Природные и социальные факторы этнокультурных контактов

Экономические условия жизни этноса, будучи основой возникно­вения ЭКК, все же не являются единственными в цепи условий и факторов, воздействующих на развитие контактов. Большое зна­чение имеют также социальные, политические и географические условия. Не ставя задачу их подробной характеристики, останов­люсь на некоторых важных для изучаемой темы моментах.

171

1

Исследования общественного строя горских народов Кавказа, оцениваемого как патриархально-феодальный, подтверждают его довольно значительную общность ³¹. Однако в отмеченной общ­ности выявлялись и довольно существенные различия, например в степени дифференцироваиности социальной структуры отдель­ных этносов или даже их этнографических групп. Например, у хевсур и сванов Вольной Сванети последняя была выражена более слабо, чем у ингушей и чеченцев ³². Более сложная соци­альная структура зафиксирована у кабардинцев и части запад­ных адыгов, в так называемых аристократических племенах. Про­межуточное положение по социальной стратификации занимали такие этносы Северного Кавказа, как карачаевцы, осетины, аба­зины.

Народы Горного Кавказа различались и в политическом отно­шении. Горцы Грузии всегда сохраняли традиции самоуправле­ния и специфические черты в своей социальной структуре. Гор­ные абхазские общества номинально находились под управлени­ем владетельных князей Абхазии Шерваншдзе. На Северном Кавказе не было государственных образований. Населявшие его народы объединялись в более или менее крупные феодальные владения (например, Большая и Малая Кабарда), а также в «вольные» общества — союзы общин. В первой половине XIX в. все эти владения по отношению друг к другу находились в раз­личного рода политической зависимости. Горцам Северного Кав­каза, занимавшимся скотоводством, жизненно необходимы были зимние пастбища. Равнинные земли находились в основном во владении кабардинских князей, что ставило горцев в политиче­скую зависимость от Кабарды и выражалось в уплате дани. Виды последней были различны. Известны факты, когда данни­ческие отношения проявлялись «в подкреплении оружием», т. е. участии зависимых горцев в войнах их сюзерена. Такие факты часты, например, в истории западноадыгских «племен». Одно из них — адамиевцы до начала XIX в. находилось в зависимости от темиргоевцев. После эпидемии чумы численность адамиевцев значительно уменьшилась; притесняемые соседними племенами адыгов, они были вынуждены перейти на земли бесленеевцев по р. Урупу, которым и стали подвластны. В таком же положении в первой половине XIX в. были мохоши, жившие на землях бесле-неевцев и помогавшие «под бесленеевским знаменем своим ору­жием». В зависимости от темиргоевцев были группы хатукаев-цев и бжедугов, переселившиеся на термиргоевские земли из-за малоземелья и «по причине притеснений их бжедугскими и хату-каевскими владельцами» ³³. В политической зависимости от убы-хов находились садзы, участвовавшие в их военных походах. «Влияние это убыхов... было так велико,—пишет Е. П. Ковалев­ский,— что при последнем переселении убыхов в Турцию они ув­лекли за собой много семейств джигетских (садзских.— Н. В.)» ³⁴.

Политическая зависимость нередко выражалась в иных фор-

172

. •.

-

;

Рис. 17. Балкарская княжеская семья Урусбиевых. Фотография 1880-х годов

-

мах. Карачаевцы, зависимые от кабардинских князей фамилии Атажукиных, в начале XIX в. платили старшему кабардинскому князю «со всего народа» 300 баранов, а с каждого двора — по сапетке пшеницы и кувшину меда. Кроме того, они должны были делать разные подарки молодым кабардинским князьям, которых воспитывали по обычаю аталычества. Балкарцы (в данном слу­чае жители только одного общества — Балкарского) должны были подчиняться всем «кабардинским постановлениям насчет штрафов и пеней, которые обращались в подать в пользу кня-

173

зей». В зависимости от беслепеевских князей Кануковых и Шо­лоховых были северокавказские абазины — башилбаевцы и бара­каевцы. Кроме того, башилбаевцы признавали также власть абхазских князей Маршаниа, а баракаевцы — первостепенных шап-сугских узденей Лах и Анчок, вступивших в родство с Даурами, одной из влиятельных абадзехских фамилий³⁵. По сведениям официальных документов первой трети XIX в. дигорцы, а также балкарцы Хуламского и Безенгиевского обществ платили кабар­динским князьям по барану с каждого двора, а балкарцы Чегем-ского и Урусбиевского обществ, подчиненные фамилии Атажуки-ных, платили, «что сам князь наложит». В политической зависи­мости от кабардинских князей, владения которых занимали значительную часть Северокавказской равнины, состояли Тагаур-ское общество осетин и горные ингуши, в начале XIX в. платив­шие подать в один рубль серебром³⁶.

На развитие ЭКК влияли также факторы религиозного поряд­ка. В первой половине XIX в., например, таким фактором являл­ся все более активизирующийся процесс исламизации горцев Северного Кавказа. В одном из документов начала XIX в. (1808 г.) отмечается большая активность кабардинских эфенди, которые «столько взяли верх над народом, что почти сделали себя самовластными... правителями их поведения... Сии эфендии, научившись в Дагестане у кумыкских татар читать и писать по-татарски или, правильнее сказать,— магометову закону, возвра­щаются в Кабарду и стараются всемерно кабардинцев и горцев, то есть всякого рода асетинцев (осетин.—Я. 5.), усовершенство­вать в махометанском законе». Далее рассказывается об одном из таких эфенди — Исхаке. «Ныне многие уздени по 40 лет от роду учатся татарской грамоте, чтобы разуметь алкуран. Он (Исхак.— Н. В.) до того довел, что все переменили обычай в одеянии: вместо прежних коротких черкесок начали носить длин­ные, на шапки надели чалмы, отпустили бороду, перестали пить горячее вино, курить и нюхать табак... Он даже изменил обычай, когда владельцы имели право брать по барану из коша» ³⁷.

Интересные примеры, подтверждающие роль религиозного фактора в развитии ЭКК, можно видеть в сванском быту прош­лого века. В 1850-х годах одна из ветвей княжеской фамилии Дадешкелиани — Отар Дадешкелиани — приняла ислам. Эта тра­диция, которой впоследствии следовали и другие представители данной ветви, повлекла за собой немало культурно-бытовых из­менений: заключение браков с балкарками, выполнение некото­рых традиций, связываемых с исламом, например левирата (сын Отара Леван был женат на вдове своего брата Ислама, имевшей двух детей), все члены этой фамилии носили мусульманские имена. Браки с балкарками по приказу князя Дадешкелиани за­ключали и их подданные — сванские крестьяне. Сваны-мусуль­мане в первой половине XIX в. были не только в социальной верхушке княжеской Сванети. Бытописатели этого времени от­мечали этот факт и в крестьянской среде. Интересно, что, не от-

174

личаясь от сванов-христиан в одежде, сваны-мусульмане помимо усов обязательно носили бороды ³⁸.

Даже в приведенных, хотя и единичных примерах можно про­следить тесную зависимость культуры от конфессионального фактора и его влияние на развитие некоторых ЭКК, целую цепь влияний и заимствований, возникающих в бытовой культуре эт­носа.

Многообразно также влияние на ЭКК географической сре­ды ³⁹. Народы Горного Кавказа жили примерно в одинаковых природно-климатических условиях горной страны, длительной снежной зимы и т. п. Эти условия, а также отсутствие дорог со­здавали естественную изоляцию горских народов, что приводило к значительной замкнутости, нередко делало возможным обще­ние лишь с самыми ближайшими населенными пунктами и в ко­нечном итоге предельно затрудняло развитие ЭКК. С другой стороны, некоторые особенности Горного Кавказа — малоземелье, развитие отгонного скотоводства и необходимость зимних паст­бищ (зачастую также и летних), развитие домашних ремесел и отходничества — во многом определяли некоторую специфику ЭКК горцев с остальным Кавказом.

И все-таки природная изоляция горной части и трудности до­рожного сообщения не делали Горный Кавказ своего рода -Ьегга шсогрнЪа. Народы, жившие здесь, постоянно общались, находясь в самых разнообразных контактах. Связи между населением гор­ных областей зачастую преобладали, поскольку нередко отсутст­вие дорог и вообще трудность путей с гор на равнину осложняли общение горцев с населением равнинных областей Кавказа. Лишь в советское время, с налаживанием в крае дорожного сообщения основную роль стали играть пути, связавшие горы и равнину, что привело к постепенному ослаблению хозяйственного общения народов в пределах Горного Кавказа.

Внутри этого микрорегиона в XIX — начале XX в. имелось множество горных дорог, троп, перевалов, которыми местное на­селение широко пользовалось с древнейших эпох. Это прежде всего путь по Дарьяльскому ущелью, по которому издревле про­исходило общение народов Северного Кавказа и Закавказья. Боль­шинство дорог-троп имело более локальное значение. В Абхазии, например, помимо путей вдоль моря, связывавших ее внутренние районы, Мегрелию, прибрежные села садзов и убыхов, имелось несколько троп-перевалов: в Сванети по р. Ингури, по р. Кодору в горное общество Цебельду и оттуда в Карачай, от развалин мо­настыря Гагры по горной тропе к адыгам и садзам. Карачай и Балкария были связаны горными тропами через перевалы между собой, а также с Горной Рачей, Осетией (в том числе с Диго-рией), Сванети. В Горную Рачу можно было перейти из Баксан-ского ущелья. Чегемцы шли в Вольную Сванети по рекам Карасу и Башилсу, затем через Джаберский перевал выходили в вер­ховья р. Мульхра. Из Безенгийского общества по ущелью р. Ур­ван по горным тропам можно было попасть в Вольную Сванети.

175

Из Баксанского ущелья через перевал Донгуз-орун выходили в Сванети в долину р. Накры. Из Балкарского общества горная тропа вела в верховья р. Риони к рачинскому с. Геби, а по ущелью р. Акбаш — в Дадиановскую Сванети.

Дигория по короткой, но очень трудной горной тропе по ре­кам Хызны-дону и Псыгансу была связана с Балкарией. Через Мамисонский перевал осетины шли в горнорачинское с. Глола и в Кударское ущелье, из Дигории через перевалы Гурдзивцек (букв.: Грузинский перевал) и Гебивцек осетины попадали в с. Геби. Даргавское, Куртатинское, Закинское общества осетин горными тропами по р. Гизельдону были связаны с Трусовским ущельем (здесь жили также осетины) в верховьях р. Терека и с с. Коби. Из Ардона в Северной Осетии через Рокский перевал можно было попасть в верховья р. Лиахви. Труднодоступные гор­ные тропы связывали Чечню и Ингушетию с Горной Грузией (Хевсурети, Тушети) и с Северо-Западным Дагестаном. Наибо­лее значительные из них шли через Хуландойское ущелье в Ту­шети, через Аргунское ущелье — в Тушети и Хевсурети, по Ас-синскому ущелью — в Хевсурети. Восточную Чечню (Ичкерию) трудные горные дороги соединяли с Дагестаном. Они проходили от ичкерийских сел через аварские селения в Хунзах. О таких дорогах современники в первой половине XIX в. писали, что большая часть их не проходима для обозов и с трудом по тро­пинке «пеший один проходит, имея с вострыми шипами баш­маки» ⁴⁰.

Как видим, народы Горного Кавказа находились в теснейших и постоянных экономических, социальных и политических свя­зях. В свою очередь такие связи давали толчок к возникновению бытовых контактов. В этом плане общественный быт горцев ис­торически был той сферой, в которой наиболее активно в мир­ных условиях реализовывались ЭКК. Благодаря этим связям традиционные социальные институты превращались в своеобраз­ные каналы межэтнического общения, осуществлявшегося как в пределах Горного Кавказа, так и с другими районами Кавказа ". В пореформенное время ЭКК народов Горного Кавказа разви­вались в иных, по сравнению с предшествующим временем, ис­торических условиях: наступала эпоха капиталистического раз­вития, активного взаимодействия народов Кавказа с Россией во всех сферах жизни. Однако и в этот период отмеченная наце­ленность традиционных социальных институтов горцев на ЭКК проявлялась столь же интенсивно, в чем немалую роль, видимо, играла специфика Горного Кавказа как культурного и природно­го «изолята».