Religiovedenie_Garadzha

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

причинà — и следствие не могло сохрàниться. Íо сàм опыт в силу своей крàткости предстàвляет социологический интерес. Òàк или инàче можно было видеть, кàк при определенных обстоятельствàх общество и его ведущие идеи непосредственно и без кàкого-либо преобрàжения стàли объектом подлинного культà.

Ì. Âебер28

Òеория ступеней и нàпрàвлений религиозного неприятия мирà

...Êолыбелью теоретически и прàктически нàиболее врàждебных миру форм религиозной этики, когдà-либо существовàвших нà земле, является облàсть индийской религиозной жизни, в которую мы нàмерены вступить и которàя состàвляет в этом отношении сильнейший контрàст Êитàю; нàиболее высокого рàзвития достиглà здесь и соответствующàя “техникà”. Ìонàшеский обрàз жизни и типические мàнипуляции àскетизмà и созерцàния не только возникли в Èндии рàньше, чем где бы то ни было, но и нàшли здесь весьмà последовàтельное вырàжение; возможно, что исторически этà рàционàлизàция именно отсюдà и нàчàлà свое шествие по всему миру. Ïрежде чем обрàтиться к нàзвàнной религиозности, мы считàем целесообрàзным уяснить себе в схемàтической и теоретической конструкции, под влиянием кàких мотивов вообще возникàли религиозные этики неприятия мирà и в кàких нàпрàвлениях они рàзвивàлись, другими словàми, кàков мог быть их возможный “смысл”.

Íàзнàчение конструируемой здесь схемы состоит, конечно, только в том, чтобы служить идеàльно-типическим средством ориентàции, à отнюдь не в том, чтобы предлàгàть собственное философское учение. Ìысленно конструируемые в предлàгàемой схеме типы конфликтов между рàзличными “структурàми жизненных отношений” укàзывàют лишь нà то. что в дàнных пунктàх тàкие внутренние конфликты возможны и “àдеквàтны”, но ни в коей мере не нà то, что не существует точек зрения, в которых они могут предстàвляться “снятыми”. Ïри этом отдельные сферы ценностей дàны, кàк легко зàметить, в тàкой рàционàльной цельности, в кàкой они в действительности редко выступàют, но выступàть могут и в исторически существенном проявлении выступàли. Â тех случàях, когдà то или иное историческое явление некоторыми своими чертàми или по своему общему хàрàктеру приближàется к одному из этих построений, конструкция позволяет кàк бы устàновить типологическое место тàкого явления путем определения его близости к теоретически конструировàнному типу или удàленности от него. Â этом смысле, следовàтельно, конструкция является лишь техническим средством для обозримости мàтериàлà и использовàния терминологии. Îднàко онà вместе с тем может при известных обстоятельствàх предстàвлять собой и нечто большее. Âедь и рàционàльное в смысле логической или теологической “последовàтельности” кàкой-либо интеллектуàльно-теоретической или прàктически-этической позиции имеет (и всегдà имело) влàсть нàд людьми, сколь бы огрàниченной и неустойчивой ни былà этà влàсть повсюду в прошлом и в нàстоящем по срàвнению с другими силàми исторической жизни. Ìежду тем именно рàционàльные по своему зàмыслу, создàнные интеллектуàлàми религиозные объяснения мирà и религиозные этики в знàчительной степени проникнуты стремлением к последовàтельности. Õотя в отдельных случàях они мàло считàлись с необходимостью избегàть “противоречий” и с легкостью включàли свои этические постулàты в рàционàльно не дедуцировàнные положения, тем не менее во всех этих системàх в той или иной степени — и чàсто очень сильно — ощущàется воздействие “ratio”, в чàстности в телеологической дедукции прàктических постулàтов. Ñледовàтельно, и последние сообрàжения, связàнные с природой сàмого предметà, тоже позволяют нàдеяться нà то, что нàм удàстся облегчить объяснение по существу необозримого многообрàзия при помощи целесообрàзно сконструировàнных рàционàльных типов,

28 Âебер Ì. Èзбрàнные произведения. Ì., 1990.

131

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

другими словàми, посредством вычленения внутренне нàиболее “последовàтельных” форм прàктического поведения, дедуцируемого из дàнных и вполне определенных предпосылок. Íàконец — и прежде всего, — тàкого родà опыт по социологии религии должен и хочет быть тàкже вклàдом в типологию и социологию сàмого рàционàлизмà. Ïоэтому он исходит из сàмых рàционàльных форм, которые способны принимàть действительность, и пытàется устàновить, в кàкой мере те или иные рàционàльные выводы, которые можно конструировàть в теории, были сделàны в реàльной действительности. À если не сделàны, то почему.

Âо вводных зàмечàниях, à тàкже в ходе последующего изложения мы уже говорили о большом знàчении для религиозной этики концепции нàдмирного Áогà-творцà, особенно для àктивного àскетического нàпрàвления (в противоположность нàпрàвлению созерцàтельно-мистическому) с его путем к спàсению, внутренне родственного предстàвлению о безличности и иммàнентности божественной мощи. Íо то, что этà взàимосвязь необязàтельнà и что концепция нàдмирного Áогà сàмà по себе еще не определялà нàпрàвление зàпàдного àскетизмà, легко усмотреть из следующего сообрàжения: ведь христиàнскàя Òроицà с ее богочеловеком — спàсителем и святыми является, в сущности, концепцией, скорее более дàлекой от предстàвления о нàдмирном Áоге, чем иудейский Áог, особенно Áог позднего иудàизмà, или чем Àллàх ислàмà.

È все-тàки в иудейской религии существовàлà мистикà, но почти не рàзвился àскетизм зàпàдного типà, à древний ислàм прямо отвергàл àскетизм; что же кàсàется своеобрàзного религиозного мироощущения дервишей, то оно проистекàет из совсем иных (мистически-экстàтических) источников, à не из отношения к нàдмирному Áогутворцу и по своей внутренней сущности дàлеко от зàпàдного àскетизмà. Îднàко кàк ни вàжнà былà концепция нàдмирного Áогà, онà, несмотря нà свою родственность пророческому движению мессиàнского типà и àскетизму действия, все-тàки влиялà не однà, à только в зàвисимости от нàличия других обстоятельств, прежде всего от особенностей религиозных обетов и обусловленных ими путей спàсения. Ê этому мы еще неоднокрàтно будем возврàщàться. Çдесь же нàм для уяснения терминологии прежде всего необходимо несколько подробнее исследовàть понятия “àскетизм” и “мистикà”, которыми нàм уже не рàз приходилось оперировàть кàк полярными понятиями.

Òàк, уже во вводных зàмечàниях мы укàзàли нà противоположность в сàмом неприятии мирà между àктивным àскетизмом, то есть угодной Áогу деятельностью, в кàчестве орудия Áожия и созерцàтельным облàдàнием спàсением, свойственным мистике, где речь идет не о том, чтобы действовàть, à о том, чтобы иметь, где человек является не орудием, à сосудом божественной воли, деятельность же в миру должнà предстàвляться угрозой совершенно иррàционàльному и внемирскому состоянию, зàключàющемуся в ощущении своей спàсенности. Ðàдикàльной этà противоположность стàновится тогдà, когдà àктивный àскетизм нàходит свое вырàжение в миру, преобрàзуя его рàционàльно, в целях подàвить рукотворно-греховное с помощью кàкой-либо мирской “профессии” (мирской àскетизм), à мистикà в свою очередь делàет из своих посылок рàдикàльные выводы, в результàте чего следует окончàтельный уход от мирà (избегàющее мирà созерцàние). Îстротà этой противоположности смягчàется, если àктивный àскетизм огрàничивàется тем, чтобы сдержàть и преодолеть все твàрно оскверненное в сàмом себе, и поэтому сосредоточивàется нà определенным обрàзом угодных Áогу àктивных средствàх спàсения, доходя до откàзà от всякой деятельности в миру (избегàющий мирà àскетизм), и сближàется по своему внешнему поведению с избегàющим мирà созерцàнием. Ïротивоположность смягчàется и в том случàе, если созерцàющий мистик не делàет окончàтельного выводà о необходимости уйти из мирà и остàется в миру, подобно мирскому àскету (мирскàя мистикà). Â обоих случàях дàннàя противоположность может нà прàктике совсем исчезнуть и уступить место кàкой-либо комбинàции обоих путей к спàсению. Íо онà может и сохрàниться под оболочкой внешнего сходствà. Äля подлинного мистикà всегдà остàется в силе тезис: твàрь должнà молчàть, чтобы мог говорить Áог. Ìистик “живет” в миру и внешне “подчиняется” мирским порядкàм, но

132

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

лишь для того, чтобы устоять от искушения придàвàть им кàкое-либо знàчение и тàким обрàзом увериться в милости Áожией к нему. Êàк мы видим нà примере Ëàо-цзы, типическое поведение мистикà нàходит свое вырàжение в специфическом смирении, в минимàльной деятельности, в своего родà религиозном инкогнито в миру: он докàзывàет свою избрàнность вопреки миру, вопреки собственной деятельности в миру, тогдà кàк мирской àскет, нàпротив, докàзывàет свою избрàнность посредством своей деятельности. Â глàзàх живущего в миру àскетà поведение мистикà является ленивым сàмоуслàждением, для мистикà поведение àскетà—не более чем учàстие в богопротивных мирских делàх, соединенное с суетной уверенностью в своей прàвоте. Ñ той “счàстливой огрàниченностью”, которую обычно приписывàют типичному пуритàнину, мирской àскетизм выполняет скрытые от него по своему последнему смыслу положительные веления божествà, которые обнàруживàются в устàновленном Áогом рàционàльном порядке сотворенного им мирà, тогдà кàк мистик считàет существенным для спàсения именно проникновение в предельный, совершенно иррàционàльный смысл в àкте мистического переживàния. Ðàзличные формы уходà от мирà, свойственные этим обоим типàм поведения, нàходятся в тàкой же противоположности друг другу — хàрàктеристикà ее будет дàнà в ходе специàльного исследовàния отдельных типов религиозности.

Îбрàтимся теперь к детàльному àнàлизу отношения между миром и религией и будем при этом исходить из посылок, зàявленных нàми во вводных зàмечàниях, повернув их в несколько иную сторону.

Ìы утверждàли, что те виды поведения, которые, будучи оформлены в методический обрàз жизни, обрàзовàли зàродыш кàк àскетизмà, тàк и мистики, выросли из мàгических предстàвлений. Îни применялись либо для пробуждения хàризмàтических кàчеств, либо для предотврàщения злых чàр. Ïервое было, конечно, исторически более вàжным. Èбо здесь уже нà пороге своего появления àскетизм выступàет в своем двойственном облике: кàк отречение от мирà, с одной стороны, кàк господство нàд миром с помощью обретенных тàким обрàзом мàгических сил — с другой. Êолдун был историческим предтечей пророкà: кàк пророкà, действующего личным примером, тàк и мессии и спàсителя. Ïророк и спàситель утверждàют свою миссию посредством облàдàния мàгической хàризмой. Îднàко у них это было только средством получить признàние в кàчестве пророков личного примерà, мессии или спàсителя. Ñодержàние пророчествà или зàповеди спàсителя сводилось к тому, чтобы ориентировàть жизненное поведение нà стремление обрести спàсение, следовàтельно, по крàйней мере, к относительно рàционàльной системàтизàции жизненного поведения либо в отдельных проявлениях, либо полностью. Ïоследнее было прàвилом во всех подлинных религиях “спàсения”, то есть во всех тех, которые обещàли своим сторонникàм освобождение от стрàдàния. È чем сублимировàнное, углубленнее, принципиàльнее понимàлàсь природà стрàдàния, тем прочнее было это обещàние. Èбо тогдà речь шлà о том, чтобы сторонник дàнной религии обрел нà длительный период времени тàкое состояние, которое делàло бы его внутренне неуязвимым для действия стрàдàния. Âместо острого и внеповседневного, следовàтельно, преходящего состояния святости, достигàемого оргией, àскезой или созерцàнием, требовàлось длительное и поэтому обеспечивàющее спàсение состояние святости: в àбстрàктном вырàжении это и было рàционàльной целью религии спàсения. Åсли в результàте пророчествà или пропàгàнды спàсителя возникàлà религиознàя общинà, то нàблюдение зà реглàментàцией жизни переходило к хàризмàтически квàлифицировàнному преемнику, ученику или последовàтелю пророкà или спàсителя. Çàтем в определенных, постоянно повторяющихся условиях функции нàблюдения — ими мы здесь зàнимàться не будем — переходили к нàследственной или должностной группе священнослужителей, тогдà кàк сàм пророк или спàситель, кàк прàвило, противостоял влàсти этих колдунов или священников, трàдиционным прàвàм которых он противопостàвлял свою личную хàризму, стремясь сломить или подчинить себе их влàсть.

Êàк явствует из всего скàзàнного, религии пророков и спàсителей в большинстве

133

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

исторически очень вàжных случàев не только остро (что очевидно из сàмой принятой терминологии), но и длительное время врàждовàли с миром и его порядкàми и тем больше, чем в большей степени они были подлинными религиями спàсения. Ýто следовàло из сàмого содержàния обещàнного спàсения и сущности пророческой религии, по мере того кàк онà принимàлà облик рàционàльной этики, ориентировàнной нà внутренние религиозные ценности кàк средствà спàсения, и тем больше, чем принципиàльнее было ее содержàние. Èли, если вырàзить дàнную мысль в принятом словоупотреблении, чем больше онà, сублимируясь, переходилà от ритуàлизмà к “религии, основàнной нà внутренней убежденности”. È этà нàпряженность стàновилàсь тем сильнее, чем больше в свою очередь росли рàционàлизàция и сублимировàние внешнего и внутреннего влàдения “мирскими” (в сàмом широком смысле) блàгàми. Èбо рàционàлизàция и сознàтельное сублимировàние отношения людей к рàзличным сферàм влàдения внешними и внутренними религиозными и мирскими блàгàми толкàли к осознàнию внутренней зàкономерности отдельных сфер во всей их последовàтельности и тем сàмым к противостоянию тàких сфер, которое было скрыто от первонàчàльного непосредственного отношения к внешнему миру. Ýто—общее и чрезвычàйно вàжное для истории религии следствие рàзвития (мирского и внемирского) влàдения блàгàми в сторону того, что рàционàльно и является целью осознàнного стремления, что сублимировàно знàнием. Ïопытàемся нà примере рядà подобных блàг уяснить типические явления, в той или иной форме встречàющиеся в сàмых рàзличных религиозных этикàх.

Êогдà пророчество спàсения создàло общины нà чисто религиозной основе, первой силой, с которой оно вступило в конфликт и которàя моглà опàсàться потери своего влияния, былà основàннàя нà естественных узàх родовàя общность. Êто не может отречься от членов своей семьи, отцà и мàтери, тот не может быть учеником Õристà. “Íе мир пришел принести я, но меч”,—скàзàно (Åвàнгелие от Ìàтфея, 10, 34) в этой (причем только в этой) связи. Íет сомнения в том, что подàвляющее большинство всех религий реглàментировàло тàкже и внутримирские связи. Îднàко то, что спàситель, пророк, священник, духовник, брàт по вере должен был стàть верующему ближе, чем кровные родственники или члены семьи кàк тàковые, считàлось тем в большей степени сàмо собой рàзумеющимся, чем серьезнее и глубже воспринимàлàсь цель спàсения. Ïосредством хотя бы относительного обесценения этих отношений и рàзрывà мàгических связей и зàмкнутости родственных союзов пророчество создàло, особенно тàм, где оно преврàтилось в сотериологическую религиозность общин, новую социàльную общность. Âнутри нее оно рàзрàботàло этику религиозного брàтствà. Ñнàчàлà просто перенимàлись исконные принципы социàльно-этического поведения внутри “союзà соседей”—в сообществе деревенских жителей, членов родà, цехà, мореплàвàтелей, охотников, учàстников военного походà. Îднàко здесь действовàли двà элементàрных принципà: 1) двойственность внутренней и внешней морàли и 2) для внутренней морàли—простое соотношение: “кàк ты мне, тàк я тебе”. Ýкономическое же следствие дàнных принципов глàсило: брàтскàя помощь в беде в пределàх морàли, действующей внутри сообществà, то есть бесплàтнàя передàчà в пользовàние, беспроцентнàя ссудà, гостеприимство и поддержкà неимущего имущим и знàтным членом сообществà; безвозмезднàя рàботà нà земле соседà или нà земле господинà зà содержàние. Âсе это, конечно, в соответствии не с рàционàльно продумàнным, но скорее с эмоционàльно окрàшенным принципом: того, чего сегодня не хвàтàет тебе, может зàвтрà не хвàтить мне. Îтсюдà и зàпрет торговàться с членом сообществà (при обмене или ссуде) и длительно его порàбощàть (нàпример, вследствие неуплàты долгà), что допустимо лишь в сфере внешней морàли, в отношениях с чужими. Îбщиннàя религиозность воспринялà эту древнюю экономическую этику соседских отношений и перенеслà ее нà отношение к собрàту по общине. Ïомощь, окàзывàемàя знàтными и богàтыми вдовàм и сиротàм, больным и неимущим брàтьям по вере, в чàстности подàяние богàтых, от которого экономически зàвисели святые, певцы и колдуны, à тàкже àскеты, стàлà основной зàповедью всех этически рàционàлизировàнных религий мирà. Â чàстности, конститутивным принципом взàимоотношений верующих

134

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

было в пророчествàх спàсения общее всем его последовàтелям действительно или постоянно грозящее им внешнее или внутреннее стрàдàние. ×ем рàционàльнее и этически сублимировàнное воспринимàлàсь идея спàсения, тем большую внутреннюю и внешнюю действенность обретàли эти выросшие из этики соседских союзов зàповеди. Âнешне они возвысились до коммунизмà, основàнного нà брàтской любви, внутренне — до чувствà милосердия, любви к стрàждущему кàк тàковому, любви к ближнему, к человеку и, нàконец, к врàгу. Óзы веры, огрàничивàющие проявление чувств пределàми общины, à вслед зà тем и сàмый фàкт ненàвисти кàк тàковой предстàли в свете концепции мирà кàк юдоли незàслуженного стрàдàния в виде следствий того же несовершенствà и испорченности всего эмпирического в мире, порождàющего и сàмо стрàдàние. ×исто психологически в одном и том же нàпрàвлении здесь прежде всего действовàлà своеобрàзнàя эйфория, свойственнàя всем видàм сублимировàнного религиозного экстàзà. Âсе они, от блàгоговейного умиления до чувствà непосредственной общности с Áогом, склонны к излучению безобъектного àскетизмà любви. Ïоэтому глубинà и спокойствие блàженного состояния всех героев àкосмической доброты во всех религиях спàсения всегдà соединялись с полным сострàдàния знàнием о природном несовершенстве кàк собственном, тàк и человеческой сущности вообще. Ïри этом психологическàя окрàскà, à тàкже рàционàльно-этическое толковàние внутреннего состояния могли быть, конечно, в остàльном сàмыми рàзличными. Îднàко его этическое требовàние всегдà шло в нàпрàвлении всеобщего брàтствà, преступàющего все грàницы социàльных союзов, чàсто и грàницы собственного религиозного союзà. È это чувство религиозного брàтствà — чем последовàтельнее проводились его принципы, тем сильнее — всегдà стàлкивàлось с порядкàми и ценностями мирской жизни. ×ем больше мирскàя жизнь в свою очередь рàционàлизировàлàсь и сублимировàлàсь в соответствии со своими зàкономерностями, тем непримиримее— что здесь вàжно прежде всего — стàновилось обычно их рàсхождение.

Îсобенно ярко оно проявилось в сфере экономики. Âсякое сàмобытное мàгическое или мистàгогическое влияние духов и богов в интересàх отдельных людей сводилось нàряду с обещàнием долгой жизни, здоровья, почетà и продолжения родà, à тàкже лучшей учàсти в потустороннем мире к богàтству кàк сàмо собой рàзумеющейся цели; все это мы встречàем в элевсинских мистериях, в финикийской, ведийской религиях, в нàродной религии Êитàя, в древнем иудàизме и ислàме, в обещàниях блàгочестивым индуистским и буддийским мирянàм. Íàпротив, сублимировàннàя религия спàсения, с одной стороны, и рàционàльное хозяйство—с другой стороны, все более противостояли друг другу. Ðàционàльное хозяйство есть деловое предприятие. Îно ориентируется нà вырàженные в деньгàх цены, которые склàдывàются в ходе столкновения интересов людей нà рынке. Áез денежной оценки, следовàтельно, без тàкой борьбы невозможнà никàкàя кàлькуляция. Äеньги— сàмое àбстрàктное и “безличное” из всего того, что существует в жизни людей. Ïоэтому чем больше космос современного кàпитàлистического хозяйствà след овàл иммàнентным зàкономерностям, тем невозможнее окàзывàлàсь кàкàя бы то ни было мыслимàя связь с этикой религиозного брàтствà. È онà стàновилàсь все более невозможной, чем рàционàльнее и тем сàмым безличное стàновился мир кàпитàлистического хозяйствà. Èбо если еще можно было этически регулировàть личные отношения между господином и рàбом именно потому, что эти отношения были личными, то отношения между меняющимися влàдельцàми ипотек и неизвестными им, тàкже меняющимися должникàми ипотечного бàнкà, между которыми нет никàкой личной связи, регулировàть было уже невозможно — во всяком случàе, в тàком же смысле и с теми же результàтàми. Åсли все-тàки попытки тàкого родà делàлись, то последствия их были подобны тем, которые мы видели в Êитàе: они служили препятствием рàзвитию формàльной рàционàльности. Èбо формàльнàя и мàтериàльнàя рàционàльности нàходились здесь в конфликте. Ïоэтому именно религии спàсения (хотя в них и существовàлà, кàк мы видели, тенденция к своеобрàзной безличной любви в виде неприятия мирà) с глубоким недоверием следили зà рàзвитием экономических сил, тàкже

135

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

безличных, хотя и в ином смысле, но именно потому специфически врàждебных отношениям религиозного брàтствà. Èх отношение к предпринимàтельской деятельности долгое время хàрàктеризовàло кàтолическое “Deo plocere non potest”29, и при всей рàционàльности методики спàсения приверженность деньгàм и мàтериàльным блàгàм вызывàлà у них опàсение, доходящее до ужàсà. Ñвязь сàмих религиозных сообществ, их пропàгàнды и сàмоутверждения с экономическими средствàми, необходимость приспосàбливàться к культурным потребностям мàсс зàстàвлялà их идти нà компромиссы, одним примером которых может служить история зàпрещения взимàть проценты. Îднàко сàмо нàпряженное отношение к мирской жизни было неодолимым для подлинной этики спàсения.

Âиртуознàя религиознàя этикà внешне нàиболее рàдикàльно реàгировàлà нà это отношение посредством откàзà от влàдения экономическими блàгàми; избегàющий мирà àскетизм — посредством зàпрещения монàхàм иметь личную собственность, требовàния обеспечить свое существовàние собственным трудом и прежде всего посредством огрàничения потребностей àбсолютно необходимым. Ïри этом пàрàдокс всякой рàционàльной àскезы — то, что онà сàмà создàвàлà богàтство, ею же отрицàемое, — служилà рàвной мере препоной монàхàм всех времен. Õрàмы и монàстыри повсюду стàновились средоточием рàционàльного хозяйствà. Èзбегàющее мирà созерцàние принципиàльно могло выстàвить лишь одно требовàние: монàх, не имеющий никàкой собственности, для которого труд являлся чем-то отвлекàющим его от созерцàния и концентрàции внимàния нà своем спàсении, должен существовàть только нà то, что предостàвлялà ему природà и добровольно жертвовàли люди: ягоды, коренья и подàяние. Íо и здесь не обходилось без компромиссов (нàпример, в Èндии). Ïринципиàльно и внутренне это противоречие, сохрàняя последовàтельность, рàзрешàлось лишь двумя путями. Îдним был пàрàдокс профессионàльной этики пуритàн, которàя в кàчестве религиозной виртуозности откàзàлàсь от универсàлизмà любви, рàционàлизировàлà всякую деятельность в миру кàк служение положительной воле Áогà, в своем последнем смысле совершенно непонятной, но единственно в тàком àспекте познàвàемой, и тем сàмым принялà кàк подтверждение облàдàния божественным милосердием тàкже экономический зàкон, отвергàемый вместе со всем миром кàк рукотворный и испорченный, в кàчестве угодного Áогу мàтериàлà для выполнения долгà. Ýто было, по существу, принципиàльным откàзом от веры в спàсение кàк цели, достижимой для людей и для кàждого человекà в отдельности, и зàменой ее нàдеждой нà милосердие Áожие, дàруемое без осознàвàемой причины и всегдà только в дàнном чàстном случàе. Òàкое воззрение, не основàнное нà брàтстве, по существу уже не было подлинной “религией спàсения”. Òà знàлà только преврàщение чувствà брàтствà в “блàгостность”, полностью отрàжàвшую внемирскую любовь мистикà, вообще не интересующегося человеком, которому и рàди которого он приносит жертву, ни о чем не спрàшивàющего, в конечном счете нисколько в этом человеке не зàинтересовàнного, отдàющего кàждому, кто случàйно попàдàется ему нà пути, и только потому, что он встретился ему нà пути, рубàшку, если он попросит верхнюю одежду, — тàков своеобрàзный уход от мирà в форме жертвенности кàк тàковой, безрàзличной к сàмому объекту жертвенности, или, говоря словàми Áодлерà, “рàди святой проституции души”.

Ñтоль же острой должнà былà стàть для последовàтельной этики брàтствà непримиримость по отношению к политическому устройству мирà. Äля мàгической религии и религии, в которой боги игрàли функционàльную роль, этà проблемà не существовàлà. Äревний бог войны и бог, гàрàнтировàвший прàвовой порядок, выполняли определенные функции и зàщищàли бесспорное облàдàние повседневными блàгàми. Ìестного, племенного или имперского богà интересовàли только делà почитàвших его союзов. Îн боролся с другими подобными ему богàми, кàк боролàсь и сàмà общинà, именно в борьбе подтверждàя свое могущество. Óпомянутàя проблемà возниклà лишь тогдà, когдà эти грàницы были преодолены универсàльными религиями, следовàтельно,

29 “Íе может быть угодным Áогу” (лàт.)

136

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

учением о едином Áоге, и полностью тàм, где этот Áог стàл Áогом “любви”, — в религии спàсения основой для этого служило требовàние всеобщего брàтствà. È здесь, тàк же кàк в экономической сфере, непримиримость проявлялàсь тем сильнее, чем рàционàльнее было политическое устройство. Áюрокрàтический àппàрàт госудàрствà и осуществляющий его функции рàционàльный homo politikus (кàк и homo oeconomikus) выполняют доверенные им делà и нàлàгàют нàкàзàния зà нàрушения зàконов, причем именно в том случàе, если они следуют идеàльному смыслу нàсильственно устàновленных госудàрством рàционàльных прàвил, чисто деловым обрàзом (“невзирàя нà лицà”, “sine ira et studio”30), без ненàвисти, à потому и без любви. Â силу безличности своих функций он в вàжных моментàх тàкже менее подвержен мàтериàльной этизàции (хотя, кàзàлось бы, должно быть нàоборот), чем те, кто следует прàвилàм пàтриàрхàльного порядкà, основàнным нà личных обязàнностях и конкретном знàчении отдельного случàя, то есть именно “взирàя нà лицà”. Èбо весь процесс действия внутриполитических функций госудàрственного àппàрàтà в облàсти прàвà и упрàвления в конечном счете всегдà регулируется, несмотря нà кàкую бы то ни было “социàльную политику”, прàгмàтическими, объективными госудàрственными сообрàжениями: àбсолютной (для универсàльной религии спàсения совершенно бессмысленной) сàмоцелью сохрàнить — или преобрàзовàть — внутреннее и внешнее рàзделение влàсти. Ýто прежде всего относилось и относится к внешней политике. Îднàко обрàщение к нàсилию и средствàм принуждения не только извне, но и внутри своих грàниц свойственно кàждому политическому союзу. Áолее того, именно это и делàет его политическим союзом, по нàшей терминологии. “Ãосудàрство” является тàким союзом, который облàдàет монополией нà легитимное нàсилие — инàче определить его нельзя. Çàповеди Íàгорной проповеди “Íе противься злу” он противопостàвляет: “Òы должен содействовàть осуществлению прàвà дàже силой и сàм ответишь зà непрàвовые действия”. Òàм, где нет этого, нети “госудàрствà”, существует лишь пàцифистский “àнàрхизм”. Ïрименение нàсилия и угрозà им ввиду неизбежной прàгмàтичности всякого действия порождàют новое применение нàсилия. Ïри этом госудàрственные сообрàжения следуют кàк вне, тàк и внутри грàниц своей собственной зàкономерности. Ñовершенно очевидно, что успех применения нàсилия или угрозы его применения зàвисит в конечном счете от соотношения сил, à не от этического “прàвà”, дàже если можно было бы выявить его объективные критерии. Ïолнàя “уверенность в своей прàвоте” противостоящих друг другу групп или носителей влàсти, типичнàя именно для рàционàльного госудàрствà (в отличие от непосредственного природного героизмà), должнà кàзàться в кàждой последовàтельной религиозной рàционàлизàции жàлким подрàжàнием этике и привнесением имени Áожия в политическую нàсильственную борьбу, по срàвнению с которым полное исключение требовàний этики из политической жизни предстàвляется более чистым и честным. Ïолитикà является для тàкой религиозности тем более чуждой брàтской любви, чем онà “объективнее”, рàсчетливее и свободнее от стрàстей, чувств, гневà и любви.

Îтчужденность обеих сфер по отношению друг к другу при полной рàционàлизàции кàждой из них обостряется еще тем, что политикà в отличие от экономики может в решительных пунктàх выступàть кàк прямàя соперницà религиозной этики. Âойнà кàк реàлизовàннàя угрозà нàсилия именно в современных политических объединениях создàет тàкой пàфос и тàкое ощущение общности, тàкую готовность отдàть свои силы и безусловную жертвенность срàжàющихся, à сверх того деятельность по облегчению стрàдàний и переходящую все грàницы природных связей любовь к пострàдàвшему кàк мàссовое явление, которым религии в целом могут противопостàвить рàзве что героические действия нà основе брàтской этики. È помимо этого войнà создàет нечто неповторимое по своей конкретной знàчимости: ощущение человеком смыслà смерти и готовности к ней, свойственной только ему. Îбщность действующей àрмии ощущàется в нàстоящее время подобно тому, кàк это было во временà вàссàльной верности, кàк общность вплоть до смерти, в своем роде величàйшàя общность. Îт той смерти, которàя является общей судьбой всех людей и не более того; судьбой, которàя неминуемà для

30 “Áез гневà и пристрàстия” (лàт.)

137

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

кàждого и не допускàет объяснения, почему онà нàстигàет именно его и именно теперь, когдà при постоянном рàзвитии и сублимировàнии достижений культуры всегдà предстàвляется, что именно теперь следует ждàть нàчàлà осмысленного существовàния,— от этой просто неизбежной смерти смерть нà поле брàни отличàется тем, что здесь, и кàк мàссовое явление только здесь, человек может верить в то, что он знàет, “зà что” умирàет. Ïочему и зà что он умирàет, кàк прàвило, может быть ему нàстолько ясным (помимо него лишь тому, кто погибàет, выполняя свое “призвàние”), что проблемà “смыслà” смерти именно в том общем знàчении, которое придàют ей религии спàсения, не нàйдет здесь для себя никàкой почвы. Òàкое отношение к смерти кàк полному смыслà священному действию лежит, собственно говоря, в основе всех попыток обосновàть знàчение политических союзов, основàнных нà нàсилии. Îднàко это понимàние осмысленности смерти рàдикàльно отличàется по своей нàпрàвленности от теодицеи смерти в религиозном брàтстве. Ñ точки зрения последней брàтство связàнной войной группы людей должно предстàвляться просто отрàжением технически рàфинировàнной жестокости борьбы и поэтому лишенным всякой ценности, à мирское освящение смерти нà поле срàжения — преобрàженным брàтоубийством. Èменно неповседневность военного брàтствà и смерти нà войне, неповседневность, которàя присущà тàкже святости хàризмы и переживàнию близости Áогу, доводит соперничество между этими двумя видàми брàтствà до крàйней остроты. È здесь возможны только двà последовàтельных решения: либо пуритàнскàя верà в дàровàние блàгодàти избрàнным, которàя следует твердым, дàнным в откровении зàповедям в остàльном совершенно непостижимого Áогà и понимàет его волю тàким обрàзом, что эти зàповеди должны быть привнесены в рукотворный и, следовàтельно, подвлàстный нàсилию и этическому вàрвàрству мир его собственными средствàми, то есть нàсилием, — тогдà это определяет грàницы брàтского долгà в интересàх “делà” господнего; либо второй путь — рàдикàльнàя àнтиполитическàя нàстроенность мистических поисков спàсения с ее экономической добротой и брàтством, которàя своей мàксимой не противодействовàть злу и требовàнием “подстàвить другую щеку”, вульгàрным и недостойным с точки зрения сàмоуверенной мирской героической этики, откàзывàется от неизбежного для всякой политической деятельности прàгмàтического нàсилия. Âсе остàльные решения связàны с компромиссàми или условиями, бесчестными и неприемлемыми с точки зрения подлинной брàтской этики. Òем не менее ряд тàких решений предстàвляет определенный типологический интерес.

Êàждàя оргàнизàция спàсения внутри универсàльного учреждения по дàровàнию блàгодàти чувствует себя ответственной перед Áогом зà души всех или по крàйней мере зà души доверенных ей людей и поэтому считàет себя впрàве (и видит в этом свой долг) противодействовàть—в случàе необходимости с помощью нàсильственных мер—тому, чтобы они не окàзàлись нà ложном пути в своей вере, и применять по отношению к ним спàсительные средствà. È àристокрàтизм избрàнных к спàсению тàм, где они, кàк в кàльвинизме (по-своему в ислàме), несут в душе зàповедь Áожию — обуздàть грешный мир во слàву Âсевышнего, — создàет àктивного “борцà зà веру”.

Á. Ìàлиновский31

Ñмерть и реинтегрàция групп

...Èз всех источников религии высший и финàльный кризис жизни — смерть — имеет нàибольшее знàчение. Ñмерть есть воротà в другой мир в большем, чем просто буквàльном смысле. Åсли судить по большей чàсти рàнних религиозных веровàний, в основном, если не полностью, отсюдà они черпàли религиозное вдохновение — и эти ортодоксàльные взгляды в целом верны. ×еловек всю свою жизнь должен жить в тени смерти, и он — существо, цепляющееся зà жизнь и нàслàждàющееся ее полнотой, — должен бояться угрозы ее концà. Îн и перед лицом смерти обрàщàется к обещàниям

31 Malinowski Â. Magic, Science and Religion. Glencoe, 1948; pp. 29—35/ Ïеревод Â. È. Ãàрàджà.

138

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

жизни. Ñмерть и ее отрицàние — имморàльность —всегдà состàвляли, È состàвляют сегодня, сàмую мучительную тему предчувствий. Êрàйне сложное эмоционàльное отношение человекà к жизни нàходит свое необходимое дополнение в его отношении к смерти. Òолько то, что в жизни длится долго и вырàжàется в постепенной последовàтельности восприятий и событий, здесь к ее концу концентрируется в одном кризисном состоянии, которое вызывàет неистовую и сложную вспышку религиозных проявлений.

Äàже среди нàиболее примитивных нàродов отношение к смерти горàздо более сложное и, добàвил бы я, более сродни нàшему собственному, чем это обычно предполàгàют. Àнтропологи чàсто отмечàют, что доминирующим чувством у живых является ужàс перед трупом и стрàх в отношении духà. Ó тàкого àвторитетà, кàк Âильгельм Âундт, эти связàнные воедино чувствà состàвляют основное ядро религиозной веры и прàктики. Îднàко это утверждение истинно только нàполовину, что знàчит — вовсе не есть истинà. Ýти чувствà крàйне сложны и дàже противоречивы; доминирующий элемент — любовь к умершему и отврàщение к трупу, Ñтрàстнàя привязàнность к личности, еще с трудом рàсстàющейся в телом, и непреодолимый стрàх перед ужàсом происходящего, эти двà элементà смешивàются и проникàют друг в другà. Ýто отрàжàется и нà спонтàнном поведении, и в ритуàлàх, сопровождàющих смерть. Â обрàщении с трупом, способàх его рàсположения, в послепохоронных и мемориàльных церемониях, у ближàйших родственников — рыдàющей нàд сыном мàтери, вдовы, оплàкивàющей мужà, детей у гробà родителей, везде видно, кàк ужàс и стрàх смешивàются со стрàстной любовью, но никогдà негàтивный элемент не появляется один и никогдà он не доминирует.

Ïохоронные процедуры во всем мире выглядят весьмà похоже. Êогдà кто-то умирàет, ближàйшие родственники, во всех случàях, à иногдà и вся общинà, собирàются около умершего. Ýто сàмое интимное действие, которое только может совершить человек, трàнсформируется в публичное, родовое событие. Êàк прàвило, срàзу происходит определеннàя дифференциàция; некоторые из родственников нàходятся около трупà, другие зàнимàются подготовкой предстоящего события и всего с ним связàнного, другие в свою очередь зàнимàются выполнением кàких-то религиозных действий со священными остàнкàми. Â определенных чàстях Ìелàнезии дело обстоит тàк, что близкие родственники должны держàться нà рàсстоянии и только родственники по брàку осуществляют похоронные службы, тогдà кàк в некоторых àвстрàлийских племенàх нàблюдàется прямо противоположный порядок.

Êàк скоро нàступилà смерть, тело вымыто, смàзàно и укрàшено, некоторые телесные отверстия зàполняются, руки и ноги склàдывàются вместе. Çàтем тело выстàвляется нà всеобщее обозрение и нàчинàется сàмàя вàжнàя фàзà, сàм трàурный обряд. Òе, кто были свидетелями смерти и ее последствий между дикàрями и могут срàвнить эти события с àнàлогичными действиями среди других нецивилизовàнных нàродов, порàжàются фундàментàльным сходством этих процедур. Îни всегдà сопровождàются более или менее трàдиционно-условными и дрàмàтизировàнными взрывàми горя и воплями печàли, которым чàсто сопутствуют у дикàрей рàзрывàние одежд, телесные повреждения, когдà рвут нà себе волосы. Âсе это делàется всегдà публично, нàпокàз и àссоциируется с видимыми знàкàми трàурà, тàкими, кàк чернàя и белàя рàскрàскà телà, выбритые или всклокоченные волосы, необычнàя или порвàннàя одеждà.

Íепосредственно трàурный обряд происходит вокруг трупà. Çдесь обычно нàходится центр религиозных действий, зà пределàми той сферы переживàний, которàя связàнà с опàсениями и стрàхом. ×àсто это ритуàл вырàжения любви или почтения. Òело иногдà держàт нà коленях сидящего человекà, глàдят и обнимàют.  то же время эти действия рàссмàтривàются обычно кàк опàсные и противоречивые (по своим последствиям) обязàнности, зà выполнение которых приходится кàк-то рàсплàчивàться исполнителю. Ñпустя кàкое-то время от трупà нужно избàвиться. Ïогребение в открытой или зàкрытой могиле; остàвление в пещере или нà открытом месте, в дупле деревà или углублении в

139

Generated by Foxit PDF Creator © Foxit Software

http://www.foxitsoftware.com For evaluation only.

почве в кàком-нибудь диком пустынном месте; сожжение или предостàвление нà волю волн в лодке — тàковы обычные способы погребения.

Âсе это приводит нàс к нàиболее вàжному, возможно, выводу о двух противоположных тенденциях: с одной стороны, стремление сохрàнить тело, предохрàнить от повреждений или сохрàнить кàкую-то его чàсть; с другой — желàние что-то с ним сделàть, отпрàвить кудà-то, полностью уничтожить. Ìумификàция и сож- жение—две крàйние формы вырàжения этой двойственной тенденции. Íевозможно рàссмàтривàть мумификàцию или сожжение (или кàкую-либо промежуточную форму) кàк обусловленные простой случàйностью, связàнной с верой, или историческими особенностями кàкой-то культуры или чем-то другим, что объясняет их универсàльность только мехàнизмàми рàспрострàнения и контàктà. Â этих обычàях ясно вырàженà фундàментàльнàя устàновкà переживàний родственников, друзей и любимых, всех остàвшихся в отношении личности умершего и—отврàщение и ужàс перед стрàшными последствиями (рàботы) смерти.

Îднà из крàйних и предстàвляющих интерес вàриàций этого двойственного отношения, вырàженнàя в сàмой отврàтительной форме, —сàкрàльный кàннибàлизм, обычàй совместного поедàния в религиозных целях плоти умершего человекà. Ýто делàется с крàйним отврàщением и стрàхом и сопровождàется обычно обязàтельным использовàнием рвотных средств. Â то же время это воспринимàется кàк высший àкт почитàния, любви и предàнности. Ôàктически этот обычàй рàссмàтривàется кàк священнàя обязàнность мелàнезийцàми Íовой Ãвинеи, которых я изучàл и был свидетелем того, что он все еще тàйно соблюдàется, хотя сурово кàрàется белым прàвительством. Ñмàзывàние телà жиром умершего, преоблàдàющее в Àвстрàлии и Ïàпуàсии, является, возможно, рàзновидностью этого обычàя.

Âо всех тàкого родà ритуàлàх имеет место стремление поддержàть эту связь (с умершим) и пàрàллельно — тенденция рàзорвàть эти узы. Ïохоронные обряды рàссмàтривàются, тàким обрàзом, кàк нечистые и грязнящие, контàкты с трупом кàк оскверняющие и опàсные, à исполнители должны мыть, чистить свои телà, избàвляться от всех следов контàктà, выполнять ритуàлы очищения. Îднàко похоронный ритуàл вынуждàет человекà преодолевàть отврàщение, подàвлять свой стрàх, ведет к торжеству блàгоговения и привязàнности, à вместе с тем — к вере в будущую жизнь, в выживàние духà.

È здесь мы соприкàсàемся с нàиболее вàжной функцией религиозного культà. Â предшествующем àнàлизе я подчеркивàл непосредственно эмоционàльную силу, создàвàемую контàктом со смертью и трупом, его первичное и сàмое сильное воздействие нà поведение остàющихся живых. Íо в связи с этими эмоциями и нà их основе рождàется идея о духе, верà в новую жизнь, в которую вступàет ушедший. È здесь мы возврàщàемся к проблеме àнимизмà, с которой нàчинàли нàш обзор фàктов, относящихся к примитивной религии. ×то является субстàнцией духà и что является психологическим источником этой веры?

Ñильный стрàх, вызывàемый у дикàря смертью, является, возможно, глубоко укорененным инстинктом, общим человеку и животным. Îн не хочет предстàвлять ее кàк конец, он не хочет принимàть идею о полном прекрàщении, уничтожении. Èдея о духе и духовном существовàнии — под рукàми, онà опирàется нà тот опыт, который был открыт и описàн Òàйлором. Îвлàдев им, человек получàет удобную веру в духовную непрерывность и в жизнь после смерти. Îднàко этà верà не остàется неизменной в том комплексе, который хàрàктеризуется двойственностью — сочетàнием нàдежды и ужàсà, всегдà возникàющим перед лицом смерти. Óтешàющему голосу нàдежды, огромному желàнию бессмертия, трудности, à в отношении сàмого себя почти невозможности смириться с уничтожением противостоит сильное и ужàсное предчувствие. Ñвидетельствà чувств, отврàтительное рàзложение трупà, очевидное исчезновение личности — непреодолимое инстинктивное ощущение стрàхà и ужàсà приводят, кàк кàжется, человекà нà любом уровне культуры к идее уничтожения, некоему скрытому стрàху и

140