегодняшнего дня. Однако многие западные ученые констатируют, что история пенологии⁴⁴ — наиболее печальная страница истории.

К сожалению, и здесь социализм не сказал своего прогрессивного слова, и история советских мест лишения свободы не только печальна, но порой страшна и трагична. Тюремная система, как правило, была местом подавления личности, формирования профессиональной преступности, воспитания жестокости. Были, конечно, положительные результаты и хорошо организованные места лишения свободы, не худшего вида законодательство, добросовестные и гуманные люди, работавшие и работающие в системе исправительно-трудовых учреждений. Все это — предмет особых исследований и специального разговора.

При всем критическом отношении к исправительно-трудовым учреждениям и их деятельности необходимо иметь в виду колоссальные трудности в их работе, обусловленные, во-первых, контингентом заключенных, а во-вторых, распространением и на эти учреждения остаточного принципа планирования, нехваткой рабочих мест, станков и другого оборудования, объема работ и др., что приводит к обесценению труда как меры воспитания. Много десятков тысяч заключенных бездельничали и бездельничают или заняты неадекватно легким трудом, к тому же неполный рабочий день. Безделье же здоровых, да еще запущенных социально людей — это страшная вещь.

Нельзя не сказать и о том, что подобрать в места лишения свободы людей для работы по исправлению и перевоспитанию заключенных — вещь весьма непростая. Рассчитывать на избыток там «интеллектуалов», макаренков и т. п. не приходится, учитывая, в частности, особенности расположения исправительно-трудовых учреждений, запущенность социально-бытовых условий для сотрудников, трудности с воспитанием и обучением их детей, наконец, исключительную сложность самой работы. Нередко туда идут люди, потерпевшие неудачу в других областях социально полезной деятельности. Это надо понимать, как осознать и то, что издержки и неудачи здесь неизбежны. Именно в этой системе с особой бережностью надо подходить к людям, зарекомендовавшим себя вдумчивыми воспитателями труднейшего человеческого контингента, создавать необходимые условия для их работы. Тогда только сформируется когорта людей, труд которых, ввиду его сложности, заслуживает особого уважения и, не надо быть ханжами, высокой оплаты. Ведь им надо сохранить человечность в совсем нечеловечных (в смысле исключительности) условиях, не поддаться соблазну быть «сильным» и грубым, увидеть в «неисправимом» преступнике человека, но и не прощать безобразий, а тем более преступлений. А их в местах лишения свободы немало.

Вот некоторые данные. В 1979 году было совершено 3265 преступлений, в 1980 — 3724; в 1981 — 3837; в 1982 — 3832; в 1983 — 4418; в 1984 —5542; в 1985 — 5580; в 1986—5359; в 1987—3510; в 1988—2606. Бросается в глаза соотносимость преступности вообще с преступностью в местах лишения свободы. «Пик» ее приходится на 1983—1986 гг., т. е. на то время, когда в целом преступность в стране была наиболее высокой. Это, вроде бы, должно быть понятно, но в то же время возникает и немало вопросов. Мы писали, что преступность 1983—1986 гг. есть результат усиленного внимания к регистрации преступлений, к выявлению латентных из них. Может быть, такой процесс прошел и в местах лишения свободы? Возможно, здесь есть какие-то свои причины? Этот вопрос не изучен. И зависимость и взаимосвязанность названных цифр требует дополнительного анализа. Что касается «спада» в последующие годы, то, вероятно, он находится в прямой зависимости от уменьшения числа осужденных к лишению свободы.

Преступность в местах лишения свободы не только велика по масштабам (относительно, конечно, с учетом того, что, вроде бы, в этих местах не должно быть преступлений, ибо именно за совершение таковых туда направляются люди), но и опасна по характеру и жестокости. Наиболее характерны для обитателей этих мест своя «нравственность» и свои обычаи, а также пренебрежение к личности и даже жизни, а для значительного числа заключенных — полная нравственная деградация и отрицание «официальных» (с их точки зрения) ценностей.

С другой стороны, многие заключенные склонны к анализу и самоанализу. Они по-своему и достаточно чутко оценивают события, происходящие за стенами исправительно-трудовых учреждений, реагируют на них и переносят их, опять же, в своей интерпретации, на собственное бытие. Склонны они к преуменьшению своей вины и преувеличению «невнимания» к ним общества. Из чувства «протеста» вырастают противоправные поступки.

Жестокость возрастает во много крат при совершении преступлений в местах лишения свободы. Для преступности в исправительно-трудовых учреждениях нередко характерно выражение «стадности», когда все что-то громят, кого-то убивают, захватывают заложников. При этом организаторы таких преступлений стремятся остаться в тени или требуют от других обязательного молчания под страхом расправы.

В случаях совершения отдельных преступлений против других заключенных процветает изощренная жестокость, сопровождающаяся глумлением над жертвой. При этом совершающие преступление, например насилие, сопряженное с мужеложством, заставляют других заключенных смотреть на это изуверство, трезво рассчитывая, что страх перед возможностью оказаться жертвой убьет в смотрящих остатки человеческого.

Администрации исправительно-трудового учреждения предупредить подобного рода преступления чрезвычайно трудно из-за существующей среди заключенных круговой поруки и подчинения воровским законам. Кроме того, следует иметь в виду, что надзорная служба и воспитатели находятся с заключенными 8—10 часов, а в остальное время заключенные «воспитывают» сами себя.

Изучение преступности среди заключенных показывает одну психологическую особенность. Наиболее испорченные личности (а их значительное большинство среди совершивших тяжкие преступления, кражи и разбои) слабо поддаются увещеваниям. Они склоняются перед решительностью и силой. Не останавливаясь перед насилием и даже причинением смерти другим, сами боятся этого.

Преступность в местах лишения свободы обладает высокой степенью латентности. Регистрируется лишь незначительная часть преступлений (исключая убийства, конечно).⁴⁵ Телесные повреждения, даже тяжкие, нередко выдаются за несчастные случаи. Кражи, скажем, продуктов питания у «соплеменников» либо ограбление их, присвоение передач и пр. администрации, как правило, не известны, а когда становятся известны, то либо на них не реагируют, либо применяют дисциплинарные меры. Издевательства над личностью, глумление, насильственные акты мужеложства — настолько повседневное явление, что как преступления не регистрируются, разве только в случаях, когда не реагировать уже невозможно. Наркомания, пьянство, употребление всяких суррогатов, одурманивающих сознание (вроде «безобидного» чифиря), тоже не редкость в жизни, но редкость в качестве зарегистрированной преступности.

В местах лишения свободы существуют и специфические формы преступности, например побеги, неповиновение администрации, дезорганизация деятельности ИТУ, терроризирование заключенных, захват заложников.

Количественно самым распространенным видом преступления являются побеги. Среди заключенных существует своего рода «философия»: наше дело, если удастся,— бежать, а ваше (имеются в виду работники исправительно-трудовых учреждений) — не допустить этого или ловить (каждый делает свое дело!). Существует множество способов побегов — от подкопов до побегов с применением насилия над охраной, оружия, технических средств. Форма побега влияет и на то, какими действиями — преступными сами по себе или нет — он сопровождается. Побеги бывают одиночные (или групповые, но небольшими группами) и массовые, например во время массовых беспорядков в колониях. Криминологически побег не требует особо тщательного анализа, ибо причины его более или менее ясны. Основной является стремление вырваться на свободу (мнимую свободу, ибо каждый, совершающий побег, понимает, что он будет объявлен в розыск и редко кому удается пробыть на «свободе» долго). Желание вырваться обусловливается разными мотивами, как-то: увидеть жену, детей или близких, убежать, чтобы вновь встать па путь преступлений, убежать от тяжкой жизни в колонии, особенно в связи с давлением со стороны «воров в законе» и рецидивистов и т. д. Иногда бегут на короткое время, а потом возвращаются (чаще всего в случаях семейно-бытового порядка). Но, совершая побег, каждый тешит себя мыслью, что пойман не будет. То же, что он вынужден будет жить, как вечно преследуемое существо, в тот момент не осознается. Осознание приходит позднее.

Цифра побегов неустойчива и во многом зависит от состояния того или иного учреждения и организации охраны в нем (хотя известны случаи побегов из таких мест лишения свободы, из которых, вроде бы, и бежать невозможно). Нельзя не сказать и о том, что случаются побеги при прямом попустительстве и даже соучастии работников мест лишения свободы. Возвращаясь к цифре побегов, констатируем, что удельный вес их в общем числе совершаемых в местах лишения свободы преступлений колеблется от 8—9 до 20—21%.

Больший удельный вес по сравнению с побегами лишь у такого преступления, как нанесение тяжких телесных повреждений. Близки по удельному весу к этим видам преступлений умышленные убийства и приобретение, хранение и потребление наркотиков. 2—3% составляет мужеложство.

Неповиновение администрации исправительно-трудового учреждения возникает тогда, когда, по мнению заключенных, она нарушает их права, чего-то незаконно лишает. Причем мнение это может быть как обоснованным, ибо в местах лишения свободы не редкость пре­небрежение к заключенным, так и необоснованным, если (и это довольно часто) лидеры заключенных хотят под­чинить себе не только заключенных, но и администра­цию, тем самым взять в свои руки фактическое руковод­ство деятельностью учреждения. В этих случаях необос­нованные уступки шантажу лидеров заключенных пол­ностью дезорганизуют работу учреждения.

Нередко заключенные прямо переходят к активным действиям: захватывают заложников, разрушают зда­ния, ломают станки и т. д. Бывает, что подобные «начи­нания» кончаются побоищем, ибо всегда находятся заключенные, не желающим участвовать в таких дея­ниях.

В последнее время в прессе появилось немало пуб­ликаций, где заключенные представляются несведущему читателю этакой серой, забитой массой, подавленными администрацией людьми, добрыми, жалкими. Есть и та­кие. Жизнь в местах заключения, конечно, унижает че­ловека. Однако многие из них, совершив преступления на свободе, достаточно дерзкие и жестокие, «меняют кожу» в местах лишения свободы, умело маскируются, способны вызвать к себе жалость при встречах с легко­верными людьми, не знающими, за что тот или иной человек оказался в местах заключения. Они же способ­ны к совершению тяжких преступлений, сами унижают подчиняющихся им людей. Надо быть весьма осторож­ными в оценках людей, способных подчас к полному пе­ревоплощению.

Следует также иметь в виду одну психологическую особенность взаимного влияния заключенных на своих воспитателей и, наоборот, воспитателей на заключенных. Не нужно делать вид, что жестокие нравы, царящие среди преступников, и их аморализм не оказывают влияния на тех, кто должен противостоять им и пере­воспитывать. Многие воспитатели берут себе «на воору­жение» повседневную жестокость, поскольку видят, как послушно ведут себя те, которых таким образом «воспи­тывают». Иногда стирается грань между дозволенными методами принудительного воздействия и незаконными, что в конечном счете приводит тоже к специфическим преступлениям, совершенным уже самими сотрудника­ми мест заключения в отношении тех, кого они призва­ны воспитывать. Есть и другие формы такой преступ­ности, когда, например, «воспитатели» вступают в сговор с «воспитуемыми», организовывают им «доставку» нар­котиков, алкоголя и т. д. Человек, попавший в такую обстановку, может не выдержать ее не только психоло­гически, но и психически. Поэтому удивляться, что сре­ди заключенных немало невропатов и людей с дефекта­ми психики, не приходится. Не всегда выдерживают и воспитатели. Это только со стороны можно предъявлять к ним претензии и говорить, что они плохо работают. Не всё так просто. Особенно если добавить к этому на­личие оружия, которое приходится применять.

В США как-то был проведен эксперимент, когда не­сколько студентов юридического факультета одного из университетов анонимно были определены в одну из тюрем. О том, что это студенты, не знали ни заключенные, ни надзорный состав тюрьмы. Понадобилось при­мерно 10 дней, чтобы студенты восприняли все правила поведения заключенных и стали еще более агрессивны­ми. Иначе они подверглись бы многочисленным издева­тельствам. В то же время некоторые из них обнаружили признаки психических расстройств. Всех их срочно при­шлось «выводить» из тяжкого эксперимента.

И, наоборот, другая группа студентов, также ано­нимно, была определена на работу в тюрьму в качестве надзорсостава, который не отличался, мягко говоря, осо­бой человечностью, много лет проведя в этих специфи­ческих условиях работы. Студенты также весьма быстро восприняли «правила работы». Многим понравилась практически неограниченная власть над людьми, кото­рых они могли унижать безнаказанно, требовать от них выполнения действий, невозможных в обычных условиях человеческого общежития, отдельные студенты, отличав­шиеся мягким характером, весьма быстро проявили же­стокость, даже садизм, которых у них никто и не пред­полагал. У ряда студентов наступило временное нерв­ное расстройство. Все это стало проявляться тоже при­мерно на 10-й день. Группу срочно вывели из эксперимента.

Сказанное говорит о том, что условия работы в ис­правительно-трудовых учреждениях настолько специ­фичны, что «ускоренной подготовки» профессиональных кадров не терпят. Слишком большие людские и нравственные потери несет общество в таких случаях.