5. Исследование конкретного объекта (социальная установка)

Исследования социальной установки (или атти-тюда) — миниатюрная копия американской социальной психологии и поэтому — именно тот объект, на котором можно проследить и подвергнуть анализу почти все затро­нутые выше проблемы, возникающие как на общетеорети­ческом, так и на теоретико-методологическом уровне.

Понятие социальной установки было введено в 1918 г. Томасом и Знанецким. Они определяли ее как психологи­ческий процесс, рассматриваемый в отношениях к социаль­ному миру и взятый прежде всего в связи с социальными ценностями. «Ценность, — говорили они, — есть объектив­ная сторона установки. Следовательно, установка есть индивидуальная (субъективная) сторона социальной цен­ности». Томас и Знанецкий неоднократно подчеркивали значение для понимания социальной установки того факта, что «она по своему существу остается чьим-то состоянием» [433, с. 21—23]. В этом определении социаль­ная установка представлена как психологическое пережи­вание индивидом значения или ценности социального объекта. Она функционирует одновременно как элемент психологической структуры личности и как элемент со­циальной .структуры, поскольку содержание психологиче­ского переживания определяется внешними, локализован­ными в социуме объектами.

Будучи обращенной одной своей гранью к социологии, а другой — к психологии, объединяя аффекты, эмоции и их предметное содержание в единое целое, социальная установка представлялась именно тем понятием, которое, казалось, могло лечь в основу теоретического объяснения социально значимого поведения.

В социальной психологии она была принята с особой готовностью, поскольку представлялась именно той исход­ной единицей, которая сможет выполнить роль, подобную роли химического элемента в химии, атома в физике, клетки в биологии.

Попытки найти и предложить такой элемент в социаль­ной психологии многочисленны. К ним можно отнести концепцию Макдугалла, у которого эту роль выполнял «инстинкт», а также теории, построенные на таких едини­цах, как «привычки», «чувства» и т. п. Эти исходные

элементы были отвергнуты как слишком умозрительные, неопределенные и, главное, не поддающиеся эмпири­ческому исследованию. Поэтому, когда появился концепт, доступный для операционального определения и в то Hie время охватывающей содержание, ранее определявшееся интуитивно ^, то вполне естественно, что он быстро завое­вал всеобщее признание.

К концу 60-х годов социальная установка прочно за­крепилась как основное понятие при объяснении со­циально-психологических процессов как на индивидуаль­ном, так и на групповом уровне. По объему исследований с ней может конкурировать только малая группа ^, но если исследование установки можно себе представить вне группового процесса, то обратная картина просто не­мыслима.

Будучи одной из центральных областей исследования, социальная установка пережила вместе со всей социаль­но-психологической наукой ее подъемы и спады. Первый период (1918—1940 гг.) отмечен теоретическими дискус­сиями о содержании самого понятия, развитием техники измерения установки (начиная со шкалы Терстоуна, предложенной в 1928 г.). К концу этого периода был установлен один из отличительных признаков социаль­ной установки — «интенсивность положительного или от­рицательного аффекта относительно какого-либо психо­логического объекта» [435]. В 1931 г. Парк добавил еще два признака: латентность (т. е. недоступность для прямого наблюдения) и происхождение из опыта [117, с. 19]. В 1935 г. Г. Оллиорт, проделав огромную работу по обобщению имевшихся к тому времени определений, предложил свой вариант, и до нынешнего времени «исполняющий обязанности» общепринятого: «Установка есть состояние психонервной готовности, сложившееся на основе опыта и оказывающее направляющее и (или) динамическое влияние на реакции индивида относи-

^ До введения в социальную психологию понятия социальной установки его аналоги (установка восприятия, set и т. п.) уже имели свою традицию исследования в психофизике, общей пси­хологии [21, 57]. Гипотезы о существовании явления, назван­ного впоследствии социальной установкой, высказывались фи­лософами с незапамятных времен [27]. Идея, таким образом, витала в воздухе.

^ К концу 60-х годов на долю установки приходилось около 25% всех исследований в социальной психологии [304].

тельно всех объектов или ситуаций, с которыми он свя­зан» [104, с. 810]. В этом определении основные при­знаки установки — ее предваряющее и регулятивное дей­ствие.

Второй этап (1940—1950 гг.)—период относитель­ного спада в исследованиях социальной установки, ко­торый объясняется переключением интереса на дина­мику групповых процессов — область, стимулированную идеями К. Левина; сказались и несбывшиеся надежды на точную квантификацию установки. Вместе с тем именно в этот период (в 1947 г.) Смитом было предло­жено деление установки на три компонента: когнитив­ный, аффективный и поведенческий ^, а также было установлено, что эта структура обладает определенной устойчивостью. Акцентируя внимание на этой стороне установки, Д. Кэмпбелл определяет ее как «синдром устойчивости реакции на социальные объекты» [148, с. 31].

Третий этап (середина 50-х—60-е годы) — период расцвета исследований установки. На это время прихо­дятся исследования процесса ее изменения, выполнен­ные школой К. Ховлэнда и известные как Йельские исследования. В них изучалась в основном связь между когнитивным и аффективным компонентами установки. С 1957 г. с появлением теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера начались исследования связей когнитив­ных компонентов разных установок. В это же время появились функциональные теории (или теории функций установки в структуре индивидуального поведения) Смита с соавторами [410], Келмэна [265] и Д. Каца [262], теории изменения установки Мак Гайра [304], Сарнова [383], была усовершенствована техника шка-

"•" Это представляет (по выражению Г. Оллпорта) возвращение к знаменитому триумвирату Платона: делению на полю, аф­фекты и поведение [106, с. 24]. Наиболее четко компоненты структуры определил несколько позже (1960 г.) Д. Кац: «Уста­новка есть предрасположенность индивида к оценке какого-либо объекта, его символа или аспекта мира индивида как по­ложительного или отрицательного. Мнение является вербаль­ным выражением установки, но установки могут выражаться и в невербальном поведении. Установки включают как аффек­тивный (чувство симпатии или антипатии), так и когнитивный (знания) элементы, которые отражают объект установки, его характеристики, его связи с другими объектами» [262, с. 168].

лирования, начали применяться психофизиологические методы измерения установки [168].

70-е годы — период явного застоя. На фоне затрачен­ных усилий довольно обескураживающе выглядят такие итоги, как обилие противоречивых и несопоставимых фактов, отсутствие даже подобия общей теоретической основы, пестрая мозаика различных гипотез, обладающих скорее ретроспективной, нежели перспективной объяс­няющей силой, разногласия по каждому из пунктов, со­держащихся в «сводном» определении Г. Оллпорта, на­личие таких существенных пробелов, как недостаточное исследование взаимосвязи установки и реального пове­дения. Авторы обзорных работ по установке отмечают их «невысокий теоретический уровень, неубедительность доказательств теоретических посылок, неясность связей между теоретическими концептами, слабые прогности­ческие способности» [268, с. 41]. Строго говоря, это даже не теории, а «мини-теории», предназначенные для объяснения данных, полученных в частном исследо­вании.

Разнобой теоретических концепций, противоречи­вость фактов особенно бросаются в глаза на фоне еди­нообразия методологии и техники эмпирического иссле­дования, как бы независимых от конкретных целей исследования. Установка измеряется в подавляющем большинстве случаев на основе вербального самоотчета респондента о своей позиции относительно какого-либо объекта на так называемом континууме установки, гра­дуированном между полюсами плюс — минус: очень хо­рошо—очень плохо и т. п.^

Единообразие методов при решении разных исследо­вательских задач с различных теоретических позиций обусловлено соблюдением принципа операционализма. Несмотря на разные критерии, положенные в основу исходных определений, все они операциональны, т. е. построены как рабочие определения для измерения из-

" Существуют, разумеется, и другие методы измерения уста­новки: наблюдение за поведением, психофизиологические из­мерения реакции на объект или его изображение [168], однако почти каждое исследование, использующее иную, помимо само­отчета респондента, технику измерения, есть, как говорит Кис-слер с соавторами, «работа, публикуемая лишь затем, чтобы доказать, что установку можно измерять и иным способом» [268, с. 21]. Таких работ мало.

бранных параметров: интенсивности, устойчивости, сте­пени организованности компонентов и т. п.

Вся эта картина полностью отражает положение аме­риканской социальной психологии в целом. Рассмотрим теперь на конкретном примере исследований установки, как действует технологическая цепочка: модель чело­века — методология исследования — интерпретация дан­ных, как объективное явление трансформируется в этом процессе.

В бихевиористской схеме «установка рассматривается как имплицитная, опосредствующая реакция — гипотети­ческая конструкция или промежуточная переменная между объективным стимулом и внешней реакцией. Установочная реакция, недоступная для внешнего на­блюдения, является одновременно реакцией на наблю­даемый стимул и стимулом для наблюдаемой реакции, действуя наподобие «связующего» механизма. Обе эти стимульно-реактные связи (наблюдаемый стимул — уста­новка; установка — объективная реакция) предположи­тельно подчиняются всем законам теории поведения... Установка определяется как имплицитная, вызывающая драйв реакция, которая считается социально значимой в обществе (данного.—П. Ш.) индивида» [185, с. 135].

Из этого описания установки, которое дает Л. Дуб, наглядно видно, как действует бихевиористская модель. Очевидно, что наибольшую трудность для интеграции установки в эту модель представляет свойство послед­ней внутренне опосредствовать, отличающее ее от внешне наблюдаемой реакции на стимул. Признать, что в психологической структуре поведения может присутст­вовать такого рода явление, — значит подвергнуть реви­зии основу всей бихевиористской концепции. С другой стороны, очевидна плодотворность концепта установки для объяснения социально-психологического аспекта по­ведения.

Интеграция достигается путем двух операций: уста­новка сама объявляется реакцией, Чем снимается ее свойство быть целостным состоянием, а ее латентность, т. е. недоступность для наблюдения, трактуется только как теоретический прием, позволяющий снять проблему наблюдаемости, поскольку латентность оказывается при этом всего лишь гипотетической конструкцией. В итоге бихевиоризм получает возможность оперировать поня-

тием установки, адаптировав его к своей теоретической схеме, согласно которой человек — система стимульно-ре-актных связей, складывающихся в результате внеш­них воздействий. Установка ничего не добавляет в эту схему, оказываясь такой же «усвоенной поведенческой диспозицией» (Д. Кэмпбелл), как и многие другие. Ее специфика исчезает.

После такой трансформации установка становится доступной для принятых бихевиоризмом способов измере­ния, что в значительной степени облегчается также пред­ставлением о ее трехкомпонентной структуре. Оно позво­ляет, с одной стороны, учесть в некоторой степени «че­ловечность» социальной установки, проявляющуюся в вербальности реакций, с другой — не выделять социаль­ную установку среди установок любого биологического организма. Ведь вербальная реакция согласно бихевио­ристскому взгляду, есть не что иное, как физическое по­ведение, «сотрясание воздуха», разложимое на элемен­тарные моторные акты.

Несмотря на все описанные операции, бихевиоризм, по признанию авторов обзорных работ, не может до конца решить проблему латентности установки. Послед­няя в целом «представляется неудобным понятием в науке, основанной на наблюдаемых величинах» [175, с. 115].

Гораздо легче эта проблема решается в русле когни-тивистской ориентации на основе модели «мыслящего человека», ставящей в центр внимания его внутреннюю когнитивную структуру (а не только внешнюю вербаль­ную реакцию).

По определению Рокича, «социальная установка — это относительно устойчивая во времени система взгля­дов, представлений об объекте или ситуации, предраспо­лагающая к определенной реакции» [367]. Еще более подробно, с позиции гештальтисихологии, описывает установку С. Аш: «Установка есть организация опыта и знаний, связанных с данным объектом. Это иерархи­чески организованная структура, части которой функцио­нируют в соответствии с их местом в общей структуре. В отличие от психофизиологической установки восприя­тия она высоко концептуализирована» [120, с. 115].

Таким образом, согласно когнитивистской ориентации, роль установки, т. е. опосредствования вновь поступаю-

щей информации, выполняет вся когнитивная струк­тура, которая ассимилирует, модифицирует или блоки­рует ее. Весь процесс разворачивается в сознании, и в этом смысле „когнитивистская концепция более «че­ловечна», но именно поэтому и возникает ее основная проблема: разведение установки с элементами когнитив­ной структуры (мнением, убеждением), лишенными важнейшего свойства установки — ее имманентной спо­собности регулировать поведение, ее динамического ас­пекта. Этот недостаток компенсируется по-разному. Со­гласно теории когнитивного диссонанса единичная уста­новка лишена динамического потенциала. Он возникает лишь как результат рассогласования когнитивных компо­нентов двух установок. По мнению других исследовате­лей [304], установка в когнитивной структуре (знание) энергетически «заряжается» от ее связи с более или ме­нее центральной ценностью ^.

В психоаналитической концепции установки мы на­блюдаем иную картину. Еще в 1935 г. Г. Оллпорт говорил о том, что «Фрейд наделил установку жизненной си­лой, уравняв ее с бурным потоком бессознательной жизни» [104, с. 815]. Это не следует понимать бук­вально, ибо Фрейд специально установке не уделял вни­мания. Влияние Фрейда проявляется в выдвижении те­зиса о том, что установка, хотя и не имеет собственного энергетического заряда, но может черпать его, регулируя уже имеющуюся психоэнергетику. Согласно психоанали­тической концепции Сарнова, «установка индивида в от­ношении класса объектов определяется особой ролью, ко­торую эти объекты стали играть в содействии реакциям, уменьшающим напряженность особых мотивов и разре­шающим особые конфликты между мотивами» [383].

Для всех приведенных выше определений характерна одна общая черта — ограничение сферы действия уста­новки областью индивидуального поведения. Говоря иначе, социальная установка рассматривается преиму­щественно в индивидуально-психологическом аспекте. Свое логическое завершение эта линия нашла в теории

^ Например, представители когнитивистской ориентации Осгуд, Сузи и Тавненбаум отличают установку от других поведенче­ских диспозиций тем, что она предрасполагает к оценочной реакции [352].

социального суждения М. Шерифа и К. Ховлэнда [231]. В ней осуществлена предельная экстраполяция данных, полученных в общей и экспериментальной психологии. Основной вывод этой теории состоит в том, что социаль­ная установка изменяется по единому закону ассимиля­ции и контраста ^, выявленному при исследовании уста­новки восприятия (set) в общей психологии.

В основных теоретических направлениях исследова­ний социальной установки ее социальность либо совсем игнорируется, будучи приравненной к организмическим диспозициям, как это, например, делают бихевиористски ориентированные исследователи, либо сводится к зна­нию, имеющему аффективную или эмоциональную окраску, либо определяется через социальность объекта установки. Это игнорирование социальности как особого качества, характерное для американской социальной психологии, логично завершилось при исследовании со­циальной установки отрицанием ее качественного свое­образия. Все это фактически ведет к ее теоретической девальвации, превращает всего лишь в термин для пере­вода старых теорий на современный научный язык, что но делает их более содержательными.

Ограничение исследований социальной установки рам­ками психологии индивида также логично ведет к тому, что за пределами исследования остается ее свойство вы­полнять функции регулятора не только на индивидуаль­ном, но и на социальном уровне. Ведь социальная уста­новка объединяет в себе эти свойства, будучи «впеча­танной» в структуру поведения членов социальной группы. Вскрыть природу этого единства, его внутрен­ние закономерности американская социальная психоло-

^ Суть этого закона состоит в следующем. При наличии у субъ­екта фиксированной установки тот или иной объект в случае незначительного отличия от содержания установки воспринима­ется как полностью соответствующий ожиданиям (эффект асси­миляции). В противоположном случае наблюдается эффект кон­траста: «не соответствующий установке человека объект кажется ему более отличным, чем это есть на самом деле» [57, с. 139]. В исследованиях социального суждения действие этого закона проявлялось в восприятии позиции коммуникатора: она асси­милировалась в случае незначительного расхождения с позицией реципиента и воспринималась как противоположная при опре­деленном превышении дистанции [231].

Г11Я не смогла в силу отмеченной философской и методо­логической ограниченности.

Эта ограниченность сохраняется даже в социологиче­ских подходах, которые, казалось бы, непременно должны идти к анализу установки от социума. Тем не менее и в символическом интеракционизме — наиболее извест­ной социологической ориентации в социальной психоло­гии—она «рассматривается через «Я»-концепцию, ко­торая формируется интернализованными установками других» [425, с. 16]. «Я»-установка, т. е. отношение че­ловека к самому себе, объявляется общей системой коор­динат, в которой размещаются все остальные установки [439, с. 305].

Интересные, но ограниченные подходы к анализу функций социальной установки в социальной общности намечены в работе Смита, Брунера и Уайта [410], а также в теории Келмэна [265]. Основной постулат первой работы состоит в том, что индивид выражает то или иное мнение лишь потому, что оно используется либо как средство сохранения отношений с другими людьми, либо как орудие их разрыва. Иными словами, мнение, предположительно отражающее установку, мо­жет выполнять две функции: идентификации с группой или противопоставления себя группе.

Идея о социальных причинах устойчивости проявле­ния установки была разработана Келмэном. Он выделил три процесса, способствующие этой устойчивости: под­чинение, идентификацию и интернализацию. В первом случае имеется в виду сохранение установки под влия­нием внешнего контроля, во втором — для поддержания социальных связей, в третьем — устойчивость установки объясняется тем, что сам объект установки имеет для индивида личное значение, независимо от внешнего конт­роля или одобрения со стороны общества.

Итак, для исследований установки оказывается харак­терным одновременно разнобой ее интерпретации в раз­ных теоретических схемах и единое методологическое ограничение сферой индивидуального поведения.

Бесспорно, это ограничение во многом вызвано заим­ствованием теоретических схем из общей психологии. И так же, как в позитивистски ориентированной общей психологии человек предстает механицистски раздроблен­ным на стпмульно-реактные связи, в социальной психоло-

гии индивид определяется как «комплекс, социальных установок» [258] "".

Важно, однако, подчеркнуть, что сама установка (в со­ответствии с тем же принципом) изучается либо изоли­рованно (как в бихевиористской схеме), либо в лучшем случае в связи с установкой того же уровня (как в ког-нитивистской схеме). Но и на этом процесс дробления не заканчивается. Сама установка расчленяется на когни­тивный, аффективный и поведенческий элементы.

И наконец, свое завершение фрагментация находит в выделении внутри самих этих компонентов операцио­нально определимых и доступных для измерения качеств. Так, например, в когнитивном компоненте выделяются информационное . содержание, временная перспектива, центральность — периферийность, в аффективном — на­правленность, интенсивность, в поведенческом — объек­тивность, ситуативность и т. п/'

Крайне важно подчеркнуть следующее. Каждый из очередных этапов фрагментации объекта ведет ко все большей диверсификации знания, его дроблению в зави­симости от конкретного понимания установки, ее компо­нентов и связей между ними, от выделенного параметра, гипотезы о нем, от выбора зависимой и независимой пе­ременных для проверки гипотезы, от применяемой про­цедуры и техники исследования, а также от многих других зачастую не менее важных условий. Удивительно ли, что исследования одного и того же объекта напоминают стро­ительство Вавилонской башни в момент распадения стро­ителей па «двунадесят языков».

Возможна ли интеграция таких знаний, на что наде­ются сейчас американские социальные психологи, и если да, то на какой основе?

Попытки синтеза уже предпринимались. В I960 г. Д. Кац выступил с функциональной теорией установки. Предложив изучать установку с точки зрения потребно­стей, которые она удовлетворяет, он выделил четыре ее функции, соответствующие, по его мнению, основным по­требностям личности: 1) инструментальную (приспосо-бительную, утилитарную); 2) эго-защитную; 3) выраже-

"° Ср. приведенное ранее определение Г. Оллпорта: «человек есть

система рефлекторных дуг».

^ У. Скотт насчитал II таких параметров социальной установки [389].

ния ценностей; 4) организации знания, познания дей­ствительности [262].

Д. Кац прямо заявил, что первая функция заимство­вана из бихевиоризма и теорий научения, вторая _ у Фрейда и его последователей, третья — из психоло­гии личности (исследования проблемы самовыражения, самореализации), четвертая — из гештальтпсихологии ^. Строго говоря, эту теорию нельзя назвать теорией: она скорее «упражнение по переводу разных теорий на один язык» [304, с. 215], «попытка свести воедино все теории под одним названием» [268, с. 329] —как это было заме­чено ее критиками. Она оказалась интересной лишь тем, что, будучи композицией из всех предыдущих теоретиче­ских подходов, отразила всю эволюцию исследований уста­новки от Томаса и Знанецкого, призвав к возвращению «на круги своя».

Исследователи-эмпирики этот призыв и теорию встре­тили без энтузиазма не только по причине ее эклектизма. Для них факты, полученные в собственном эмпирическом исследовании, в соответствии с принципом операциона-лизма приобретали значение самого объекта.

Видимо, поэтому не находит особого отклика мону­ментальная по своему замыслу идея А. Стаатса, попытав­шегося осуществить интеграцию «снизу», т. е. объединить накопленные факты на основе одной теоретической плат­формы — варианта теории научения. В данном случае вопрос встает о правомерности интерпретации данных, полученных в соответствии с одной теоретической схемой, в другой схеме, где они могут приобрести иной смысл. Решение этой проблемы затрудняется еще и тем, что дан­ные с трудом сопоставляются не только внутри одной и той же теоретической ориентации, о чем достаточно свидетельствует работа самого А. Стаатса, не только внутри одного направления, развивающегося в рамках этой ориентации, но даже между исследованиями кон­кретного явления внутри этого же направления.

Подтверждением этому могут служить Йельские ис­следования процесса убеждения, выполненные под руко­водством К. Ховлэнда. Они были объединены единой тео-

" Отметим, что в работах Томаса и Знанецкого было предложено похожее деление мотивационной структуры личности на четыре влечения, а Смит и его соавторы исследовали по существу те же функции.

ретической и методологической платформой — бихевио­ризмом с его центральными понятиями (стимул, реакция, подкрепление), акцентом на исследование «объективного» (внешненаблюдаемого) поведения. Изучалось изменение установки как процесс взаимодействия когнитивного и аффективного компонентов. Общей была точка зрения, согласно которой изменение когнитивного компонента (мнение, убеждение) влечет за собой изменение аффек­тивного и поведенческого компонента ". И тем не менее практически по каждому из исследованных условий эф­фективной коммуникации: односторонней — двусторонней аргументации, приоритета выступления (до или после оппонента), эффекта «бумеранга», «запаздывающего» эф­фекта и других — были получены противоречивые дан­ные, не поддающиеся интеграции в одну схему.

Другой пример — теория когнитивного диссонанса, по­родившая но меньшее количество противоречивых, а за­частую взаимоисключающих данных.

Как же в этой ситуации можно говорить об интегра­ции хотя бы двух основных: бихевиористской и когнити-вистской — ориентаций? Но, даже если бы внутри каждой из ориентаций было достигнуто относительное единство выводов, найти для них общую платформу — задача исключительно трудная, поскольку они противостоят друг другу не только как теоретические ориентации.

Они несопоставимы и методологически. Бихевиорист­ская модель таксономична, поэтому в Йельских исследо­ваниях упор делается на изучение зависимых перемен­ных, в то время как когнитивистская модель, дифферен­циальная по своей сути (см. выше классификацию С. Московичи), изучает в основном независимые перемен­ные [304, с. 139].

Кроме того, одно из главных препятствий на пути дальнейшего исследования установки авторы одной из обзорных работ справедливо видят в том, что слишком мало проводится экспериментов специально для проверки

" Исключением были исследования М. Розенберга. В его экспе­риментах у испытуемых, находящимся в гипнотическом состоя­нии (с внушенной постгипнотической амнезией), изменяли отношение к некоторому объекту на противоположное. У ста­тистически значимого количества испытуемых такое измене­ние аффективного компонента влекло соответствующую рацио­нализацию, т, е. изменение когниций 1372].