7 П. Н. Шихпрев 97

противоречивых выводов, полученных на основе различ­ных теорий, что авторы различных теорий не спешат с таким сопоставлением, что переменные выбираются произвольно и изучаются слишком изолированно, что их изучение ведется в основном методом лабораторного эксперимента [268, с. 343^.

Иными словами, необходимость какой-то, хотя бы ра­бочей, условной унификации ощущается и осознается, хотя довольно популярен и другой тезис: «пусть расцве­тают все цветы» [269]. Безусловно, более или менее об­щепринятая система понятий могла бы способствовать интеграции фактов и данных, однако еще более важным условием преодоления существующего разброда должно стать восстановление целостности самого объекта, т. е. нахождения обратного пути от переменных, компонентов установки, комплекса установок — к индивиду, и не просто абстрактному индивиду, а целостному живому че­ловеку. О том, что именно в этом направлении надо ис­кать выход, свидетельствует исследование проблемы соот­ветствия установки реальному поведению.

К. Ховлэнд и его сотрудники изучали в основном от­ношение когнитивного и аффективного компонентов уста­новки. Выяснялось, как изменяется мнение или убежде­ние, как изменение мнения, т. е. когнитивного компо­нента, меняет эмоциональное отношение реципиента, т. е. увеличивает (или уменьшает) чувства симпатии ( или ан­типатии) к объекту установки. В соответствии с постула­том бихевиоризма о том, что знание, будучи усвоенным, входит в структуру опыта и оказывает впоследствии регу­лирующее влияние на само поведение, считалось, что за­лог успеха коммуникатора в его способности внедрить то или иное мнение в когнитивную структуру реципиента или изменить его точку зрения по конкретному вопросу. Иными словами, при исследовании отношения когнитив­ного и аффективного компонентов внимание уделялось одному направлению: от когнитивного к аффективному.

Нетрудно заметить, что такая позиция весьма напоми­нает, с одной стороны, тезис философов-просветителей о том, что можно изменить людей в лучшую сторону, просвещая их, т. е. снабжая знаниями о должном, нрав­ственном, полезном и т. п. Весьма показательно, что про­светительская позиция при всех ее благих намерениях, по существу, методологически мало чем отличается от

манипуляторского подхода к человеку, свойственного тео­ретикам психологии пропаганды в XX в„ с его, казалось бы, всемогущим техническим арсеналом средств массовой информации. В течение длительного времени считалось, что человек не может устоять перед массированным на­тиском пропагандистской машины. Как правило, в под­тверждение этого тезиса приводились успехи гитлеров­ской пропаганды.

В некоторых исследованиях Йельской группы было также показано, что можно изменить точку зрения испы­туемых, давая им, например, «играть роль» своих оппо­нентов или даже заставляя механически повторять (т. е. путем чисто моторного закрепления) нужную коммуника-тору идею.

Но все эти результаты (кстати говоря, не всегда под­тверждавшиеся) были получены в лабораторном экспери­менте и могут считаться валидными только в этих усло­виях. Стремясь к добыванию максимально «позитивного» знания, исследователи на самом деле изучали псевдо­объект, т. е. объект, взятый в его искусственных, вырван­ных из жизненной среды проявлениях.

Этот изъян методологии, вызванный дроблением объекта исследования, выявился особенно четко, когда были поставлены вопросы о том, что происходит с этим изолированно изменившимся мнением, когда оно начинает испытывать давление со стороны таких фактов, как об­щее состояние когнитивной структуры, реальные требо­вания реальной ситуации и т. п.

Еще меньшую валидность данные Йельских исследо­ваний обнаружили при изучении так называемого пара­докса Ла Пьера — феномена явного несоответствия мне­ния и поведения "^. В течение длительного времени «сте­пень взаимосвязи между невербальным и вербальным поведением- была неизвестна и явно малоинтересна для большинства исследователей» [309, с. 290], т. е. молча­ливо принимался постулат о соответствии вербального по-

'* В 1934 г. Ла Пьер в поездке по США вместе с супругами китайцами останавливался в 250 отелях, владельцам которых затем отправил письма с просьбой зарезервировать места для этой же пары. Он получил 128 ответов, 90% из которых были отрицательны. В 1952 г. этот эксперимент был повторен дру­гими исследователями в несколько измененном варианте (речь шла о посещении кафе негритянскими женщинами). Резуль­таты были получены примерно такие же [280, 283].

ведения невербальному, а говоря попросту, предполага­лось, что люди ведут себя в жизни так, как они об этом говорят.

Однако в 1969 г., собрав результаты почти всех иссле­дований проблемы соответствия вербального поведения невербальному, А. Уикер пришел к выводу, что «деклари­руемые установки скорее не связаны или мало связаны с невербальным поведением» [452, с. 41]. Сопоставляя данные в пользу гипотез о соответствии или несоответ­ствии установки поведению, Кислер и соавторы отмечают, что данные о несоответствии получены преимущественно в условиях реальной жизни, а данные о соответствии — в условиях лабораторного эксперимента. Иными словами, соответствие вербального поведения невербальному ста­вится в зависимость от ситуации ^. В то же время суще­ствуют данные о том, что один и тот же индивид в ситуа­ции, требующей одного поведения, все-таки ведет себя так, как этого требует «иная организованная обйщость» [292], т. е. в одной ситуации индивид ведет себя в соот­ветствии с установкой, усвоенной в другой ситуации, не уступая актуальному «ситуационному давлению». И это скорее правило, чем исключение, иначе в поведении чело­века не было бы определенной, хотя и не всегда устойчи­вой последовательности.

Искусственная изоляция социальной установки для, казалось бы, наиболее глубокого ее изучения привела по существу к тому, что в условиях лабораторного экспери­мента, да и во многих полевых исследованиях она изуча­лась только как общепринятое социально одобряемое мне­ние, в то время как поведение в реальной жизни — это сложный комплекс, результат влияния огромного количе­ства факторов: предположений индивида о возможных последствиях данного поведения, оценки этих последст-ний, мнений индивида о том, почему он чувствует, что должен поступать так или иначе, его мнений о том, какое поведение считается должным в его обществе, уровня аффективной коннотации, мотивации действия в соответ­ствии с нормативными убежде-ниями и т. д.

^ В качестве одной из таких точек зрения можно отметить мне­ние Рокича, считающего, что поведение — результат действия двух установок: на ситуацию и на объект. Он считает, что именно их искусственное разделение в эксперименте «значи­тельно задержало развитие теории установки» [367, с. 109],

Таким образом, изучение установки в соответствии с канонами позитивизма привело к тому, что в конце тех­нологической «цепочки» исследования получился весьма своеобразный продукт: абстрактная позиция абстрактного индивида, декларирующего свое согласие с господствую­щими ценностями.

Ограниченность и даже наивность такого результата в последнее время стали настолько очевидными, что речь уже идет не о том, придерживаться прежней логики ис­следования или нет, а о том, как ее изменить [166]. В частности, предлагается отказаться от деления уста­новки на компоненты [187, с. 135], конкретизировать ис­следования ^ (например, определять отношение не к нег­рам вообще, а к негру, представителю конкретной соци­альной группы) [187, с. 134], признать, что мнение не обязательно связано с установкой, наконец, изменить тех­нику измерения, дополнив шкальный анализ наблюде­нием и тому подобными объективными методами, так как индивид якобы не способен точно выразить свою уста­новку вербально [175, с. 40].

Вряд ли, однако, можно ожидать, что подобные усо­вершенствования смогут послужить началом «восстанов­ления» человека — основного объекта, для изучения кото­рого и было введено понятие социальной установки. Это возможно лишь в том случае, если анализировать индиви­дуальное поведение в социальном контексте, т. е. как де­терминированное социальными закономерностями более высокого порядка, а саму установку анализировать как социальный продукт, имеющий определенные функ­ции [87].

Поскольку позитивистская логика исследования в со­циальной психологии обусловлена претензией позити-

"° Весьма характерно, что к такому выводу приходят и бихевио­ристски ориентированные исследователи. Так, Дефлер и Уэсти говорят: «Мы должны начинать с понятия установки, опреде­ляемого как возможности конкретных проявлений синдрома реакций, а затем тщательно специфицировать три вещи: 1) точ­ный социальный объект, который предположительно стимули­рует эти реакции; 2) точный характер и число различных классов или измерений реакций и 3) точное измерение опера­ций по наблюдению за вероятностными реакциями индивида, применяемыми (операциями. — П. Ш.) для получения количе­ственно выраженного суждения по каждому классу реакций. Только тогда мы сможем понимать друг друга и самих себя, произнося термин «установка»» [175, с. 41].

визма на получение прагматически эффективного знания и потому, собственно, и поддерживается правящим клас­сом, есть смысл обратиться к тому, какие законы и какие неочевидные для обычного практического разума данные были получены.

Характеризуя итоги Йельских исследований, один из крупнейших специалистов по проблемам эффективности массовой коммуникации У. Шрамм сказал, что они поста­вили «старые правила риторики на научные рельсы» [387, с. 266]. Ту же мысль более определенно выразил У. Макгайр: «подход теории научения (в исследованиях изменения установки. — 77. III.) редко опрокидывает наши обыденные представления», этот подход, на наш взгляд, все больше и больше приобретает статус «плодо­творной ошибки» [304, с. 266—267]. В самом деле, в по­давляющем большинстве случаев были получены весьма скудные (с точки зрения их новизны) данные. В основ­ном это данные, например, о том, что женщины и дети (вообще женщины, вообще дети) легче поддаются убеж­дениям, но их мнения менее устойчивы, люди пожилого возраста более консервативны; прежде чем изменить установку, надо ее «расшатать», т. е. заставить человека сомневаться в ее адекватности; внешность и авторитет коммуникатора существенно влияют на эффективность коммуникации; коммуникатор не должен противопо­ставлять себя аудитории и т. д. [228, 229]. Таким обра­зом, и практическая эффективность научных исследова­ний оказалась гораздо ниже ожидаемой.

Весь парадокс заключен здесь в том, что чем сильнее исследователь стремится к максимальной «научности» (т. е. уровню объективности, достигнутому точными нау­ками: физикой, математикой и т. и.), тем больше он «очи­щает» объект своего исследования — человека — от «по-мехообразующих» переменных, приравнивая его к неоду­шевленному механизму, и тем меньше, естественно, он может проникнуть в суть того, что недоступно для внеш­него наблюдения, и тем более тощими становятся выводы.

Этот подход стимулируется, помимо принципов пози­тивизма, идеологическим заказом. В частности, на иссле­дования процесса изменения социальной установки силь­ный отпечаток наложило представление о человеке как пассивной пешке. Специфическая логика исследования, в результате которой человек был сведен до уровня

объекта, была дополнена устремлением что-то с ним де­лать, и в итоге человек приобрел облик доступного для манипуляции объекта. Его собственная внутренняя ак­тивность была сведена в получившейся модели до мини­мума.

Влияние специфической идеологии сказалось и в пред­ставлении о самой установке. Обращают на себя внима­ние ее трактовки как структуры, стремящейся к равнове­сию, к непротиворечивости, в то время как по существу для установки как динамичного состояния нормальной является, напротив, постоянная тенденция к выходу из равновесия, о чем свидетельствуют и конкретные иссле­дования [139]. Очевидно, в таком подходе сказалось стремление к бесконфликтности и стабильности как все­общему идеалу.

Глава вторая

КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ОСНОВНЫХ ОБЛАСТЕЙ ИССЛЕДОВАНИЯ