ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

краю гибели. Герой у Гайдара не совершает идеологического, со; циально;политического выбора, но получает экзистенциальный опыт жизни в постоянном присутствии смерти.

В дальнейшем творчестве о пережитой Гражданской войне Гай; дар писать будет редко и фрагментарно, война отойдет в прошлое, станет частью биографии его героев1, но тем не менее мысль о вой; не входит в состав даже самых далеких, казалось бы, его произве; дений. Во;первых, Гражданская война становится неотъемлемой частью биографии персонажей старшего поколения, и тогдашний политический выбор становится безошибочным критерием оцен; ки человека. Так, в «Судьбе барабанщика» участие отца главного героя в «той» войне является залогом его порядочности, а одним из преступлений старика Якова будет ношение им, «бандитом», воинской награды «красных». Но в 1930;е годы писателя более занимает война будущая, она становится важнейшей внешней причиной мировой тревоги. И здесь полученный им военный опыт оказывается как нельзя более кстати.

Гайдар не был одинок в оценке проживаемого страной отрезка истории как кратковременной передышки между двумя больши; ми войнами. Для многих его современников актуальным было то, что война бывшая — с «белыми» — в основном закончилась, они разгромлены, хотя оставшиеся «белые», превратившись в «фаши; стов», по;прежнему продолжают бороться. Война будущая — с фашистами — должна вот;вот начаться. Происходящее внутри

СССР также не могло не озадачивать, внутренняя неустойчивость

инеобъяснимость жизни привносят в повседневность чувство опасности, порождают беспокойство у рядового участника исто; рии. Власти объясняли это беспокойство последствием напряже; ния при строительстве социализма; глобальные и локальные воен; ные конфликты, поиски внешних и внутренних врагов стали постоянным предметом осмысления и изображения в советской политической риторике и в искусстве. Гайдар избегает изображе; ния отрицательных крайностей советской реальности (коллекти; визации, голода, репрессий) или камуфлирует их, но он улавливает

ипередает тревогу в атмосфере времени, при этом делая акцент не

1 О специфической роли событий Гражданской войны в поздних автобиог;

рафических текстах А. Гайдара см., например: Виноградова Е. Жанровое свое; образие рассказа А.П. Гайдара «Советская площадь» // Творчество Аркадия Гайдара. Герой. Жанр. Слог. М., 2006. По мнению автора статьи, в рассказе очерковое начало подменяется притчевым.

95

ПАМЯТЬ БОЛИ

на мистически;таинственной природе власти, парализующей волю даже самого сильного человека, а на мобилизующем начале совре; менного ему существования, помогающем без потерь преодолеть тревогу и найти свое место в мире.

Сам пережив и осознав травму раннего приобщения к войне, оказавшись неготовым к требованиям войны, неизменно включа; ющим убийства, ненависть к врагу, беззаветную преданность иде; алам «своих», готовность к геройству, Гайдар, судя по всему, видит свое писательское и человеческое предназначение в том, чтобы под; готовить современных подростков, обязательных участников буду; щей войны, к испытаниям, которые выпадут на их долю. Для этого необходимо было создать у юного читателя ясную картину мира, где он живет, исключающую недомолвки и разночтения. Очертить для него круг приоритетов, не подлежащих сомнению. Задать матрицы поведения, помогающие уверенно действовать в мире.

Война неизменно появляется практически во всех его произ; ведениях. Она может быть открытой, с внешним врагом («Школа», «РВС»), или тайной, с диверсантами, кулаками («Судьба бара; банщика», «Дальние страны»), но всегда, сначала находясь на пери; ферии повествования, она рано или поздно оказывается в центре существования героев1. Война служит фоном, на котором развора; чивается действие в «Тимуре и его команде», «Коменданте снежной крепости». Даже в мирной «Голубой чашке» с ее, казалось бы, внут; рисемейным конфликтом за пределами страны существует фашизм в Германии, напоминающий о себе военными учениями и антисе; митскими выкриками «известного фашиста, белогвардейца Саньки» (Гайдар 1986, 2, 9) в адрес Берты — эмигрантки из Германии.

Поскольку война носит непрекращающийся и всеобщий харак; тер, все члены общества или являются солдатами, или готовятся в солдаты. Военные составляют самый многочисленный отряд пер; сонажей в книгах А. Гайдара, главные герои окружены военны; ми — родными, знакомыми или совсем посторонними: работают

1 Судя по сохранившимся дневникам и письмам, писатель постоянно сле; дил за развитием военных действий. 1 апреля 1940 года он отмечает: «С Фин; ляндией… война окончена». 14 июня: «Война гремит по земле. Нет больше

Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Германцы наступают на

Париж. Италия на днях вступила в войну»; 29 июля: «Давно уже Франция раз; бита. СССР — это уже Бессарабия, Литва, Латвия, Эстония»; 20 ноября: «На земле тревожно. Греки неожиданно теснят в Албании итальянцев». Подобных заметок в его дневниках много.

96

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

штабы, идут учения, разворачиваются военные конфликты; бди; тельные, но доброжелательные часовые охраняют заводы, шахты, дворцы, дороги. Так, в той же «Голубой чашке», где упоминается друг Маруси — летчик, отец и дочь во время прогулки внезапно замечают, что среди мирного поля «в густых ветвях одинокого де; рева притаился красноармеец. Винтовка висела возле него на суку. В одной руке он держал телефонную трубку и, не шевелясь, гля; дел в блестящий черный бинокль куда;то на край пустынного поля» (Гайдар 1986, 2, 12). Милитарная перенасыщенность совет; ского мира интерпретируется А. Гайдаром однозначно положи; тельно. Совсем малыши Чук и Гек, впервые появляясь перед чи; тателями, когда у них «был бой» («Короче говоря, они просто выли и дрались», Гайдар 1986, 2, 122), на протяжении всего рассказа с вполне мирным сюжетом — поездкой вместе с матерью к отцу на Север — то делают пику, чтобы «ткнуть этой пикой в сердце мед; ведя» (Гайдар 1986, 2, 124); то замечают «в поле завод. Интересно, что на этом заводе делают? Вот будка, и укутанный в тулуп стоит часовой. Часовой в тулупе огромный, широкий, и винтовка его кажется тоненькой, как соломинка» (Гайдар 1986, 2, 129); то, уви; дев «могучий железный бронепоезд», решают, что в кожанке рядом с ним — «командир, который стоит и ожидает, не придет ли при; каз от Ворошилова открыть против кого;нибудь бой» (Гайдар 1986, 2, 129). У них даже на конфетных обертках «нарисованы танк, са; молет или красноармеец» (Гайдар 1986, 2, 124–125).

Подобный образ военизированного государства последователь; но выстраивается во всех книгах 1930;х годов. М. Чудакова пишет о «Тимуре и его команде»:

Перед нами — незримая вертикаль, на которой зиждется монархи; ческое устройство. Средний пласт власти не в состоянии самосто; ятельно следовать справедливости — правильно рассудит дело только тот, кто находится в соответствующем чине, причем воен; ном. В повести нет и следов партийной власти… все верхнее ассо; циируется с военным, все государственное — с назревающей вой; ной, с непреложностью участия в ней, защиты отечества… Это военная империя в ее расцвете. Провозвещается возможность идиллии в ее рамках… возможность обретения покоя1.

1 Чудакова М. Дочь капитана и капитанская дочка // Русский журнал. 22 ян; варя 2004.

97

ПАМЯТЬ БОЛИ

В контексте подготовки ребенка к неотвратимым военным ис; пытаниям подобное структурирование социального пространства необходимо, чтобы создать у читателя ощущение его личной защи; щенности и одновременно ответственности: взрослые контролиру; ют будущее и настоящее, заботятся о молодом поколении; государ; ство посылает солдат защищать своих детей, и они должны готовиться к будущей защите «огромной счастливой земли, которая зовется Советской страной» (Гайдар 1986, 2, 148)1. Герои А. Гайдара хотят участвовать в войне. Война для них — возможность реализо; вать себя. Поэтому девочка Нина из «Судьбы барабанщика» на слу; чайном, но романтическом свидании мечтает: «Когда я буду боль; шая… я тоже что;нибудь такое сделаю… Может быть, куда;нибудь полечу. Или, может быть, будет война» (Гайдар 1986, 2, 44).

Загадка государства, обязательная для находящегося только в пределах собственного ограниченного опыта ребенка, получает своеобразное объяснение через мистический образ Военной Тай; ны — некоего знания, доступного только посвященным, ценнос; тного центра советского мира. Она может являться в виде черте; жей, в форме невиданного еще никем колхоза, представать в лозунге, но глубинная суть ее скрыта и прямо не выражена. Тайна нуждается в тщательной защите ее от врагов, истинная цель армии и состоит в ее защите2. Дети приходят в мир, не ведая Военной Тайны, но они — сначала сами о том не подозревая, а потом уже более осознанно — готовятся к ее постижению и хранению, поэто; му на протяжении детства и отрочества учатся хранить тайны, будь то тайна выброшенной в окно телеграммы в «Чуке и Геке», тайна

1 Герои произведений Гайдара заведомо находятся в более выигрышной по

сравнению с реальной ситуации, потому что отчетливо осознают, на чьей они

стороне. Васька из «Дальних стран» собирается, став взрослым, пойти в Крас; ную армию: «Возьму винтовку и буду сторожить. …А если не сторожить, то

налетит белая банда и завоюет все наши страны» (Гайдар 1964, 2, 72).

2 «Вот уже три месяца, как командир бронедивизиона полковник Алексан;

дров не был дома. Вероятно, он был на фронте» (Гайдар 1986, 2, 185) — в пер; вых фразах «Тимура и его команды» сказано многое. Военные знают нечто,

позволяющее им оказываться в нужное время в нужном месте, стоять на бро;

непоезде среди тайги («Чук и Гек»), сидеть на дереве в чистом поле («Голубая чашка»), входить в дом ничем не выдающегося мальчика и превращать в фо;

тографии оставленные им в ящике не проявленные фотопластинки («Судьба барабанщика»). Армия участвует в никому не известных войнах, вовсе не тре; буя признания своих заслуг, уверенно повинуясь загадочным, с точки зрения профанов, задачам, представляя своего рода касту жрецов Военной Тайны.

98

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

разбитой голубой чашки, странная с точки зрения взрослых тай; ная игра Тимура и его команды или же эзотерическая тайна, но; сителем которой является Мальчиш;Кибальчиш. В итоге среди детей выделяются герои, либо изначально — как Алька или Ти; мур — владеющие тайной, либо успешно прошедшие через испы; тание ею. Именно они особенно остро ощущают тревожность вре; мени, и, преодолев посланные трудности, сохранив свою малую тайну до момента обнаружения с ее помощью скрытых знаков Военной Тайны1, поделившись понятым с обнаруженными в про; цессе самоосознания товарищами, эти герои в будущем пополнят касту профессиональных военных2.

Существование в мире не прекращающейся, то вырывающей; ся на поверхность, то «неизвестной» войны требует от человека четко обозначенного набора качеств, среди которых одним из важ; нейших является умение обнаруживать врагов и обезвреживать их. Формирование этого умения является важнейшей частью воспита; ния гражданина. Дети на Гражданской войне отделяли «своих» от «чужих» по их принадлежности к той или иной воюющей стороне. Война «настоящая» в произведениях 1930;х годов также задает при; надлежность «своих» к «красным», а «чужих» — к «белым». Но по; добное «политическое» противопоставление утрачивает очевид; ность и даже в рамках заведомо упрощающей «Сказки о Мальчише;Кибальчише» (1932) осложняется введением образа Мальчиша;Плохиша — тайного «чужого», только в условиях боя оборачивающегося врагом. В повестях и рассказах 1930;х годов А. Гайдар особое внимание уделяет не результату, но процессу раз; личения, неизменно изображая его как сложный, требующий от героев все больших интеллектуальных и эмоциональных затрат, поскольку «чужесть» может проявляться неожиданно («Дальние страны», 1932; «Военная тайна», 1935), не осознаваться самими ее носителями («Голубая чашка», 1936), сознательно и хитроумно

1 Подробнее о том, как они это делают, см. в нашей статье: Тревога как глав; ная героиня произведений А. Гайдара // Текст. Поэтика. Стиль. Екатеринбург, 2004.

2 Неслучайно фабула всех произведений Гайдара построена так, что герои

формируют территорию обороны, постепенно создавая отряды из тех, кто го;

тов сражаться вместе с ними. Одиночки сплачиваются и постепенно научают;

ся видеть другие такие же отряды, превращаясь в армию, последовательно

уничтожая или перевоспитывая противника, будь то уже упоминавшийся Сань;

ка, Мишка Квакин или сестра Оля из «Тимура и его команды».

99

ПАМЯТЬ БОЛИ

прятаться («Судьба барабанщика», 1939), скрываться в «своих» («Тимур и его команда», 1940), скрываться в себе («Чук и Гек», 1939), наконец, только казаться присутствующей («Комендант снежной крепости», 1941). При этом писатель не просто постепен; но переводит читателей на все более сложные «уровни» игры «Най; ди чужака», но через развитие лейтмотивов крепости, тревоги, военной тайны и других меняет параметры изображаемого мира, делая его все менее однозначным, сохраняя тем не менее отчетли; вую, но уже не столько идеологическую, сколько психологическую границу между «своим» и «чужим»1. Заданные А. Гайдаром спосо; бы определения «своего» и «чужого», судя по популярности про; изведений писателя, вошли в сознание и практику советских и — в меньшей, видимо, степени — постсоветских подростков, что так; же является показателем невозможности жесткого соотнесения «своего» только с «красным», а «чужого» — только с белым.

А. Гайдар настойчиво учит детей видеть признаки скрытой вой; ны, осознавать ее постоянство. В то же время свойственная ему «экономность», характерная для многих писателей, выполняющих функции научения, а не только самовыражения, не позволяет ему обращаться к одним и тем же ситуациям, но требует, как мы по; казали, например, в случае выявления своих / чужих, постановки все более и более сложных для выполнения задач2. В совокупнос; ти произведения А. Гайдара 1930–1940;х годов являются своего рода задачниками, где собраны упражнения на выполнение пра; вил жизни в военных условиях. Он предлагает читателям прислу; шиваться к возникающей у них тревоге, относясь к этому чувству

1 Советская политическая риторика, во многом построенная на идее мира

как войны, формировала поляризованный образ действительности с отчетли;

во обозначенными образами «своих» и «врагов». При этом полагалось, что обу; чение безошибочно отделять одних от других, в том числе и по идеологичес;

ким признакам, должно стать едва ли не основополагающим в процессе

социализации советского ребенка. Советская детская журналистика (см. жур;

налы «Дружные ребята», «Мурзилка» и др.) предлагала немногочисленные и ясные способы подобного различения, следование которым обещало заведо; мый успех, но именно неспособность быстро и безошибочно проводить опе; рацию отличения своих от чужих доставляла немало страданий героям гайда;

ровских книг.

2 Сохранившиеся неоконченные произведения, возможно, потому и оста; ются незавершенными, что в них возникают на уровне конфликта все те же ситуации выявления своих / чужих, и Гайдар убирает эти повторяющиеся тек; сты, считая тему исчерпанной.

100

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

осознанно и серьезно; сигнализировать об опасности сверстникам

истоящим на их защите взрослым (родителям, вожатым, воен; ным); в случае понимания собственной беспомощности обязатель; но просить у них о подмоге1.

Война с ее неизбежными опасностями и смертями предпола; гает также умение особым образом переживать и выражать свои чувства. В гайдаровских книгах апологетизируется сдержанность эмоций. Многим подросткам;читателям навсегда запоминается недопроявленность чувств героев писателя. Очевиден взаимный интерес друг к другу Сергея и Натки в «Военной тайне», но они так

ине скажут о своих чувствах ни слова: «Что;то хотелось обоим напоследок вспомнить и сказать, но каждый из них чувствовал, что начинать лучше и не надо» (Гайдар 1964, 2, 271). Взаимная симпа; тия Тимура и Жени Александровой, Тимура и Жени Максимовой, Саши Максимова и Жени Александровой, Георгия Гараева и Оль; ги, матери и отца Светланы не проговаривается, оставаясь в самом ярком своем выражении на уровне товарищеских поступков, вза; имопомощи, ибо государственный мир — это мир товарищества, равенства перед лицом опасности, смягчаемого четко обозначен; ным распределением функций2.

Встреча со смертью, как и с любовью, также встраивается в более общий государственный контекст, что помогает своеобраз; ному отчуждению от нее, эмоциональному вербальному выраже; нию своего отношения к смерти для более легкого переживания утраты. В той же «Военной тайне» очередной тайный враг убивает Альку, дети «что;то там над могилой говорили, кого;то с ненавис; тью проклинали, в чем;то крепко клялись» (Гайдар 1964, 2, 260), но уже к вечеру «исподволь, разбивая тишину, где;то рокотали барабаны», «дружно и нестройно, как всегда, запевали свою пес;

1 Мы можем только предполагать, каков был уровень знакомства А. Гайда;

ра с психиатрией, но идея осознания тревоги как формы ее приручения, оче;

видно прослеживаемая в текстах писателя, соотносится с таким положением: «Я стремится избежать автоматического страха, характерного для травматичес; кой ситуации, в которой Я оказывается беспомощным. Такое понимание ис; ходит из соотнесения внешней и внутренней опасности: Я подвергается натис;

ку возбуждений и влечений не только изнутри, но и снаружи» (Лапланш Ж., Понталис Ж.#Б. Словарь по психоанализу. М., 1996).

2 Открытую любовную эмоцию позволяет себе лишь отрицательный коми;

ческий персонаж из «Судьбы барабанщика»: влюбленная в Дядю сумасшедшая

старуха.

101

ПАМЯТЬ БОЛИ

ню октябрята», «перекликались голоса над берегом, аукали в пар; ке и визжали под искристыми холодными душами» (Гайдар 1964, 2, 263). Горе переплавляется для детей в необходимый жизненный опыт, для взрослых — в готовность работать и беречь детей, «что; бы они учились еще лучше, чтобы они любили свою страну еще больше» (Гайдар 1964, 2, 269). Любовь, страдание, ревность, страх у гайдаровских героев всегда под спудом, но взросление как раз и состоит в их осознании. Редкие проявления чувств запомина; ются именно опосредованностью их выражения действием: укрыть одеялом, отдать салют, спеть песню, привинтить военный орден. В художественном мире А. Гайдара это норма: неосознанное осоз; нается и претворяется в созидательное, единственное чувство, ко; торое выражается прямо и патетически, — чувство гордости род; ной страной.

Настойчивость и последовательность, с которой А. Гайдар пре; следует свою цель, могла бы показаться едва ли не параноидаль; ной1, если бы он, во;первых, не настаивал на сознательном осво; ении и усвоении подобного рода десемиотизации повседневности, а во;вторых, не демонстрировал бы неизменную потенциальную успешность подобного типа поведения в условиях реально суще; ствующей войны. А реальность продолжающейся войны для него несомненна, свое видение мира Гайдар представляет как един; ственно возможное, не нуждающееся в верификации. Различные детали созданной им картины мира могут быть прочитаны как знаки постоянной скрытой войны: любая дружба оборачивается военным союзом, лес или горы становятся полем военных дей; ствий, причиной бытовых неполадок оказываются диверсии, дет; ских дразнилок — идеологические выпады. Родители — всегда вос; питатели солдата. Любящие всегда сдержанны и готовы к расставанию: мужчины — к отправке на фронт, женщины — к ожиданию. Тотальная оборона, которую держат мир и каждый че; ловек как часть воюющей армии, делает недостижимым покой, но именно такая неспокойная жизнь и представляется единственно достойной человека.

1См., например, следующее определение: «Паранойяльное сознание… пре;

дельно заостряет, карикатуризирует семиотичность мира здоровых людей. По нашему мнению, специфическая гротескная семиотичность является главной отличительной чертой паранойи» (Руднев В. Характеры и расстройства лично; сти. Патография и метапсихология. М., 2002. С. 175).

102

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

Быть военным в мире тотальной войны значит, в пределах гай; даровской концепции, находиться в гуще жизни. Реальное неуча; стие в деятельности армии компенсировалось для А. Гайдара и ношением военной формы, и — главное — писательством, которое он рассматривал как специфическое военное задание. Ведь само; го себя Гайдар представлял солдатом — воспитателем солдат: «Пусть потом какие;нибудь люди подумают, что вот, мол, жили такие люди, которые из хитрости назывались детскими писателя; ми. На самом же деле они готовили краснозвездную крепкую гвар; дию»1. Соответствующая подготовка детей должна была сделать для них менее травматичным вхождение в ситуацию войны: при; учить их к постоянству войны, имеющей в Советской стране спе; цифический характер; научить видеть ее знаки, а также интерпре; тировать их соответствующим образом; отличать своих от чужих; освоить алгоритмы поведения в военных условиях. Писатель оче; видно хотел дать подросткам то знание, которого был в их возра; сте лишен сам, отчего перенесенные им уроки оказались столь тяжелыми2.

Его страстная «жажда ясности»3, которая воплощается во внут; ренне непротиворечивый художественный мир, обусловлена тра; гическим опытом прошлого и осознанием себя как единственно; го авторитетного взрослого, который учит детей. Взрослость,

1 Гайдар А. Воспитание мужества // Детская литература. 1941. № 2. С. 40.

2 Эта установка писателя позволяет его читателям делать такие характерные

умозаключения: «Все подмена, все зыбко… И ты все время промахиваешься —

в выборе друзей и в боязни врагов, ты мечешься по дому, по городу, несет тебя

по стране. Зло заводится в тебе как бы само по себе, шпион появляется в квар;

тире так — от сырости. Будто следуя старинному рецепту, разбросать деньги и

открыть двери. И на третий, третий обязательно день — вот он шпион, готов. Тут как тут… Разрывая круг отчаянья, мальчик берется за оружие. Он наруша;

ет тишину. И, выстрелив три раза, наконец попадает. Настоящий гражданин

начинается только в тот момент, когда он убьет врага. А юные граждане у Гай;

дара часто убивают взрослых» (Березин В. Пятая жизнь писателя // Книжное обозрение. 2 февраля 2005); «Писатель ведь — антипод своих книг… Так и Гай; дар — очень добрый детский писатель. По;настоящему добрый. Не дешевая сентиментальность и ложная романтика, как в худшей советской книге “Алые

паруса”, не псевдодоброта, как у многих советских писателей, а серьезная и от;

ветственная доброта взрослого человека. Бремя взрослого человека» (Лесин Е.

Партизан, или Есть упоение в бою // НГ exlibris. 27 января 2005).

3 Немзер А. По военной дороге. К столетию Аркадия Гайдара // Online. Вре; мя новостей. 22 января 2004.

103

ПАМЯТЬ БОЛИ

утвержденная войной, причащением к страшному, экзистенциаль; ному, — это, конечно, особая взрослость, изначально отягощенная «балластом» знания, вины, памяти и тем самым обрекающая на одиночество. Страдания, смерть, война составляют тайное знание повествователя, являясь одновременно его душевной тяжестью и душевным достоянием, порчей и в то же время оберегом от дру; гих страхов. Остальные взрослые в его мире либо ограниченны (Георгий Гараев, Ольга, Нина), либо сдержанны или молчаливы (родители, не желающие посвящать детей в свою жизнь, военные), либо преступны и лживы («бандиты» всех мастей, включая Дядю и старика Якова). Матерей в мире А. Гайдара, как мы уже отмеча; ли, немного, а мужественные отцы либо воюют, охраняя покой всех детей страны, либо не могут выполнить свои отцовские обя; занности — защищать и учить — по каким;то иным причинам: отец в экспедиции («Чук и Гек»), в заключении («Судьба барабан; щика»), убит врагами («Маруся»). Дети переданы на руки дядьям, сестрам, пионервожатым, нянькам и почти посторонним людям, которые заботятся о них как могут, но не в состоянии преподать им главные жизненные уроки. Эту функцию отсутствующего отца Гайдар принимает на себя. Отец должен заложить мироотношение, в частности, объяснив неизбежность войны в мире, научить ребен; ка тому, чему его, отца, в свое время никто не научил, — правилам поведения на войне. Одна из обязанностей отца — защищать ре; бенка, в том числе и от него самого1.

А. Гайдар извлекает предлагаемые детям правила из своего дра; матического опыта. Он настаивает на необходимости совершения ошибок, неслучайно даже идеальный Тимур, проявляющий безуп; речную — в рамках условий гайдаровского мира — мудрость, начи; нает совершать ошибки в последней книге о нем («Судьба Тимура», 1941). Совершение ошибок входит в гайдаровское понимание нор; мы взросления и развития2, обязателен анализ сделанных героем ошибок, проинтерпретированных как неосознание, который про; веден взрослым — от Чубука в «Школе» до полковника Максимо;

1 Идея защиты человека как от государства, так и от самого себя в этот пе;

риод не была присуща одному только А. Гайдару. Сходную проблематику раз;

вивали самые разные авторы — от М. Зощенко до М. Булгакова, от Д. Хармса

до А. Толстого.

2 Характерна сделанная им дарственная надпись на книге «Судьба барабан; щика»: «Люби барабанщика, который сам падал и сам поднимался».

104