Аталычество, усыновление, побратимство

' Рассмотренными выше обычаями — гостеприимства, куначества и патроната — не исчерпываются все проявления ЭКК в общест­венном быту горских народов Кавказа. Другую группу таких контактов составляли формы искусственного родства — аталы-чество⁷⁸, усыновление, побратимство, широко функционировав­шие в традиционных кавказских обществах в прошлом. Одной из таких форм было аталычество. Благодаря этому обычаю самыми близкими узами, в сознании народов считавшимися даже выше кровнородственных, оказывались связанными не только две

184

185

Рис. 18. Молодой убыхский киязь со своим аталыком. _:

Рис. Г. Гагарина 1840-х годов

семьи — воспитанника и воспитателя, но и крупные коллекти­вы — фамилии, «братства» (например, у западных адыгов) и даже целые народы.

Обычай аталычества не был исключительно кавказским явле­нием, его широкая распространенность по ойкумене вполне дока­зана. На Кавказе в XVIII—XIX вв. у одних горских народов (адыги, абхазы, карачаевцы, балкарцы, осетины, грузины-сваны) этот обычай сохранялся довольно отчетливо, хотя и в сильно из­мененном виде; у других прослеживался очень слабо (вайнахи), у третьих — хевсуры, тушины, часть сванов (жители Вольной Сванети) аталычество не зафиксировано⁷⁹. Аталыческие связи, заключавшиеся главным образом по политическим соображениям,

186

йыли характерной чертой быта многих народов Горного Кавказа _на протяжении почти всего XIX в. В 1830-х годах современные бытописатели отмечали, что знатные мегрелы и гурийцы никогда _не воспитывали своих детей дома, а отдавали их на воспитание в дома тех, кого они «наиболее уважали» ⁸⁰.

Роль аталычества в установлении теснейших связей между фамилиями и целыми народами была огромна, и в этом видится его важнейшая социальная функция. С помощью обычая аталы­чества примиряли кровников, устанавливались связи, в народном сознании считавшиеся даже выше кровных⁸¹.

В наиболее яркой форме обычай аталычества в XIX в. сохра­нялся у адыгов и абхазов. «Все владельцы,—отмечалось в нача­ле XIX в. в отношении кабардинцев,— отдают на воспитание своих сыновей своим узденям и даже рабам своим» ⁸². Аталыче­ство у западных адыгов описал Хан-Гирей. «Не слыхано,— от­мечает он,— в Черкесии примера, чтобы дети человека значитель­ного воспитывались в родительском доме... напротив, по рожде­нию младенца немедленно отдают его на воспитание в чужие руки, то есть человека, избранного в дядьки. Избранный нередко приезжает еще до рождения младенца в дом того, от которого по­лучил согласие взять па воспитание его будущее дитя, и ждет разрешения от бремени матери будущего своего воспитанника. Потом, сделав приличное торжество в доме родителей, он воз­вращается к себе с новорожденным и воспитывает его до совер­шеннолетнего возраста» ⁸³.

Связи воспитанников и воспитателей были очень крепкими. Воспитанники всячески помогали своим аталыкам, одаривали их ценными подарками, нередко крепостными крестьянами. В 1781г. кабардинский холоп Асан, бежавший в Моздок со своим братом Магометом, доносил в своей жалобе местной администрации, что владелец Малой Кабарды Мударова кабака 4 года тому назад от­дал его, Асана, с братом своему дядьке, т. е. аталыку, первосте­пенному узденю Большой Кабарды Куденетову, от которого че­рез некоторое время Асан и бежал в Моздок для принятия «святого крещения» и с тем, чтобы остаться там на вечное посе­ление. Брат же его был отдан Куденетовым в Крым⁸⁴.

В свою очередь аталыки были первыми помощниками своим воспитанникам в самых разных делах. Посольство Толочанова и Иовлева, в 1640-х годах направляясь в Имерети, на Северном Кавказе проходило через земли кабардинского владельца Заза-руки, который велел проводить их до Балхар (Балкарское обще­ство) и приказал «их отдать балхарскому мурзе Алибеку да Че-полову Джанбулатову дядьке (т. е. аталыку.— Н. В.) Черкасско­му», что и было сделано. В свою очередь балкарские мурзы, как сообщает статейный список посольства, проводили послов «до имеретинской деревни Бугу» ⁸⁵.

Совершенно ясно, что обычай аталычества издавна играл ог­ромную роль в установлении тесных связей как внутри своего народа, так и с другими народами. «Связь по аталычеству счи-

187

Рис. 19. Танец в балкарском сел. Урусбиево. Фотография конца XIX в.

тается священной. Не только семейство аталыка становится род­ным своему воспитаннику, но часто считается, что жители цело­го селения, общества и даже страны считают себя аталыками воспитанного между ними ребенка знатной фамилии» ⁸⁶. Именно данная сторона обычая аталычества — теснейшая связь, которая создавалась благодаря этому обычаю между разными народами, и интересует нас. Неизвестный бытописатель 60-х годов XIX в. в отношении адыгов подчеркивал, что у них детям нередко дают имена по названиям племен, в которых они воспитывались: Бес-леней (группа западных адыгов), Убых и др. Значительные свя­зи по аталычеству с западными адыгами имели .крымские ханы. «Дом Гиреев,— пишет В. Д. Смирнов,— имел особые связи ата­лычества, побратимства с некоторыми из черкесских племен, ко­торые искони причислялись к подданным крымских ханов, хотя эта зависимость никогда не выражалась в определенных формах практического осуществления ханской власти над землями вне пределов Крымского полуострова»⁸⁷. Так, ханские наследники воспитывались среди адыгов — жанеевцев и бесленеевцев. Бла-рамберг, отмечая наличие аталыческих связей между крымскими ханами и адыгами, подчеркивал, что первые в случае необходи­мости всегда находили прибежище в Черкесии. Западноадыгские князья нередко имели по нескольку аталыков. Асланбек, сын темиргоевского князя Джамбулата Болотокова, имел трех аталы­ков: первым был кабардинский первостепенный уздень Кудене-тов. вторым — абадзехский старшина Аджи Аджимоков, треть­им — убыхский дворянин Хаджи Берзек, который был аталыком

188'

Рис. 20. Кабардинцы. Фотография конца XIX в.

и самого князя Джамбулата. Позднее Хаджи Берзек, украв у Аджимокова сына князя Джамбулата, стал его воспитателем. Все абадзехи считали себя аталыками темиргоевского князя Айтека Джамбулата Айтекова⁸⁸.

Кабардинцы издавна находились в аталыческих связях с со­седними народами: с балкарцами, осетинами-дигорцами, карача­евцами. Последние помимо различной дани, выплачиваемой ка­бардинским князьям, должны были «делать разные подарки мо­лодым князьям, которых отцы присылали с малолетства к кара­чаевцам...» В одном из документов комиссии по разбору сословно-поземельных прав (середина XIX в.), содержащем рассказ о переселении дигорцев на равнину, говорится: «Дигорский народ, не имея сил защищаться от кабардинцев, должен был подчинить­ся им. Старшины сами находили выгоду в этом и помогали князь­ям кабардинским, в особенности с тех пор, как приняли веру магометанскую. Кабардинские князья как одноверцев и воспита­телей покровительствовали дигорским старшинам. Пользуясь этим расположением, они просили у своих воспитанников по­зволить пользоваться около Черных гор на плоскости землями и, получив на это от князя Таусултана согласие, старшины пред­ложили черному народу (т. е. зависимым крестьянам.— Н. В.) выселиться из своего жительства...» ⁸⁹

В первой половине XIX в. тесные аталыческие связи име­лись между кабардинцами и абазинами, убыхами и абхазами, аб­хазами и садзами, убыхами и адыгами. Медовеевцы считали себя аталыками кабардинского князя Карамурзина. Сын известного-

189

младенца, а семью освобождали от всех видов податей. В семье кормилицы ребенок находился до 4—5 лет, причем родители его навещали. Как видим, в карталинском позднем варианте аталы-чества налицо уже немало нарушений его классической формы: приведение кормилицы в семью новорожденного, посещение ре­бенка его родителями в случае воспитания в семье кормилицы и т. п. Воспитанник был тесно связан с семьей кормилицы. По обычаю, когда он женился, то обязательно брал сына своей кормилицы в шаферы (меджваре). Когда женился его молочный брат, то жене последнего воспитанник делал подарки (кольцо, отрез материи и т. п.) ⁹⁷.

Как и аталычество, другой социальный институт — усыновле­ние, широко практиковавшийся в традиционных кавказских об­ществах, выполнял важную функцию общения народов и уста­новления между ними контактов. Первоначально обычай усынов­ления⁹⁸ происходил как усыновление чужеродца, очень часто иноплеменника, которого принимала в свой состав родовая общи­на или фамилия. Пришельцы (в большинстве это были бежавшие с родины из-за обычая кровной мести) находили приют и защи­ту в чужой им общине, которая принимала их в свой состав в соответствии с традиционными нормами и установлениями. Такой акт совпадал с интересами общины, стремившейся к укрепле­нию и потому охотно принимавшей новых членов. М. М. Кова­левский отмечает, например, в отношении шнавской общины Чаргали, что в ней жили шесть фамилий — Пиркутиани, Шавер-диани, Раткаани, Бояни, Горзамаули, Гураспаули. Все они счи­тались родственными и принадлежали к одному «роду» Гогочури. Браки между ними были запрещены. В народном представлении из названных фамилий пришлыми были Горзамаули (из Кисте-ти), Бояни («татарского происхождения») и Гураспаули (из Хе-ви) ". Таким образом, три из шести пшавских фамилий, назван­ных М. М. Ковалевским, считались пришлыми, принятыми по обычаю усыновления.

Аналогичные факты отмечены также у части хевсур, пересе­лившихся в Гудамакарское ущелье. Согласно местным предани­ям, хевсурская фамилия Циклаури первоначально поселилась в с. Чобалаури (впоследствии перешла в с. Китохи). Когда же в Чобалаурп приходили другие фамилии, в том числе чужеземные, то они имели право обосноваться в этих местах лишь в том слу­чае, если принимали фамилию Циклаури, т. е. усыновлялись ими. С усилением этой фамилии и ростом ее численности необ­ходимость в столь строгом выполнении такого обычая отпала, и, поселяясь в Чобалаури, пришельцы уже могли сохранять свою фамилию. Подобные факты включения в этнос иноэтничных эле­ментов, принимаемых по обычаю усыновления, были известны в самых разных районах Горного Кавказа. У карачаевцев, напри­мер, чужеземными по происхождению фамилиями считались Тамбиевы (кабардинцы) и Эбзеевы (сваны, от карач.-балкарск. эбзе — сван, грузин). Известен среди карачаевцев и обычай нри-

192

Рис. 21. Грузины-хевсуры. Фотография 1880-х годов

нятия иноплеменников в состав одной из коренных фамилий. По местному обычному праву пришлые чужеземцы не могли основывать новые фамилии, они могли лишь быть принятыми в состав одной из коренных карачаевских фамилий. «Такое при­нятие в род,— отмечает И. С. Щукин,— было выгодным как для принимаемого, так и для воспринимающего рода; первый сразу становился полноправным членом древнего и уважаемого рода, на помощь и защиту которого он мог рассчитывать, а для вто­рого было лестно увеличить число своих членов, что придавало ему большую силу и значение». Принятые в карачаевскую фа­милию назывались братьями «из-под палки» (что соответствовало ритуалу усыновления), кровные же братья — «братья-головеш-ники», т. е. унесши^ при разделе из отеческого очага головешки для новых очагов. По свидетельству И. С. Щукина, этот обычай исчез в Карачае примерно в конце XIX в.¹⁰⁰

Обычай усыновления широко практиковался и среди запад­ных адыгов, у которых он был известен в двух формах: индиви­дуальной и коллективной. О первой из них Н. Ф. Дубровин пи­сал: «Лицо чуждого народа или чуждого общества, переселив­шись к одному из черкесских племен и желая там скрыться... или остаться навсегда, изъявляло желание быть усыновленным одним из семейств того аула, в котором поселилось». Далее Н. Ф. Дубровин описывает ритуал усыновления, состоявший в

193

том, что приемыш трижды касался губами сосков обнаженной груди жены или матери главы семьи. Такое усыновление уста­навливало священную связь между пришельцами и их новой семьей и налагало на первых те же обязанности, какие, напри­мер, сыновья должны были выполнять по отношению к отцу. Другая форма усыновления — коллективная в XIX в. была отме­чена, в частности, у западных адыгов. У абхазов Я. С. Смирно­ва выделяет три вида усыновления — ахупхара, ашахупхара и авнадара, при котором в большинстве случаев усыновлялся взрослый человек. Основные отличия этих видов усыновления диктовались теми целями, какие они преследовали. Ахупхара — усыновление с целью обеспечения безопасности человека среди чужих; при ашахупхаре усыновляли кровника; авнадара — совершенно особый вид усыновления, когда бедная крестьянская семья усыновляла феодала или состоятельного и влиятельного крестьянина¹⁰¹. У абхазов, таким образом, в установлении контактов с разными этносами основную роль играла ахупхара, которая делала безопасным пребывание какого-либо лица в чу­жой для него этнической среде.

Факты усыновления чужеземцев и принятия их благодаря этому обычаю в состав местных фамилий засвидетельствованы также в быту других горских народов. Так, согласно осетинской устной традиции жители Магран-Двалети (область на южных склонах ГКХ в верховьях р. Лиахви) приняли в свою среду и дали убежище гонимой неизвестной им фамилии, которую наде­лили землей около с. Эдиси, где пришельцы со временем построи­ли укрепленный замок. Это не понравилось двалетцам, и они захотели узнать, кто же такие пришельцы и каково их проис­хождение. В ответ те сказали: «Вы нас приняли по священному долгу гостеприимной страны Вашей и, наделив нас по велико­душию землей, которая принадлежала прежде одному из ваших родов, тем самым усыновили нас и сопричислили к сему роду, почему называйте нас именем оного...» Живший в с. Муцо (Пи-рикит Хевсурети) род Торгва считался чеченским по происхож­дению. Бежав из Чечни по кровной мести, Торгва пришли в Хев­сурети и по обычаю усыновления вошли в состав сильного мест­ного рода Чинчараули. В состав цова-тушинских (бацбийских) фамилий, согласно местной устной традиции, по обычаю усынов­ления вошли несколько чужеземных фамилий. При совершении соответствующего обряда усыновляющая фамилия получала от пришельцев быка и медный котел ¹⁰².

Поздние формы проявления обычая усыновления не были кол­лективными. Более того, пришельца принимала не фамилия, а лишь одна семья. Именно так принимали иноплеменников, на­пример, шнавы, на что в 1880-х годах указывал М. М. Ковалев­ский. После совершения определенного ритуала приемыш счи­тался усыновленным данной семьей и тем самым считался при­нятым в общину. С этого момента он отвечал за свою новую фамилию, выполнял обычай кровной мести, полагающиеся брач­ные запреты т. п.¹⁰³

194

Именно такого рода усыновление отдельными лицами нередко практиковалось в кавказских обществах в политических целях. ]3 1855 г. правительница Мегрелии Екатерина Дадиани изъявила сванскому князю Джамсуху желание усыновить его. «Само собой разумеется,— подчеркивает К. Бороздин, описавший этот факт,— что после усыновления у Джамсуха и княгини симпатии и анти­патии их делались общими и потому Михаил Шервашидзе для Дяхамсуха, а Константин Дадешкелиапи — для княгини стано­вились заклятыми врагами». По свидетельству Бороздина, имев­шему возможность долгое время наблюдать местный быт, обычай усыновления считался в кавказских обществах одним из самых уважаемых, и родство, основанное на этом обычае, приравнива­лось к кровному¹⁰⁴.

Значение обычая усыновления выходило за рамки социаль­ной и политической жизни горских народов. Велика была также его роль в этнической жизни края. При взаимных миграциях, по­стоянно совершавшихся в разных областях Горного Кавказа, этот обычай был своеобразным социальным регулятором. Каж­дый беглец, выходец из другой этнической среды, знал, что по обычаю усыновления он станет полноправным членом коллек­тива-усыновителя. Таким образом, юридически (по не фактиче­ски), согласно нормам местного обычного права, натурализация иноплеменника происходила сразу же, как только совершался обряд усыновления пришельца местной фамилией.

В установлении тесных связей между кавказскими народами большое значение имел обычай побратимства и посестримства. Побратимами становились как лица одного этноса, так и пред­ставители разных этносов. Это могли быть жители различных се­лений, общин, что обычно преследовало цель укрепления союза против внешних врагов. В XIX в. хевсуры, например, общины Уканхаду путем совершения обряда побратимства объединялись в союз против ингушей, когда последними был у них украден скот. Большое значение имело побратимство для прекращения кровной вражды двух фамилий. Целью побратимства была вза­имная помощь в различного рода жизненных ситуациях, причем побратимами зачастую становились после серьезных испытаний. Побратимы были верны друг другу до самой смерти, мстили за гибель одного из них и нередко один побратим жертвовал своей жизнью во имя другого. Побратимство обязывало к полной под­держке, взаимопомощи, верности. Побратимы помогали друг другу в строительстве домов, во время пахоты, вместе воевали, обычай кровной мести распространялся на побратимов. В случае смерти одного из них в поминальных скачках обязательно участвовал конь покойного побратима. По умершему побратиму побратим соблюдал траур. Побратимы не имели права вступать в брак с ближайшими родственниками. Побратимы — представители раз­ных этносов обязательно присутствовали на свадьбе своего по­братима ¹⁰⁵.

Известны факты, когда обычай побратимства совершался ис-

195

7*

адыгского (натухайского племени) владетеля Сефер-бея Кара-батыр был отдан на воспитание убыхам, вместе с которыми уча­ствовал в военных набегах. Владетельный князь Абхазии Михаил Шервашидзе воспитывался в известной убыхской фамилии Берзе-ков. Как отмечалось в официальных документах 40-х годов XIX в., по обычаю аталычества он имел тесные связи с убыхами и поль­зовался «в этом племени влиянием, совершенно исключительным. Что он у убыхов сильнее Магомет-Амина и прочих проповедни­ков, в том нет сомнения...» Глава убыхов Керендук Берзек по­стоянно бывал в доме князя, который в трудные для убыхов времена разрешал обмен на кукурузу невольников и даже «уч­редил в пользу убыхов особый налог (по пять кошелок с дыму), который взыскивается с жителей (Абхазии.— //. В.) с крайней строгостью». Интересно отметить, что тот те князь Михаил Шер­вашидзе считался воспитанником также адыгов и джигетов-сад-зов, «всегда помогавших ему,— пишет К. Мачавариани,— достав­кой отборнейшей дружины для защиты против врага». Действи­тельно, официальные документы того времени отмечали, что когда сильные княжеские фамилии в Абхазии составляли вла­детельному князю оппозицию, то, он, оставаясь сам в стороне, направлял отряды убыхов для разорения наиболее сильных его вассалов ⁹⁰.

Аталыческие связи абхазов распространялись также на Гру­зию и Северный Кавказ. Дети феодалов воспитывались в Мегре-лии, Гурии, Имерети, Самурзакаии (у мегрелов и абхазов). В 1870-е годы абхазская княжна из рода Шервашидзе была от­дана на воспитание в Лечхуми. Отсюда она была похищена од­ним из сванских князей Дадешкелиани, взявшем ее в жены. Сын дальского князя (Дал — абхазское горное общество) Ешсоу Мар-шан воспитывался на Северном Кавказе у абазин-тамовцев у узденей Заурамовых (с. Заурамкыт). А. Стоянов, бывший в Сва-нети в 1870-х годах и подробно описавший сванский быт того времени, отметил обычай аталычества в Княжеской Сванети, бла­годаря которому местные князья Дадешкелиани были связаны с населением этой части Сванети. Так, в небольшом с. Хешкиль (Ленджерское общество) жил аталык князя Тенгиза Дадешке­лиани. У сыновей князя в разных сванских селах также имелись аталыки. Князья Дадешкелиани устанавливали тесные связи не только с разными сванскими обществами, но и с северокавказ­скими народами. Ислам Дадешкелиани, например, был отдан на воспитание в «Черкескую сторону» ⁹¹.

Давние аталыческие связи существовали между карачаевца­ми и балкарцами-урусбиевцами. Аталыком Ислама Крымшамха-лова был балкарец Исмаил Урусбиев. Интересные данные такого рода содержит документ 1867 г.— подробная перепись населения Баксанского ущелья, значительная часть которого состояла из переселенцев — выходцев из разных мест Кавказа. В числе их названы Мурзабек Тебуев, переселившийся из Карачая на Бак-сан по аталыческим связям с Чопело Урусбиевым⁹² «Через его

190

посредство,— отмечено в документе,— женился на дочери Улам-бая», от которого и получил землю. Другой баксанец Джамбулат Хапов, предок которого переселился из Карачая по аталыческим связям с отцом Чопело Урусбиева. Баксанец Али Абаджи, мо­лочный брат детей Чопело Урусбиева, пришел из Чегема в Ка-рачай, а затем на Баксан. В том же документе подчеркивается, что многие жители Баксана находились в аталыческих связях с фамилией Урусбиевых, которым по обычаю должны были пла­тить определенные подати: имевшие овец отдавали весной ягнен­ка, а осенью — овцу, при выходе своих дочерей и сестер замуж они должны были отдавать Урусбиевым из получаемого калыма 20 руб. К таким емчекам относилась 51 семья — выходцы из раз­ных мест Кавказа, поселившиеся на Баксане⁹³.

В начале XX в. балкарский просветитель Мисост Абаев писал о балкарском аталычестве, что оно, «так практиковавшееся в среде балкарцев, не успело еще и теперь выйти из моды окон­чательно». В частности, он приводит факты аталыческих связей балкарских таубиев с кабардинцами и осетинами. «И сейчас,— пишет М. Абаев,— есть еще живые балкарские таубии, кормили­цами (т. е. аталыками.— Н. В.) которых были кабардинцы и осетины» ⁹*.

Более слабые отголоски обычая аталычества прослеживаются у вайнахов. Однако и здесь в первой половине XIX в. обычай еще бытовал в двух формах: в среде самого народа аталычество уста­навливалось с целью прекращения кровной мести, с другими на­родами оно заключалось в политических целях. «Взаимность вос­питания детей,— писал неизвестный автор о Кистинии (здесь — Чечня.— //. /?.), принадлежащих противной стороне враждующих семейств, прекращает гибельные последствия кровавого мще­ния» ⁹⁵. Среди чеченцев известны, хотя и редкие, факты воспи­тания ими детей из социальной верхушки других народов. Так, молочным братом чеченского владельца Росламбека Айдемирова, по происхождению кабардинца, был чеченец. Вместе со своим емчеком Росламбек приносил присягу верности русским властям. У карабулаков воспитывался кумыкский князь из Эндери, встре­чу с которым описал побывавший у них в 1781 г. Штедер⁹⁶.

В пореформенное время обычай аталычества менялся. Это видно, в частности, на примере горных районов Картли, где дан­ный обычай (гадзидзавеба), хотя и редко, еще выполнялся в конце XIX в. В Лиахвском ущелье, например, где жили грузины и осетины, грузинские князья в иных случаях отдавали своих детей в осетинские семьи. Воспитание в крестьянской семье кня­жеского или дворянского ребенка осуществлялось в двух формах: ребенка приносили в семью кормилицы или кормилицу приводи­ли к ребенку. Первая форма гадзидзавеба считалась особенно по­четной для кормилицы. Но в отличие, например, от Западной Грузии в названных районах она была редким явлением. Вторая форма обычая была более распространена. Если ребенка прино­сили в семью кормилицы, то ее снабжали всем необходимым для

191

ключительно в политических целях. Английский эмиссар Д. Белль, живший в Черкесии в 1830—1840-х годах, в своих делах опирал­ся не только на обычай гостеприимства и куначества (без этого . его жизнь в среде чужого этноса была бы просто невозможна), но и на обычай побратимства, имея названных братьев из ады­гов ¹⁰⁶. В феодальной Грузии обычай побратимства царская власть широко использовала в своих интересах. Грузинские цари, как равный с равным, становились побратимами божеств общин­ных союзов (теми). Сын Ираклия II — Константин называл об-щепшавское божество Лашарисджвари «наш побратим». Но так как вся Пшави по отношению к этому божеству и его святилищу считалась рабом, то все шнавы были подданными царя, т. е. по­братимство общепшавского божества и царя означало подчинение и службу не только этому бодсеству, но и царю. С другой сторо­ны, царь должен был относиться к пшавам, как к особо близким подданным: царская власть официально признавала их самоуправ­ление и внутренний строй ¹⁰⁷.

В Грузии обычай побратимства (дзмобилоба) в XIX в. был широко распространен среди горцев. Зафиксированы три формы этого обычая, выполнявшегося и в случае побратимства лиц раз­ной этнической принадлежности. При первой оба лица, желавшие стать побратимами, приходили в святилище (джвари, хати). Сюда же приводили для заклания барана или бычка. Хевисбери, деканози (священнослужитель) читал молитву, после чего зака­лывал жертвенное животное и обрызгивал кровью будущих по­братимов. Последние давали друг другу клятву в вечной верно­сти и проклинали того из них, кто нарушит их братский союз. Вторая форма обычая выражалась в следующем. Желавшие стать побратимами в присутствии множества народа (чаще на празд­нике или свадьбе) разрезали палец на правой руке и соединяли пальцы таким образом, чтобы их кровь смешалась. Затем произ­носили клятву верности друг другу. Третья форма — обряд-ку­шание «клятвенного серебра». Оба заключавших братский союз соскребали немного серебра со своего оружия в вино, пиво, вод­ку (если побратим был мусульманин, то в молоко). Затем каж­дый из них произносил клятву:

Твой отец — мой отец,

Моя мать - твоя мать,

Твой брат — мой брат,

Твоя сестра - моя сестра,

Твоя жена — моя невестка,

Твой враг — мой враг.

После произнесения такой клятвы они обменивались чашами с напитком, который выпивали. В это время хевисбери молился: «Если господь бог не расторгнет ваше братство, вы будете вме­сте до самой смерти. Пусть ваши внуки не отторгнутся друг от друга, когда вы скончаетесь». По свершении обряда побратимы одаривали друг друга кинжалами, одеждой, серебряными коль-

Рис. 22. Грузины-тушины. Фотография 1880-х годов

цами¹⁰⁸. Позднее в напиток стали соскребать немного серебра с монеты. Такую форму обряда у пшавов отметил Н. Ф. Дубро­вин. Она же была характерна для хевсур, тушин, чеченцев и ин­гушей. Зиссерман и Харузин описали обряд «кушание серебра» как питье из одного сосуда, в котором лежала серебряная моне­та. Братавшиеся пили трижды из одного сосуда, причем у хевсур и соседних горцев-вайнахов, отмечает Зиссерман, они после каж­дого глотка целовались, затем желали друг другу победы над врагом, клялись быть братьями и не жалеть «взаимно крови сво­ей». Вайнахи после совершения обряда обменивались подарками и клялись всю жизнь исполнять желания друг друга. Харузин о вайнахах писал, что возрастных ограничений для совершения об­ряда побратимства у них не существовало. Это же было харак­терно и для других народов: побратимами становились как в юношеском возрасте, так и в более зрелые годы — в 30—35 лет ¹⁰⁹.

А. Казбеги, в своих повестях «Циция» и «Элгуджа» описав­ший обычай побратимства (в частности, чеченца и мохевца, мохевца и мтиула), приводит еще две формы обрядности, сопро­вождавшей заключение братства: одна — обмен пулями с одно­временным произнесением клятвы верности друг другу (при этом братавшиеся клали на землю свое оружие); другая включа­ла более сложный ритуал, совершавшийся деканозами при сте­чении народа. Священнослужители «заставили их (будущих по­братимов.—Я. В.),—пишет А. Казбеги,—клятвенно повторить обет, сделать одинаковые насечки на палке, которая затем была

197

торжественно замурована у основания ограды храма» ¹¹⁰. В сре­де горских народов были известны и другие формы обряда по­братимства, у осетин, например, рдхорд (букв, «поклявшийся огнем»). В этом случае лица, решившие стать побратимами, тор­жественно клялись над огнем ^1И.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы показывают, что для горского быта прошлого века было характерно совер­шение обряда побратимства между лицами разной этнической принадлежности, главным образом грузинами-горцами и северо-кавказцами: мохевцами и ингушами, мохевцами и чеченцами, хевсурами и ингушами, хевсурами и чеченцами, мтиулами и ин­гушами, тушинами и чеченцами. Эту важную черту отмечал в отношении чеченцев и Н. Н. Харузин, писавший, что побратим­ство у них заключалось в большинстве внутри народа, но быва­ло также и между молодыми людьми разной национальности — чеченцами и армянами, чеченцами и грузинами.

Факты побратимства лиц разной этнической принадлежности отразились в эпосе и фольклоре горских народов. В предании, например, о хевсуре Торгва последний братается с дагестанцем (леки), который ушел из родных мест по обычаю кровной мести¹¹². В исторических преданиях балкарцев отмечены кол­лективные формы побратимства между представителями разных горских народов. В одном из таких преданий рассказывается, что кабардинцы Куденетовы и балкарские таубии — потомки Басиа-та поклялись быть братьями и защищать друг друга до самой смерти. Такое побратимство называлось «присяжное фамильное братство», причем оно имело силу, пока существовали побратав­шиеся роды. Аналогичная традиция (соприсяжные братства) в XVIII — первой половине XIX в. была известна у западных ады­гов. Хан-Гирей называет, например, такими братствами три дво­рянских рода шапсугов. Подобные братства были известны так­же у абадзехов и ыатухайцев. Важной особенностью адыгских братств было принятие ими по обычаю побратимства и усынов­ления посторонних лиц, которые пользовались «всеми правами сородича» и могли полностью рассчитывать «на поддержку при­нявшего его рода». Принятый, подчеркивает В. К. Гарданов, ко­нечно, должен был подчиняться всем местным нормам и уста­новлениям, «включая соблюдение родовой экзогамии»⁴¹³.

В начале XX в. обычай побратимства по-прежнему выполнял свою важную социальную функцию сближения народов и уста­новления межэтнических контактов. В 1920-х годах у хевсур его зафиксировал А. Очиаури. Конечно, к этому времени во внешнем оформлении обычая побратимства произошли немалые изменения. У тех же хевсур весь ритуал, связанный с обычаем, совершался уже не в святилище, а в доме одного из побратимов, где собира­лись братавшиеся, родственники и сельчане. Происходило за­столье, все сопровождалось песнями и танцами, и так в течение двух дней. Приехавшего брататься сельчане приглашали в гости и оказывали уважение. На прощание побратим одаривал уезжав-

198

шего побратима какой-нибудь вещью: медным котлом, кинжалом или ружьем, по традиции провожал его до окраины села и усажи­вал на коня. Традиции обычая побратимства сохранялись и в дальнейшем. В 1970-х годах во время полевых работ на Север­ном Кавказе и в Грузии мне встречались побратимы разной на­циональности, следовавшие этому обычаю в последние десяти­летия ¹¹⁴.