ushakin_c_sost_trubina_e_sost_travma_punkty

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

Но и в этом образе «друга пионеров» проявляются некоторые странности, часть из которых, впрочем, естественно вписывается

вповедение людей той эпохи. Будучи демобилизованным из ар; мии, Гайдар практически всю жизнь носил военную и полувоен; ную форму. Он не просто очень много ездил, постоянно менял места жительства, но, судя по всему, принципиально не обрастал бытом, все время находясь как бы в походе. «В сущности, у меня есть три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха — и больше ничего — ни дома, ни места, ни друзей. И это

вто время, когда я вовсе не бедный и вовсе никак уж не отвержен; ный и никому не нужный. Просто как;то не выходит»1.

Вхарактере и привычках А. Гайдара сохранилось много детс; кого: он любил писать — и не делал из этого секрета — инфантиль; ные стихи, подобные тем, что сочиняли пятилетние Чук и Гек2, и письма русскими буквами на искаженном французском языке, посылал друзьям детски;шуточные письма и телеграммы («Гей, гей, не робей, замечательную сцену закатил я вчера в семье у По; ловцевых тчк Шлите деньги, или я буду вынужден остаться в Кры; му навеки», Гайдар 1973, 4, 552; «Гей! Гей! Не робей! Тверже стой и крепче бей!», Гайдар 1973, 4, 528)3. Его любовь к детям, очевидно, была не наносной, но он играл с ними скорее как сверстник, чем как взрослый: писал смешные записки и письма, вел нелепые, с точки зрения «нормальных» взрослых, разговоры, устраивал «кучи; малы» и подушечные бои. Все эти странности удивительно совпа; дают с отмеченными психологами Русского педагогического бюро особенностями поведения травмированных Гражданской войной подростков: периодически вспыхивающей ребячливостью, обо; стренным чувством бездомности и склонностью к безбытности, болезненной привязанностью к избранным ими самими товарищам.

советских подростков разных поколений, явно не объясняемой только через

специфическую советскую актуальность его книг, и тем несомненным влияни;

ем, которое он оказал на самую массовую читательскую аудиторию.

1 Цит. по: Гайдар Т. Голиков Аркадий из Арзамаса: Документы, воспомина; ния, размышления. М., 1988. С. 167.

2 Допускаем, впрочем, что иных он писать просто не умел. См., например,

его стихи из газеты «Красный воин» (Гайдар 1964, 2, 377–385).

3 Полувзрослость;полудетскость, очевидно, давала ту степень отстранения от военной реальности, которая как раз и создает в гайдаровской прозе атмос; феру достоверности. Стилевая инфантильность, начиная с «РВС», помогает сделать изображение Гражданской войны соразмерным восприятию ребенка.

85

ПАМЯТЬ БОЛИ

Известная мифологизация собственной бытовой и бытийной неустойчивости, «бродяжничества» вообще свойственна писателям этого поколения. В этом смысле безбытность Гайдара коррелиру; ет с принципиально гостиничной жизнью Набокова, готовностью занимать двусмысленное положение, по сути дела, приживалов в чужих домах Зурова и Кузнецовой. Примеров можно приводить еще много, поскольку писатели того времени отчетливо делились на тех, кто всеми силами стремился обрести дом, создававший ощущение своей территории и относительной безопасности, и тех, кто бездомностью вольно или невольно отстаивал и подчеркивал свою неукорененность в пространстве, вырванность из предопре; деленной сетки отношений. Писатели подобного типа, к каковым относился и А. Гайдар, неслучайно подчеркивали не материальную невозможность создания «дома», но неготовность к обладанию им. Бездомность, очевидно, возбуждала душевно необходимое им ощущение бесприютности, временной притуленности к «случай; ному» убежищу, потенциально несущее в себе ощущение свободы, безответственности перед материальной стороной быта. Неожи; данно проявлявшаяся инфантильность также порождала у наблю; дателей ощущение затянувшегося детства, оставшейся навсегда потребности в реально отсутствующей во взрослой жизни легкос; ти отношений.

При всей документированности биографии А.П. Гайдара до потомков она доходит как бы в отраженном свете скупых свиде; тельств современников, слухов, недомолвок. Жизнь, которая схва; чена, конечно, во множестве эпизодических проявлений (писатель в советской стране был человеком поневоле публичным, чья жизнь многократно и перекрестно фиксировалась: в протоколах заседа; ний, списках участников и тому подобных документах, указываю; щих на присутствие или отсутствие там;то и там;то, на выступле; ния и перемещения), тем не менее при ближайшем рассмотрении оказывается очень закрытой. Детство, отрочество, юность словно бы не вспоминаются, о своих переживаниях и взглядах писатель как будто никому не рассказывает. Прошлое проявляется в обмол; вках и глухих упоминаниях. Так, например, в письме 1935 года Р.И. Фраерману Гайдар в связи с предстоящей поездкой своего кор; респондента на Кавказ сообщает между прочим о своем пребыва; нии там: «На перевале в Тубан я был в 1919 — дорога туда зимой очень нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Шиванскую (а ее ты никак не мину;

86

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

ешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой ска; лой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинут; ся, у меня в девятнадцатом убили лошадь» (Гайдар 1973, 4, 523). О том, что кроется за этой скупой констатацией, автор письма умалчивает. Но и без комментариев ясно, что в двух предложени; ях зашифровано что;то драматическое1 . По сути дела, все, что уви; дел, совершил, пережил Гайдар за годы Гражданской войны, оста; лось за скобками свидетельств современников, а единственным хранилищем его человеческого опыта стала проза.

Творчество в итоге оказывается основным источником для ре; конструкции внутреннего мира писателя. Очевидно, что существу; ющая болезнь, причиной которой стала травма преждевременно; го участия в войне, не могла не проявиться в главном деле гайдаровской жизни — его художественном творчестве. Возможно, она же стала одной из причин этого творчества. Об этом немало писали «сторонники» А. Гайдара, защищая писателя: «Среди эпи; зодов Гражданской войны в Хакасии, в которой участвовал буду; щий писатель, — расстрелы пленных и заложников, такие военные хитрости и операции, которые граничат с библейского масштаба преступлениями. Но таковы законы Гражданской войны, в кото; рой и правы, и виновны обе стороны. Из этой войны нельзя вый; ти с чистенькими ручками, из нее можно выйти только с честью и кровью. Вся жизнь Гайдара — это война, которая закончилась в 1941 году его героической смертью на фронте. Все творчество пи; сателя — это выход из этой войны, ее душевная компенсация»2 .

Но компенсация эта может носить разный характер. А. Гайдар, многократно проговаривая свою военную историю, символичес; ки объясняя свои поступки и оправдывая себя в ранних произве; дениях, в итоге отходит от повествований с автобиографическим

1 Таким же эпизодом начинается роман Г. Газданова «Призрак Александра

Вольфа»: «И вот на одном из поворотов дороги, загибавшейся в этом месте

почти под прямым углом, моя лошадь тяжело и мгновенно упала на всем ска; ку». Все, что дальше случилось с героем, вышло из этой сцены, стало ее про; должением. По;видимому, объем гайдаровского умолчания в данном случае равен объему романа Газданова. О внутреннем сходстве А. Гайдара и Г. Газда;

нова см.: Литовская М., Матвеева Ю. Незамеченный контекст незамеченного

поколения: А. Гайдар и Г. Газданов // Гайто Газданов и «незамеченное поколе; ние»: писатель на пересечении традиций и культур. М., 2005.

2 Корнев В. Статья о писателе Аркадии Гайдаре // http://tbs.asu.ru/likbez/ kritika/kornev1.htm.

87

ПАМЯТЬ БОЛИ

подтекстом, практически полностью переключается на рассказ о жизни детей и подростков 1930;х годов, выбирает себе роль стар; шего, чей трагический опыт становится своеобразным залогом достоверности сказанного им, источником переживания, которое невозможно получить никаким иным путем. Встраивая один за другим свои тексты, основанные в конечном итоге на выражении своего стыда перед неготовностью к случившейся в его жизни вой; не и на оправдании этой неготовности, А. Голиков ни разу рацио; нально не проговаривает причины своего мироотношения. Мож; но допустить, что именно тяжелый военный опыт стал одной из важнейших причин воздействия его книг на читателей, ощущав; ших их внутренний, не выпущенный на поверхность, но этого еще более интенсивный драматизм1.

Преждевременные войны Аркадия Гайдара

А. Гайдар начинает свою писательскую деятельность с произведе; ний о Гражданской войне. Это была недавняя, близкая всем в Со; ветской России история и одновременно то, что он лучше всего знал, его личный опыт. Выбор отвечающего таким критериям ма; териала характерен для начинающего писателя, который хочет быть интересным читателю и напечатанным. А. Гайдар в первых произведениях, по сути дела, рассказывает об одном: почему под; росток втягивается в вооруженную борьбу; как он реагирует на смерть, сопутствующую участию в этой борьбе; что влияет на вы; бор им того или иного политического предпочтения. Личностно окрашенный материал остраняется, с одной стороны, очерковой достоверностью, с другой — установкой на изображение войны как увлекательного приключения. Это позволяет проговаривать важ; ные для писателя вещи как бы походя. Героя повести «В дни по;

1Противниками А. Гайдара этот драматизм трактуется как двуличие. Так,

В.Солоухин в «Соленом озере» приводит перевод из статьи Г. Иптекова, назы; вающейся «Гайдар — Хайдар? Два лица одного человека». Вообще спор о псев;

дониме, ставшем родовой фамилией, в нашем контексте принимает особое значение: А.П. Голиков жил либо с фамилией, образованной от детского гал; лицизированного сокращения Г <оликов> д’Ар <замас>, либо с хакасским прозвищем, которое ему дали за жестокое преследование врагов революции.

88

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

ражений и побед» (1925) Сергея Горинова в армию гонят любопыт; ство, стремление повидать мир, поучаствовать в интересном деле. Это дело отнюдь не является общим, ведь воюющая страна пока; зана как живущая своей, далекой от борьбы за революционные идеи жизнью: в голодной Москве — «спящая на столах и на полу» вокзалов «людская масса» (Гайдар 1973, 4, 13), очереди за продук; тами, барахолки, витрины, «залепленные плакатами, афишами, приказами и объявлениями» (Гайдар 1973, 4, 14); в сытом Киеве — «открытые лавки, магазины, рестораны и гуляющая весенним ут; ром публика в легких белых костюмах и кружевах, беспечная и смеющаяся» (Гайдар 1973, 4, 22). Но среди будничных беспорядоч; ных забот и порожденного ими равнодушия к «сволочи разной» мир Советских Командных Курсов, куда попадает Сергей, кажет; ся островом разумности, ясности и порядка. «Бодрая живая мас; са» курсантов, четко поставленные командирами задачи, ясное по; нимание того, что такое «коммунистическая вера» («Вера в свое дело, в человеческий разум, в торжество труда… вера в свои руки, в собственные силы», Гайдар 1973, 4, 25), — все это нравится ге; рою, в первую очередь, своей определенностью и осмысленностью. Курсанты смутно и по;разному понимают «правое дело», но общая битва с врагами;«беляками» объединяет, делает наполненной их жизнь. Поэтому Сергей полностью погружается в настоящее, не вспоминает о прошлом, в армии находит друзей, которые для него становятся в полном смысле слова «нашими», чувствует себя там легко и уверенно1. Война, как ни странно, упорядочивает жизнь ге; роев, вносит высокий смысл приобщенности к значительному в их беспорядочное существование, задает вектор биографии. В произ;

1 Товарищество для Гайдара оказывается своеобразной компенсацией внут;

реннего сиротства, ощущение которого было связано не только с ранним ухо;

дом из дома, относительно ранней смертью отца и матери, но и с тем, что он

оказался отверженным военной средой, которую, по;видимому, искренне ценил.

Тема сиротства проходит через всю жизнь и творчество А. Гайдара. Она возни; кает даже в письмах, адресованных детям, когда шутливый повод обнаруживает

подспудный драматизм: «И еще прошу вас, не оставьте на сиротскую долю на;

шего Киселяна Котеновича, потому что сам я круглый сирота и знаю, как пло; хо жить в круглом сиротстве» (Гайдар 1973, 4, 509). В письме к Р. Фраерману он

пишет про то же: «Милый Рувим, я ведь на самом деле сирота, и друзей у меня очень мало» (Гайдар 1973, 4, 524). Своих персонажей Гайдар часто делает полу; сиротами: нет матерей у детей — главных героев «Военной тайны», «Тимура и его команды», «Коменданта снежной крепости», «Судьбы барабанщика».

89

ПАМЯТЬ БОЛИ

ведениях 1930;х годов подобные представления о Гражданской войне будут присущи лишь «неразумным детям» и сюжет будет строиться на преодолении ими этих расхожих упрощений.

Изображенная в первых гайдаровских произведениях Граждан; ская война лишена трагизма, поскольку позиции героев и пове; ствователя совпадают в абсолютной уверенности в правоте «крас; ных» и пользе для молодого человека армейской жизни — эта правота не обсуждается и не ставится под сомнение. Война превра; щается для героя в полную опасностей игру с четкими правилами, в которой нужно хитростью и находчивостью заставить врага об; наружить себя. Смерть входит в условия игры, являясь для одних справедливым возмездием за злодеяния, для других — неизбежной жертвой ради победы «правого дела». «Наших» убивают, ранят; смерть врага таковой даже не именуется: «бандитов» «угощают», им «показывают», их «хотят полоснуть из нагана»; расстрелы врагов революции не изображаются непосредственно, но только обозна; чаются: «Возле каменной стены у церковной ограды, перед отде; лением курсантов, хмуро опустив головы, встали четыре человека, как пойманные волки, бросая взгляды исподлобья. Сергей посмот; рел на них холодно и спокойно» (Гайдар 1973, 4, 38); «Когда его поставили возле толстой каменной стены у рощи, он окинул всех полным высокомерия взглядом. И в залпе потерялось его после; днее слово: — …сволочи!» (Гайдар 1973, 4, 86)1. Гайдар подчеркну; то избегает изображения ужаса смерти; герои мыслят в категори; ях не убийства, но защиты интересов государства, их действия в глазах читателя легитимируются тем, что они отстояли существу; ющую на момент написания повести Советскую Украину.

Военные успехи предопределены не количеством уничтожен; ных врагов, но ловкостью и убежденностью «красных». В финале главные герои счастливо встречаются, они празднуют успех вмес; те со всей армией и Республикой, будничная, аполитичная, мир;

1 Ср.: «Четырнадцатилетним мальчиком сделали меня унтер;офицером. Никогда не смотрел я на действие своего оружия: мне было страшно увидеть падающих от моей руки людей. А в августе 1919 года в наши руки попали ко; миссары. Отряд наш на 3/4 состоял из кадет, студентов и гимназистов… Мы все

стыдились идти расстреливать… Тогда наш командир бросил жребий, и мне в

числе 12;ти выпало быть убийцей. Что;то оборвалось в моей груди… Да, я уча;

ствовал в расстреле четырех комиссаров, а когда один недобитый стал мучить;

ся, я выстрелил ему из карабина в висок. Помню еще, что вложил ему в рану

палец и понюхал мозг» (Дети эмиграции. С. 202).

90

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

ная жизнь в которой сменилась целенаправленной военной жиз; нью: «Кругом била жизнь ключом. Носились кавалеристы. Тяну; лись пленные. Проходили отряды с песнями. Откуда;то доноси; лись бодрые, приподнимающие звуки боевого марша» (Гайдар 1973, 4, 182). Естественно и хорошо закончившимся приключени; ем, разрывающим сонную жизнь, война предстает и в «Р.В.С.» (1926), где для героев в силу их возраста, происхождения и обсто; ятельств также не возникает проблемы, чью сторону занимать и как реагировать на происходящее. Хотя в начале повести Димка готов с равным успехом изображать в игре всех участников воен; ного конфликта — и белых, и красных, и зеленых, — в итоге он все же выбирает «красных»: потому что они защищают мальчишек, по; отцовски заботятся о них, потому что они добрые. Если дезертир Красной армии «бабахнул в голову» любимой собаке (Гайдар 1964, 1, 76), если атаман Криволоб расстрелял на окраине деревни «че; тырех москалей и одного украинца» (Гайдар 1964, 1, 42), то крас; ные спасают своего командира, стреляя во врагов, но — в про; странстве рассказа — никого не убивая.

Попытки изобразить войну как увлекательное приключение в более позднем творчестве А. Гайдар будет предпринимать еще не; сколько раз: в «Обыкновенной биографии» (1931), «Бумбараше» (1937), — но эти произведения так и останутся незавершенными, поскольку необходимость в подобной символизации опыта Граж; данской войны отпадет. У писателя хватит мужества проговорить значительно более важное для него в повести «Школа» (1930). Автобиографизм этой повести не оспаривается никем из исследо; вателей: главный герой Борис Гориков учится в реальном учили; ще Арзамаса; семья его очевидно сочувственно настроена по от; ношению к большевикам; он бежит из дома на фронт, участвует в сражениях и т.п. В то же время писатель заведомо меняет некото; рые биографические факты: отца героя расстреливают как дезер; тира, мать его не знает про побег, у него всего одна сестра. Вполне вероятно, что не совпадают с реальностью и многие не поддающи; еся проверке факты военной биографии. Но нас в данном случае волнует не биографическая или даже конкретно;историческая психологическая точность данной повести, а тот образ подростка на Гражданской войне, что сложился у писателя к 1930 году. Вне; сенные в биографию изменения явно были необходимы для реше; ния все той же задачи замещения реального опыта интерпретаци; ей опыта героя.

91

ПАМЯТЬ БОЛИ

В «Школе» темп повествования замедляется, эпизоды, которые могли бы стать точками роста авантюрности (встреча с кадетом Ваальдом, путаница из;за письма и т.п.), в общей структуре пове; сти эту функцию не выполняют. Акцент переносится с быстро сменяющих друг друга событий первых книг о Гражданской вой; не на душевное состояние подростка, для которого все произошед; шее в этот период биографии действительно оказывается школой жизни, тем самым реальным училищем, которое герою так и не удалось окончить. Фабула повести основана на изображении со; циализационного слома. Борис, уже получивший навыки общежи; тия в уездном тихом Арзамасе, как и все его сверстники, понево; ле втягивается в ситуацию войны — сначала Первой мировой, потом Гражданской. Подросток учится жить в новых для него ус; ловиях войны. Его учеба проходит однообразно: житейская зада; ча — ошибка — ее трагические последствия; новая задача — новая ошибка — снова трагические последствия. Не проверил за собой «хвост» — выдал отца; уснул на посту — стал причиной ареста дру; га; не успел укрыться — попал под пулю. Уроки войны неизменно связаны со смертью, духовная жизнь героя определяется ее посто; янным присутствием. Жизненный опыт в подобных условиях при; ходит только через страдание и смерть. Борис убивает сверстника и становится причиной гибели своего военного наставника, его самого тяжело ранят; и хотя Гайдар все время смягчает картину понимающими оценками окружающих Бориса людей (война есть война), но события побуждают героя и самостоятельно вырабаты; вать компенсационные механизмы, защищающие от чувства по; стоянной вины и тоски.

Герой «Школы» убегает на войну от вины перед отцом, от тос; ки, одиночества, неразрешимых, как ему кажется, школьных про; блем1. Это прекрасно понимает умный красноармеец Чубук, кото; рый на хвастливое замечание Бориса о том, как тот самостоятельно «умно и дальнозорко» выбрал «самую правильную, самую револю; ционную партию», замечает:

1 Аналогичный поступок в том же возрасте и по тем же причинам совершает

автобиографический герой В. Катаева («Юношеский роман»), только бежит он на Первую мировую войну. Но в романе В. Катаева, написанном восьмидеся; тилетним писателем в 1982 году, доминирует ирония над несоответствием по; вода и последствий поступка.

92

МАРИЯ ЛИТОВСКАЯ. «ОРУЖИЕ И АМУНИЦИЮ ДЕРЖАТЬ...»

Это тебе только кажется, что сам. Жизнь так повернулась. Вот тебе и сам! Отца у тебя убили — раз. К людям таким попал — два. С то; варищами поссорился — три. Из школы тебя выгнали — четыре. Вот ежели все эти события откинуть, то остальное, может, и сам додумал (Гайдар 1964, 1, 268).

Чубук и остальные красноармейцы договаривают то, что Борис не осознает или же скрывает от самого себя: осуждение себя явля; ется формой самопознания.

К причинам, толкнувшим подростка на войну, Гайдар причис; лит еще и его тягу к оружию — маузерам, винтовкам, револьверам, бомбам, и стремление к яркой судьбе:

Еще в Арзамасе я видел, как мимо города вместе с дышавшими искрами и сверкавшими огнями поездами летит настоящая креп; кая жизнь. Мне казалось, что нужно только суметь вскочить на одну из ступенек стремительных вагонов, хотя бы на самый крае; шек, крепко вцепиться в поручни, и тогда назад меня уже не стол; кнешь (Гайдар 1964, 1, 197).

Герою кажется, что добровольчество станет выразительным началом «сознательной» жизни, но Гайдар акцентирует внимание на цене этой подростковой самоуверенности. Война воспринима; ется подростком как яркое начало биографии, и писатель, с пони; манием относясь к этой идее, в то же время показывает, какова цена этого эффектного поступка. Один из центральных мотивов «Школы» — осознание Борисом разницы между надуманным и встреченным им в действительности, будь то абстрактный, симво; лически окрашенный пропагандистский враг и встреченные плен; ные австрийцы («усталые серые пленники не произвели на нас того впечатления, на которое мы рассчитывали. Если бы не шинели, они походили бы на беженцев. Те же худые, истощенные лица, та же утомленность и какое;то усталое равнодушие ко всему окружа; ющему», Гайдар 1964, 1, 110) или книжное представление о войне как о приключении и рукопашные бои, расстрелы пленных, в ко; торых приходится участвовать самому («Мальчик… если ты дума; ешь, что война — это вроде игры али прогулки по красивым мес; там, то лучше уходи обратно домой! Белый — это есть белый, и нет между нами никакой средней линии. Они нас стреляют — и мы их жалеть не будем!» — говорит герою все тот же Чубук; Гайдар 1964,

93

ПАМЯТЬ БОЛИ

1, 73). Опыт на войне приходит только через страдание и смерть. Борис убивает сверстника1 и становится причиной гибели своего военного наставника, заменившего ему отца; его самого тяжело ранят; и хотя Гайдар все время смягчает картину понимающими оценками окружающих Бориса людей (дескать, война есть война), но полученный ранний опыт, вне сомнения, изображен им как трагический и преждевременный: к пятнадцати годам герой уби; вал сам, стал причиной смерти, нарушил завет отца и оказался на

1 На сей раз А. Гайдар дает подробное, психологически мотивированное, оправдывающее героя описание убийства им Юрия Ваальда, пробирающегося на Дон и первым напавшего на Бориса: «Он стоял в двух шагах от меня и по; махивал тяжелой дубиной. Тук;тук… — стукнуло сердце. — Тук;тук… — настой; чиво заколотилось оно обо что;то крепкое и твердое. Я лежал на боку, и пра; вая рука моя была на груди. И тут я почувствовал, как мои пальцы осторожно, помимо моей воли, пробираются за пазуху, в потайной карман, где был спря;

тан маузер. Я крепко сжал теплую рукоятку и тихонько сдернул предохрани;

тель. В это время мой враг отошел шага на три — то ли затем, чтобы лучше ог;

лядеть меня, а вернее всего затем, чтобы с разбегу еще раз оглушить дубиной.

Сжав задергавшиеся губы, точно распрямляя затекшую руку, я вынул маузер и

направил его в сторону приготовившегося к прыжку человека. Я видел, как

внезапно перекосилось его лицо, как он крикнул, бросаясь на меня, и скорее машинально, чем по своей воле, я нажал спуск… Он лежал в двух шагах от меня со сжатыми кулаками, вытянутыми в мою сторону. Дубинка валялась рядом. “Убит”, — понял я и уткнул в траву отупевшую голову, гудевшую, как телефон; ный столб от ветра. …И страшно стало мне, пятнадцатилетнему мальчугану, в черном лесу рядом с по;настоящему убитым мною человеком» (Гайдар 1964, 1, 225). В этом эпизоде нет деталей собственно убийства, его заменяют описания позы противника до и после смерти и чувств Бориса. Слово «мальчуган», оче;

видно, указывает на жалость героя к себе или же на ретроспективный харак;

тер повествования. Описание расстрела Чубука также заменяется изображени; ем жеста и звука выстрела: «Чубук выпрямился и, презрительно покачав головой, плюнул. Тут так сверкнуло и грохнуло, что как будто бы моей голо; вой ударили по большому турецкому барабану. И, зашатавшись, обдирая хля;

стик капитанского обшлага, я повалился на землю» (Гайдар 1964, 1, 303). И в

том и в другом случае происходит символическая смерть Горикова: он падает,

оглушенный чужой смертью, причиной которой является сам. Третья симво; лическая смерть в финале романа, когда герой впервые спокойно видит смерть

своего товарища («…он еще крепче обнял молодую сломанную березку, посмот;

рел на меня спокойной последней улыбкой и тихо уронил голову на вздрогнув;

ший куст», Гайдар 1964, 1, 335), становится последним его испытанием на пути взросления. Последнюю фразу повести «Шли санитары» можно прочитать как

указание на исцеляющее от травматической реакции прошлого будущее. См.

также толкование «Школы», предложенное А.П. Ефремовым в: Ефремов А.П.

Три попытки Аркадия Гайдара // Гайдар А. Судьба барабанщика. СПб., 2000.

94