Удины — реликтовый народ кавказа

В настоящее время является общепризнанным, что коренное на­селение Кавказа, говорящее на собственно кавказских языках, относится к числу древнейших насельников региона. Расхожде-

10

Рис. 1. Схема распространения финно-угорских топонимов на Кавказе

ния здесь существуют главным образом в отношении времени сложения общекавказской этноязыковой общности и ее увязки с той или иной из известных археологических культур'. Вместе с тем нахождение Кавказа на окраине первобытной ойкумены обя­зывает нас допустить возможность разного рода миграций, следы которых порой проглядывают в этнической и топонимической но­менклатуре края, в наиболее ранних письменных памятниках, фольклоре коренного населения и других источниках.

К числу отголосков подобных древних этнических передвиже-

И

ний, на наш взгляд, относится наименование крупнейшей реки Закавказья — Куры, которое в данной огласовке употребляется в обиходной речи лишь на территории современного Азербайджа­на, т. е. в нижнем ее течении. По-грузински Кура называется Мтквари, по-армянски — Джур, откуда средневековое — Джур-лук. Но еще более важно то, что в Закавказье гидроним КурЦКура стоит фактически в полном одиночестве, в то время как к северу от Кавказа в Восточной Европе и Западной Сибири это название довольно часто и даже обыденно. Так, например, на Северном Кавказе со времен средневековья известны три реки Куры: в бассейне реки Малки, Кумы и Маныча (Сухая Кура). Местность под названием Кура-Узенъ (узенъ — по-тюркски «про­тока, балка») встречается в русских документах XVIII—XIX вв., относящихся к Верхней Балкарии. Урочища Куру-Езенъ и Па-лен-кур существовали в XVIII в. в Крыму. Реки Кура — приток Тускоры (совр. Тускарь), Курица — приток Семи (совр. Сейм), города Курск и Куреск на реке Ловати упоминаются в «Книге Большому Чертежу» (XVI—XVII вв.) ². Куръями в средневековье назывались нижние течения рек Северной Двины и Западной Двины ( летописные Курополка и Малая Курья), откуда этниче­ские названия курши. корсъ, кори, с которыми связаны такие топонимы, как Куршеной (Литовская ССР), Куренсаари (Латвий­ская ССР), Курская коса и т. п.

Особенно многочисленны названия от данного корня в За­падной Сибири и отчасти в Средней Азии, Казахстане и на Даль­нем Востоке: реки Куршаб — ъ Фергане, Кокур — в районе оз. Балхаш, Курсай, Кур-Карым, оз. Чишинди-Кур-кёлъ — в Кир­гизии, Курты — в Восточном Казахстане; К у рейка — правый при­ток Енисея; Курба — леъъш приток реки Уды —в Забайкалье; Кур — левый приток Амура и др.

Этот же корень присутствует в составе многих племенных эт­нонимов, как-то : кур // куры — этническое наименование эвен­ков бассейна Ангары; куры — племя в Прибайкалье неизвестного происхождения; куркх — род эвенков, обитавших в бассейне реки Илима и в верховьях Нижней и Подкаменной Тунгуски и Икон-ды (бывш. Курейская управа); куренлыг — род тувинцев; куро-ма — этнографическая группа узбеков в окрестностях Ташкента и одноименная с ней группа каракалпаков; к у рома — пограничная группа между казахами и узбеками в Восточном Казахстане; гурома-гунеш — родовая группа племени эрсари у туркмен; ут-тура-куру, т. е. северные куру — этническая группа, соседняя с гуннами (страной хунну — Хуннадеши), упоминаемая в Махаб-харате, и многие другие.

Этимология большинства перечисленных названий еще тре­бует дополнительного выяснения, но семантика корня кур в зна­чении «вода, река, старица, низина, болото», мокрое место вооб­ще и т. п. проступает довольно прозрачно. Именно в таком зна­чении мы находим это слово в финно-угорских языках. «В зы­рянском крае,— писал К. А. Попов, известный краевед второй по-

12

лбвины XIX в.,— большие реки весной образуют заливы, назы­ваемые куръямиъ³. Это слово в настоящее время повсеместно распространено на севере Европейской части СССР и Западной Сибири среди всех живущих там народов, включая русских. В финском языке курья (1шг]а) — «сухое русло»; куркки (кпгк-Ы) — «горло, гортань» ⁴.

Близкие по смыслу слова этого корня имеются в языках мно­гих народов: например, башкирское кур — «источник»; азербайд­жанское курэ — «водоносная часть подземного водосборного кана-ла-кягриза»⁵; русское курица и курята — рыболовная снасть типа тони; куравка — трод силка с опрокидывающейся в воду сет­кой ⁶; лакское кур — «пашня» (в смысле орошаемое место?); в удин-ском кур — «яма», переносно — зернохранилище в земле ⁷ и т. д.

С поселением на побережьях рек, озер и других водоемов связаны, по-видимому, и вышеупомянутые этнонимы. Так, сред­невековое племя курыкан, обитавшее в V—XII вв. в Прибайкалье в бассейне верхней Ангары, в персидских источниках объясняет­ся как «люди, живущие в болотах»⁸. Прозрачную этимологию имеет и тувинский этноним донкур, первый слог которого объяс­няется из иранского Зон—«река, объем», а понятие в целом — как «место у реки — поречье».

На настоящем уровне наших знаний трудно сказать что-либо определенное в отношении времени и путей проникновения инте­ресующего нас гидронима кур на Кавказ, но сама связь его с финно-угорским этноязыковым миром представляется вполне ре­альной. Можно, впрочем, полагать, что отдельные финно-угорские этнические компоненты, обитавшие в Нижнем Поволжье и Юж­ном Приуралье, в VII—VI вв. до н. э., в период скифских похо­дов в Переднюю Азию, были увлечены этим движением и затем осели в благоприятной для скотоводческого хозяйства Куро-Арак-ской низменности, что и привело со временем к появлению здесь нового, характерного именно для данной местности названия кур, принесенного пришельцами и закрепившегося в дальнейшем в качестве названия нижней части реки. Но возможно и другое допущение, а именно: финно-угорские элементы проникли в За­кавказье несколькими столетиями позднее, во второй половине I тыс. до п. э., в составе сарматских племен. Эта версия пред­ставляется даже более предпочтительной ввиду того, что во вре­мена Геродота, в V в. до н. э., Кура называлась, кажется, еще по-местному — Араксом⁹.

Наконец, можно указать и на конкретную племенную группу, которая, возможно, являлась носителем финно-угорской речи на Кавказе и оставила после себя интересующий нас гидроним. Мы имеем в виду загадочных древних удов, или утов (витиев), ко­торых в специальной литературе уже сближали с современными кавказскими удинами и поволжскими удмуртами, исходя из общ­ности их самоназвания и некоторых исторических параллелей¹⁰. Здесь безусловно значительно больше неясностей и белых пятен, чем твердых и обоснованных доказательств, но с этим неизбеж-

13

но приходится мириться, если мы хотим проникнуть в глубь веков.

Наиболее ранние сведения об утиях содержатся у Геродота, который, описывая устройство Ахеменидской державы, в одном из ее округов — сатрапий упоминает племена сергатиев, сарангов, фаминеев, утиев, миков и жителей Красного моря (Индийского океана), «куда царь выдворяет так называемые переселенные народности)) ^а (выделено нами.— В. К.). Все эти племена состав­ляли XIV податной округ, из чего можно заключить, что они жили где-то поблизости одно от другого. Описывая вооружение разноплеменного персидского войска, Геродот объединяет утиев уже с миками (мюками) и париканами и поясняет, что эти три племени были вооружены, подобно пактиям, а начальником у них был некто Арсман, сын Дария ¹².

Приведенные два коротких и не вполне ясных сообщения ин­терпретируются исследователями обычно как сведения о несвя­занных между собой племенных группировках: в первом случае племена, входившие в XIV сатрапию, помещают во внутренних областях Арианы, а во втором в утиях склонны видеть кавказ­скую народность¹³. На это, в частности, указывает ее соседство с миками, которые локализуются в Северо-Западном Иране, в окрестностях средневекового города Моксена (совр. Мокх), и в Мугани, в низовьях рек Куры и Лракса, откуда выводится и само это название ^и. Нам представляется, что речь здесь идет скорее всего об одном народе (племени), смежном с миками, от­дельные части которого были расселены довольно широко, воз­можно в принудительном порядке, как об этом вскользь замечает сам Геродот в конце своей ремарки о племенах XIV сатрапии, когда говорит о «переселенных народностях».

•• Писатели первых веков нашей эры знают утиев (удов)_: удин уже исключительно только в Западном Прикаспии, на террито­рии Кавказской Албании, приморского Дагестана и далее на се­вер вплоть до устья Волги и Северного Предкавказья. «Направо от входа в море,— пишет Плиний Старший,— на самом краю про­лива (имеется в виду устье Волги, которую Плиний считал про­ливом, соединяющим Каспийское море с Северным океаном.— В. К.) живет скифское племя удинов. Далее по побережью — албапы... Это племя, расселившееся по Кавказским горам, дохо­дит ... до реки Кира (Куры.- В. К.)» ¹⁵.

На побережье Каспийского моря помещают утиев (витиев) — удов также Страбон и Птолемей. «На этом склоне гор,— пишет первый из них, имея в виду восточные отроги Главного Кавказ­ского хребта,— от моря вплоть до самых вершин обитает на не­большом пространстве часть албанцев и армян, однако большую часть склона занимают гелы, кадусии, амарды, витии и анариа-ки»¹⁶. Или у Птоломея: «... между горой Кавказом и Керавн-скими горами (живут) туски и дидуры, вдоль Каспийского моря — уды, олонды и герры» ¹⁷. Но особый интерес представля­ет для нас упоминание Плинием где-то в пределах Северо-Запад-

14

ного Прикаспия племени утидорсов '⁸, в наименовании которых принято видеть слияние двух этнических компонентов: ути и аор-сов, но аналогии с другими составными этнонимами типа: аланор-сы, сваноколхи, келътоскифы, келътиберы и т. д.

Аорсов в исторической литературе принято относить к числу ираноязычных скифо-сарматских племен с прозрачной этимоло­гией: иранск. аигиза, осет. орс — «белый»¹⁹, хотя социальная мотивация возникновения такого этнонима представляется недо­статочно ясной: что послужило основанием для такого обособле­ния одной из племенных группировок по сравнению с другими? Одно из возможных объяснений — особое социально-политическое положение данной этнической единицы в ряду ей подобных: белые — значит «свободные», «благородные», как это считает В. Ф. Миллер в отношении другого сарматского племени — рок-салан. Роксаланы — дословно «светлые», «господствующие ала­ны», подобно геродотовым «царским скифам».²⁰. При желании такое объяснение можно усмотреть в описании Плинием событий и этнической ситуации рубежа нашей эры в Нижнем и Среднем Подунавье, северный берег которого попеременно занимали в ту пору «то сарматы, или по-гречески савроматы, и из их числа га-максобии, или аорсы, то неблагородные рабского происхождения скифы, затем аланы и роксаланы»^2| (выделено нами.— В. К.). Кстати, это единственное в античной литературе упоминание аорсов столь далеко на западе и к тому же одновременно под другим загадочным наименованием гамаксобии, в котором, воз­можно, сохранился отголосок их первоначальной этнической при­надлежности, о чем еще будет сказано ниже.

«Что касается иных толкований этнонима аорс, то помимо со­циального аспекта этого термина можно указать на ситуации, когда название по цвету давалось племени (народности) по ка­ким-либо физическим его особенностям или характерным чер­там хозяйства и быта. Таковы, например, этнонимы античного времени и средневековья: меланхлены — черноризцы; саудара-ты — осет. «носящие черные платься (плащи)» ²², летописные черные клобуки (гезр.— карапапахи) и др. Однако для такого отождествления этнонима аорс мы не располагаем никакими ука­заниями в источниках²³.

В связи с этим представляется небезынтересным указать на близкое сходство этнического имени аог>с с самоназванием части современной мордвы — эрзя и сообщением Начальной русской летописи о том что в первой половине VII в. (при византий­ском царе Ираклии, 610—641 гг.) на славянские земли вслед за тюрками-болгарами вторглись и какие-то загадочные «белые угры», в которых, как и в последующих «черных уграх», прохо­дивших «мимо Киева» уже при Олеге, принято видеть предков современных европейских венгров²⁴. Эта семантическая близость этнонимов мордвы-эрзи и «белых угров» с аорсами, а следователь­но, и с утидорсами, позволяет отнести и древних утиев (вити-^ев) ~ удов —удин к числу финно-угорских племен. В пользу это-

15

го свидетельствуют и многие побочные данные об аорсах и удах-утиях, которые в источниках квалифицируются как кочевые племена, обитавшие в местах, близко смыкавшихся с расселением финно-угров в более позднюю эпоху.

Так, например, Страбои сообщав об аорсах, что они кочева­ли первоначально на равнине между Меотидой (Азовским морем) и Каспийским морем и были вместе с сираками, видимо, «изгнан­никами племен, живших выше» (т. е. севернее.— В. К.), причем аорсы обитали «севернее сираков» и могли выставить до 200 тыс. воинов, что говорит об их многочисленности. Но верхние аорсы, жившие севернее меотийских, могли выставить еще большее чис­ло войска, поскольку они «занимали обширную область, владея большей частью побережья Каспийского моря» ²⁵.

В современной исторической литературе аорсов, как уже от­мечалось, принято считать одним из сармато-аланских племен, главным образом на основании приведенного выше упоминания Плинием группы «сарматских народов на Дунае», а также в свя­зи с индо-европейско-иранской семантикой их имени²⁶. Но оба эти тезиса представляются достаточно гипотетичными. Известно, что сарматами, равно как и скифами, в античное время и в ран­нее средневековье именовали не только иранские племена, но почти все отдаленные скотоводческие народы, начиная буквально к северу от Дуная и далее на восток вплоть до Индии. Это уже в наши дни лингвисты сумели выявить иранскую основу в немно­гочисленных языковых данных, которые сохранились от некото­рых из древних племенных союзов в виде гидронимов, топонимов, личных имен и лексем, что, однако, отнюдь не дает право по­крывать ими всю совокупность древних народов, живших и пере­двигавшихся по равнинам Восточной Европы и Средней Азии. Достаточно вспомнить известное описание Тацитом певкинов, феннов и венедов, которых он не знает, куда ему отнести — к германцам или к сарматам²⁷, и к которым они, за исключе­нием разве что певкинов, не имеют никакого отношения.

Что касается якобы индоевропейской семантической основы термина аорсы, то можно указать на еще более широкое бытова­ние в финно-угорской этнонимии Поволжья и коми-зырянских земель этнических названий с корнем мурт-морт типа: уд-мурт, коми-морт, морд-ва и т. д., восходящих, по данных лингвистов, также к индоевропейской, возможно, иранской лексике. «По-ви­димому, в какой-то период жизни степей Южной России,— пи­шет А. И. Попов,— здесь получил широкое распространение тер­мин мер—мар и т. д. в различных звуковых вариантах (благода­ря огромной разноплеменности), означавший одно и то же: «смертный», «человек», «муж». Помимо многих соответствую­щих иранских и кавказских слов, имеющих примерно то же звучание и смысл, как мы видим, аналогичные данные сохрани­лись у тех финно-угорских народностей, кои как-то достаточно близко соприкасались с южнорусским, киммеро-скифским, иран­ско-кавказским разноплеменным миром» ²⁸ (выделено нами).

16

Не более доказательна и ссылка на сдвоенный этноним алан— орсы, поскольку в выдвигаемой нами гипотезе ему противостоит аналогичный этнонимический дубль — удорсы. Но главное заклю­чается в том, что сдвоение этнических названий отнюдь еще не означает языковой или иной близости стоящих за ними народов, в чем можно убедиться на примере таких сходных этнонимов и топонимов, как кельтиберы, келътоскифы²⁹, Галлогреция³⁰. Страбон, в частности, разъясняет, что делалось это в древности в силу незнания подлинных фактов или, как в последнем приме­ре, по причине тесного соседства поименованных народов (Галло­греция) ³¹.

Не следует забывать также и того обстоятельства, что боль­шая часть этионимической и географической номенклатуры пе­риода античности и раннего средневековья дошла до нас через посредство ираноязычных племен и народов, которые со времени появления скифов обитали ближе всего к границам ближнево­сточных и средиземноморских цивилизаций. Такое соседство не могло не сказаться на подаче, огласовке и самой интерпретации терминов, многие из которых представляют прямую иранскую кальку местных названий, что хорошо известно в исторической литературе.

Возвращаясь к вопросу об этнической принадлежности древ­них удов, утиев (витиев) — удин, следует заметить, что этот ко­рень (уд), как и рассмотренный в начале статьи гидроним Кур, весьма широко представлен в топонимии Северного Предкав­казья, центральных лесостепных районов Восточной и отчасти Центральной Европы, Сибири и Дальнего Востока, т. е. опять в тех же местах современного или былого расселения финно-угор­ских или близких им в языковом отношении других племен и народов урало-алтайской языковой общности. В числе таких эт-нотопонимов можно указать на известную в средневековье реку Удон на Северном Кавказе, которую еще А. Яновский рассмат­ривал как стяженную форму от Уд+дон (осет. «река») и Уд-зенъ (из уд + тюркск. узенъ — «протока», «овраг»)³². Урочище Удзень было известно также в XVIII в. в Крыму. В бассейне Волги имеется река Утва, в бассейне Северского Донца — река Уда, в бассейне Днепра — река У дай, приток Суды. В Карпат­ских горах (в древней Дакии) в античное время существовал го­род Утидава, где дава — характерный местный топоформант, по­добный названиям Петродава, Суксидава и т. д. На северо-во­стоке Аппенинского полуострова со средневековья упоминаются город и провинция Удине, названия которых, весьма возможно, восходят к интересующему нас этнониму, поскольку со слов византийского историка Феофана известно, что сюда в 499 г. вторглись «булгары, о которых никто ничего до того не знал» ³³.

Ранние булгары до своего появления в Европе и на средней Волге обитали в Нижнем Подонье и Северном Предкавказье, т. е. примерно в тех же местах, где ранее упоминались аорсы и сира-ки, и входили в состав гуннских племен³⁴. Рядом с ними жили

17

некие утигуры и кутригуры, из которых первые занимали терри­торию к востоку от Танаиса, а вторые — к западу от этой реки³⁵. Очень возможно, что в первом из этих двух племен следует ви­деть прямых потомков тех же древних удоъ—утиев (витиев) — удин, о которых упоминают источники I —II вв. и с названием которых, очевидно, связаны хидронимы и топонимы У дон (совр. Кума), донецкая Уда, Удзень и др.

Правда, несколько лет назад азербайджанский языковед Ш. 3. Бахтиев выдвинул объяснение этих названий из тюркских слов кутур—кыдыр, которые в некоторых тюркских языках, ъ том числе в говоре астраханских татар, означают «странство­вать», «гулять», «путешествовать», т. е. вести кочевой, подвижный рбраз жизни; утур — «сидеть», «оседать» с добавлением аффикса гур — продуктивного во многих тюркских языках и выражающего обладание качеством, выраженным в основе слова³⁶. Именно поэтому у Захария Ритора (середина VI в. н. э.) в перечне наро­дов Северного Кавказа среди «живущих в палатках» упомянуты кутургуры (доел, куртагар), а утигуры (утургуры) упущены³⁷. У Прокопия Кесарийского утигуры характеризуются как народ, живущий в хижинах в стране пустынной и бесплодной, тогда как о кутригурах сказано, что они, выйдя из Приазовья, пере­селились в Поднестровье и Подунавье, вытеснив оттуда готские племена³⁸, что опять-таки вполне соответствует выдвинутой Ш. 3. Бахтиевым гипотезе о происхождении их названий.

Таким образом, предполагаемая им этимология этих двух вза­имосвязанных этнонимов представляется весьма убедительной как с лингвистической, так и с исторической точек зрения и вполне соответствует требованиям научной этнонимики — «закону ряда», согласно которому «каждое название одновременно и отличает называемый объект от других, и объединяет его с однородны­ми» ³⁹; ср.: геродотовские скифы-кочевники и рядом — скифы-пахари; готы-грейтунги (степняки) и готы-тервинги (лесные), ле­тописные поляне, древляне, дреговичи и т. д. Беда, однако, состо­ит в том, что мы нигде в топонимии не находим термина утур, тогда как названия с корнем уд—ут насчитываются десятками.

В связи с этим напомним, что помимо этнонимов и топони­мов этого корня в Северном Предкавказье и Восточной Европе они в большом числе содержатся в этнонимрш Сибири, Забай­калья и Дальнего Востока: реки Уд, Уда, притоки Ангары, Се­ленги, бассейна Охотского мора, населенные пункты Удэ, Удинск и др.

Столь широкий разброс данного этнотопонима мы склонны объ­яснять его принадлежностью к древнейшему пласту этнических наименований урало-алтайских языков в обеих их ветвях: как западной — финно-угорской, так и в восточной — тунгусо-маньч­журской, носители которых в ходе исторического развития име­лись по всей огромной территории. Последнее не должно вызы­вать большого удивления, учитывая, что большинство народов данной языковой семьи издревле вело подвижный охотничье-ско-

18

товодческий образ жизни и фактически на памяти истории про­двинулось в полярные точки названного ареала. Более того, по некоторым языковым и этнографическим данным можно полагать, что предки многих современных финно-угорских народностей в отдаленном прошлом обитали где-то значительно южнее и запад­нее и в какой-то мере соприкасались с носителями кавказских языков.

ГАМ-СТЕГ, УШЕДШИЕ В ЛЕГЕНДУ

Одним из рудиментов прошлых контактов является древнейший этноним ем II ям // эм // гам, распространенный на большей части указанного пространства и объясняемый на материале эвенкийского языка, где эмэ — «прийти», «прибыть»; эмэ бзе— «пришелец»; эмэ удя—«.путь, по которому приходили»⁴⁰. По сведениям Гекатея Милетского (V в. до н. в.), «Ямы (1ам) — народ скифский», в его время обитал где-то между Понтом (Черным морем), Каспием и Кавказскими горами, между икси-батами, синдами и иссидонами⁴¹. Очевидно, это племя было невелико по численности либо жило в большом отдалении от Пон-та, поскольку последующим авторам оно уже не было неизвест­но. Только тысячу лет спустя византийский писатель Халкокон-дил в ремарке об этнической ситуации в Северном Предкавказье в первой половине I тыс. н. э., опираясь на какие-то неизвест­ные нам источники, вновь упоминает народ под сходным наиме­нованием — эмбы: «по соседству с верхней Иверией жили ала­ны, гунны и эмбы («Емво»)»⁴². Нет сомнения, что конечный слог в этом последнем этнониме «присоединен» автором или его источником от нарицательного баЦва — «река», как и в нынеш­нем названии реки Эмба на северо-востоке Каспийского, моря, которая в позднем средневековье именовалась еще просто Ем/1 //Эм⁴³ (ср. также параллельное название современного с. Лена в бассейне р. Вычегды Архангельской области в коми-зырянском языке — Эмва-дан).

Судьбу племени емЦям и дериватов этого корня можно про­следить по цепочке этнотопонимов через Поволжье и далее на север Восточной Европы и западнее. Это многочисленные речки, селения и урочища под названием Гам, Ем, Ям, Емца, Емецк, летописное племя Ямъ, финское Ем, средневековый русский го­род Ям в восточном Почудье, таинственный город датских ви­кингов Йомсборг в устье Одры⁴⁴ и далее вплоть до современ­ного Гамбурга.

На Кавказе память о древней народности ям—гам сохрани­лась в мифологии и топонимии, в частности в нартском эпосе кабардинцев, карачаевцев и балкарцев в названии воинствен­ных женщин еммечъ, локализуемых около «Сванетии и далее к востоку до Ахлов-кабака», в Малой Кабарде", а также, види­мо, в образе ингушских гам-стег, где стег означает по-ингушски «человек, люди» — мифические люди-оборотни ⁴⁶. Согласно адыг-

19

ским преданиям, их предки, жившие тогда на побережье Чер­ного моря, часто воевали с еммечь. Последних В. А. Кузнецов прямо сближает с легендарными амазонками и сарматами, у кото­рых женщины, как известно, нередко принимали участие в воен­ных походах". По словам Геродота, сарматы и произошли якобы от смешения скифов и амазонок, вследствие чего сармат­ские женщины «сохраняли стародавние обычаи: вместе с мужья­ми и даже без них они верхом выезжают па охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами» ⁴⁸. Впрочем, сам Геродот мало верил во все эти рассказы, как и многие дру­гие античные авторы ⁴⁹.

В. А. Кузнецову, однако, удалось, по нашему мнению, и во­преки более осторожной оценки рецензента его работы В. И. Аба-ева, доказать достоверность исторического ядра легенд об ама-зонках-еммечь и о близости их сарматским племенам, среди погребений которых женских захоронений с конской сбруей и оружием намного больше, чем у других соседних с ними наро­дов той поры, и достигает 20% по исследованиям К. Ф. Смир­нова ⁵⁰. Для нас, впрочем, более важно отметить указание Геродота на первоначально резкое различие языка скифов и ама­зонок. «Скифы не могли понять, в чем дело,— пишет Геродот о первом появлении амазонок в Причерноморье,— так как язык, одеяние и племя амазонок были им незнакомы» (выделено нами.— В. К.) ^м. И даже позднее, когда скифы «сблизились» с амазонками (т. е. ассимилировали их), сарматы по-прежнему продолжали говорить с заметным отличием от скифов, посколь­ку, добавляет далее Геродот, «амазонки плохо усвоили скифский язык» ⁵². Процесс усвоения амазонками скифского языка, по Ге­родоту, продолжался длительное время. Это лишний раз под-.тверждает, что первоначально это были, видимо, два разноязыч­ных этноса.

В нартском эпосе женщины-воительницы, как и амазонки, также вначале не входили в число нартов и жили в своих обо­собленных селениях⁵³ и только позднее стали выступать совместно с ними. «Девичье войско,— замечает В. А. Кузне­цов,— не принадлежит к народу нартов. Иная племенная при­надлежность дев-воительниц в эпосе подчеркнута отчетливо и недвусмысленно» ⁵⁴.

Для В. А. Кузнецова сходство легенды об амазонках со ска­заниями нартского эпоса о женщинах-воительницах и «генико-кратии» сарматского общества означает лишь одно — общую иран­скую подоснову, отразившуюся в нартских сказаниях. Нам же представляется, что за всем этим следует усматривать полиэтнич-ность древнего населения Северного Предкавказья и присутствие среди его основных группировок каких-то пока еще не вполне ясных уральских, а возможно, и иных (палеоазиатских, алтай­ских) этнических компонентов. В этом нас убеждает также на­личие в фольклоре современных народов края многочисленных полумифических и легендарных персонажей, подобных тем же

20

еммечь, гам-стегам, вамполам, джелтам, чинтам и др., в именах которых многие исследователи ищут следы реально бытовавших в прошлом народов. При этом в соответствии с законами фольк­лорного жанра можно полагать, что чем более фантастическими чертами наделяет народное воображение тот или иной образ, тем дальше от наших дней жил скрываемый под этим именем народ. Сопоставление легендарных мифологических персонажей с письменными, археологическими и другого рода источниками может способствовать выявлению хронологического возраста интересующего нас этноса. В этом отношении представляет инте­рес датировка В. А. Кузнецовым амазонских сюжетов нартского эпоса, а именно амазонок-еммечь, серединой I тыс. до н. э. Для эпохи раннего средневековья, пишет автор, это уже исклю­чено, так как в аланский период женщины на Северном Кавка­зе не участвовали в войнах, что подтверждается как письмен­ными, так и археологическими материалами ⁵⁵.

С указанным либо еще несколько более ранним временем следует, на наш взгляд, связать пребывание на Северном Кав­казе и мифологических гам-стег, имя которых, возможно, отло­жилось в названии легендарных амазонок: (г)ам-маз-он, где последний слог является суффиксом принадлежности, свойствен­ным многим индоевропейским языкам. Правомерность подобного толкования доказывает наличие параллельного мифологического имени алмас(ты)— албас(ты), известного как на Северном Кав­казе, так и в Средней Азии. В этом наименовании первый ком­понент, как это убедительно показал Б. А. Алборов, восходит к древне-переднеазиатскому ал — первоначально «божество», в дальнейшем «злой дух», «чудовище» ⁵⁶; второй элемент может быть сопоставлен с названием леса в ряде адыгских и финно-угорских языков (ср. адыгск. масЦмез, вепск. мец), откуда алмас — дословно «лесной дух», «чудовище», с перебоем, харак­терным для тюркских языков в начальной фонеме л*//б, и с ко­нечным иранским топоформантом таЦте.

В 1920-х годах Л. П. Семенову удалось записать в самых об­щих чертах, что до ингушей в Джерахском ущелье, в частности в с. Фалхан, жили «потомки какого-то Гама» ⁵⁷. Все другие све­дения о гамстег носят уже совершенно сказочный характер. Это, однако, не может служить основанием усматривать за этим плод досужей фантазии местного населения, хотя бы потому, что на западе Северного Кавказа, в верховьях р. Урупа, до настояще­го времени сохраняется географическое наименование Гамовский ручей, впадающий в р. Кува, с характерным гидроформантом ее, широко распространенным по всему северу Восточной Европы.

Этноним гум (гумский человек) упоминается в нартских ска­заниях осетин. Там же встречаются названия страны Гум, Гум-ское ущелье, Гумский перевал, селение Гум и т. д. Главный ге­рой нартов Совырыко Сослан, а иногда и другие нарты, вступает в борьбу с Гумским человеком, но нарты постоянно терпят от него поражение, несмотря на то что прибегают к разного рода

21

хитростям. Так, в одном из сказаний рассказывается, например, о том, как Созырыко прибыл в Гумское ущелье, где в большом доме с железной дверью жил Гумский владетель по имени Къо-бор, который усыновил Созырыко. Но неблагодарный Созырыко,. покинув гостеприимный двор, снаряжает против Къобора поход, который закончился тем, что «Гумский Къобор» перебил всех нартов, кроме Сырдона и самого Созырыко, у которого, однако, вырезал со спины ремни ⁵⁸.

Анализируя эти сказания, осетинский историк и лингвист Б. А. Алборов отмечает такую характерную черту: несмотря на сложные отношения, гумцы любят нартов, всегда щедро их ода­ривают, прощают за нападения и коварство; по мнению автора, это указывает на давнее соседство этих двух народов. Важно подчеркнуть также, что нартские сказания о гумском человеке, как это отметил Б. А. Алборов, неизвестны современным северо­кавказским народам, в том числе и осетинам; они были записа­ны от осетин Южной Осетии. Правда, адыгам известно название реки Кумы в форме Гумыз, дословно «Старый Гум» ⁵⁹, что вос­ходит к тюркскому Гум-су — «Гумская река», т.е. Кума (ср. бал-карск. Гум-су - Кума) ⁶⁰. В верховьях Кумы зафиксирована небольшая речка под названием Гумич и селение Гум-локт (позднейший Кумско-Абазиновский аул) ⁶¹.

По мнению В. Ф. Миллера, этноним гам относится к иран­скому кругу языков ⁶², что, нам кажется, отрывает его от других аналогичных наименований, связанных с финно-угорской языко­вой средой. Так, в одной коми-зырянской космогонической сказ­ке «Как сотворилась земля» говорится о мифических прародите­лях народа по имени Войпелъ и Емы⁶³. Сохранились также известия о неких емватас, жителях реки Ем ⁶⁴. Наконец, мы рас­полагаем указанием на то, что в первой половине XIX в. в За­кавказье на территории Азербайджана обитал какой-то загадоч­ный народ ем-уд, который один из исследователей той поры Э. Эйхвальд именует «финским племенем» и ставит в один ряд с древними удами и живущими в тех же местах удинами.

Сообщение это настолько из ряда вон выходящее, что заслу­живает того, чтобы привести его полностью. «Невдалеке от од­ной падарской (этнографическая группа азербайджанцев.— В. К.) деревни есть деревня Нидт (Нидж?), где живет народ христиан­ский, не армяне, хотя и называют его армянами. Никогда не были они и татарами (азербайджанцами.— В. К.) и говорят не татар­ско-турецким и не армянским языком, а как слышно, своим собственным, который отчасти разумеют одни грузинские армя­не. Народец этот называет себя емуди и долго не хотел прини­мать крещение, хотя по собственным рассказам прежде был христианской веры. Кроме того, есть в Шекинской области дру­гой отдельный народец уды, вероятно, одноплеменники этим ем-удам и, быть может, одно и то же со страбоновыми утами, удами и вотяками, которых они чуть ли не потомки (выделено -нами.- В. К.) » ⁶⁵.

Можно полагать, что в приведенном отрывке речь идет прос­то о туркменском племени иомудов, но таковые, кажется в Азер­байджане никогда не проживали, а если и пребывали, то вряд ли исповедовали христианство. Вместе с тем исключена и путани­ца с современными кавказскими удинами, поскольку Э. Эйхвальд знает по соседству «другой отдельный народец уды».

Вообще мысль о возможном проживании на Кавказе либо где-то поблизости от него древних финно-угров не столь уж чужда исторической науке, хотя в последние десятилетия и была предана забвению. Причиной этого послужили блестящие успехи иранистики на Кавказе, что вполне понятно, поскольку иранский этноязыковый материал лежал на поверхности и был богато представлен в античных и раннесредневековых источни­ках. В период, когда Кавказ попал в поле зрения греческих и римских писателей, здесь и в самом деле почти безраздельно господствовали скифские и сарматские племена, принадлежав­шие в своей массе к иранскому языковому миру. Со временем это привело к своеобразной абсолютизации иранского компо­нента, тем более что и посредниками между античными автора­ми и местным населением были преимущественно те же иран­цы — скифы и сарматы из числа политически главенствующих группировок, которые в ряде случаев могли просто калькиро­вать или переводить иноязычные выражения в понятную для себя форму.. Это позволило в свое время известному советскому иранисту В. И. Абаеву даже категорически заявить, что «все, что не поддается объяснению из иранского, вообще не поддает­ся объяснению» ⁶⁶.