Очерк двенадцатый этносоциальные процессы в докапиталистических классовых обществах

Приступая к рассмотрению этнических процессов в докапита­листических классовых обществах, следует прежде всего напом­нить, что для обозначения этносоциальных организмов таких обществ в нашей научной литературе обычно употребляется тер­мин «народность». Это обстоятельство получило внешнее выраже­ние, в частности, в том, что в перечне важнейших исторически сменяющихся типов этнических общностей народность неизменно фигурирует между такими этносоциальными организмами, как племя и нация.

Определение народности как основной этносоциальной общ­ности (т. е. этносоциального организма) докапиталистических классовых обществ неизбежно выдвигает вопрос о терминологиче­ском размежевании этносоциальных организмов рабовладель­ческой и феодальной формаций.

Вопрос этот уже поднимался в нашей литературе С. А. То­каревым. В частности, по его мнению, — это «разные типы этни­ческих общностей», отличающихся друг от друга прежде всего соотношением социально-классовых компонентов ^х. Действи­тельно, этносоциальный организм каждого рабовладельческого общества охватывает преимущественно свободное население, оставляя за своими рамками значительную часть непосредствен­ных производителей этого общества — рабов, поскольку многие из них обычно принадлежат к другим этносам ⁹⁰⁵. Этносоциальный организм при феодальном строе охватывает прежде всего трудя­щееся население и подчас не включает господствующий класс феодалов, особенно его верхушку. В этой связи для обозначения основного типа этнических общностей (по нашей терминологии — этносоциальных организмов) рабовладельческой формации С. А. Токарев предложил наименование «демос», поскольку в такие общности входило преимущественно свободное населе­ние⁹⁰⁶. Однако это предложение представляется не вполне удачным, ибо за словом «демос» в науке фактически закрепилось другое значение — народонаселение страны, что получило, хотя и кос­

венное, но вполне отчетливое выражение в наименовании спе­циальной дисциплины — демографии ⁹⁰⁷.

Вместе с тем сам факт существования особой разновидности этносоциального организма, характерного для рабовладельче­ского стЪоя, представляется несомненным. Поэтому (в ожидании, пока будут созданы специальные термины⁹⁰⁸) представляется целесообразным (подобно разграничению наций на буржуазные и социалистические) внутри этносоциальных организмов дока­питалистических классовых формаций выделить два подтипа: «рабовладельческая народность» и «феодальная народность»⁶.

Что касается основных собственно этнических подразделений докапиталистических классовых обществ — этникосов, то при­ходится отметить, что в нашей научной литературе для их обозна­чения фактически нередко используется тот же термин «народ­ность». Это особенно отчетливо проявляется при фиксации этни­ческой принадлежности пленных (в таких случаях обычно го­ворится, что пленный принадлежит к такой-то народности). Впрочем, для тех же целей подчас употребляется понятие «нацио­нальная принадлежность» или же просто «национальность». Однако следует учитывать, что при всей многозначности слова «национальность» ⁹⁰⁹чаще всего оно используется для обозначения этнических общностей (или принадлежности к таким общностям) капиталистических и социалистических обществ (в первую очередь принадлежности к нации). И в данной связи нередко говорят об этнических общностях докапиталистических формаций как о «до- национальных». Поэтому во избежание путаницы (в частности, такого алогизма, как «донацяональные национальные общности») представляется целесообразным при обозначении этникосов дока­питалистических классовых обществ ограничиться термином «народность». Хотя он тоже неоднозначен, однако его семантика все же менее емка, чем у слова «национальность». Соответственно мы предлагаем употреблять термин «национальность» лишь в его узком значении (в стадиальном отношении), т. е. применительно только к эпохам капитализма и социализма⁹¹⁰.

Народности-этникосы складывались в ходе этнообъединитель- ных процессов главным образом в рамках социальных организмов. Эти объединительные процессы в условиях докапиталистических классовых формаций были чрезвычайно сложными и противоре­чивыми. Одним из факторов, способствовавших объединению племенных этнических общностей в народности, было усиление межплеменных контактов по мере роста общей численности насе­ления. «Возрастающая плотность населения, — писал Ф. Эн­гельс, — вынуждает к более тесному сплочению как внутри, так и по отношению к внешнему миру. Союз родственных племен ста­новится повсюду необходимостью, а вскоре делается необходимым даже и слияние их» ⁹¹¹. Другим, еще более важным фактором фор­мирования народностей были раннеклассовые государства. Часто они возникали на базе группы родственных племен⁹¹². В таких случаях наряду с уже имевшейся у этих племен близостью языка и культуры (в узком смысле слова) государство оформляло консо­лидирующиеся племена в территориально-политическом отноше­нии, создавало определенную общность экономических, социаль­ных и других интересов^п. На процессах формирования народ­ностей сказывались и характерные для рубежа доклассовых и классовых обществ массовые переселения, сопровождавшиеся завоеванием одних этнических групп другими. В результате в рамках одного государства нередко оказывались неродственные племена ⁹¹³. Не следует забывать и неустойчивость раннеклассо­вых государственных образований, в частности подвижность их политических границ.

Но особенно осложняла процесс формирования народностей характерная для большинства докапиталистических классовых обществ иерархичность политической структуры, сопряженная с острыми противоречиями между центростремительными и центро­бежными тенденциями. Именно соотношение этих тенденций во многом предопределяло конкретные рамки, в пределах которых наиболее интенсивно шел процесс формирования народностей.

В одних случаях более интенсивными оказывались процессы формирования народности в рамках небольших политических еди- \

нйп, охватывающих лишь несколько племен или даже одно племя. В других случаях большую интенсивность имели процессы, про- ходйзшие в пределах территории, охватывавшей целую группу племенных общностей (подчас семью племен или ее значительную часть, но иногда и совокупность нескольких неродственных пле­мен). Hb, как правило, эти разновидности объединительных про­цессов в той или иной степени сосуществовали.

В первом случае процесс этногенеза проходил в рамках сравни­тельно небольших территориально-административных подразделе­ний типа номов, полисов — в рабовладельческом обществе, графств, княжеств — в феодальном. В сплочении таких полити­ческих образований немалую роль играл областной диалект, местное право и обычаи, особенности материальной и духовной культуры, внутриобластная брачная эндогамия ⁹¹⁴. Одним словом, областные общности обладали не только потестарными, но и определенными этнокультурными свойствами. Однако они еще не представляли собой сформировавшихся этносоциальных орга­низмов, так как, с одной стороны, не обладали достаточной по­литической самостоятельностью, с другой — имели довольно расплывчатый этнический облик, были слабо разграничены внутри соответствующих этнолингвистических общностей. По­этому такие формирования, на наш взгляд, можно именовать «этносоциальными областями». Соответствующие же им собственно этнические подразделения могут быть названы «областными этни- косами».

Лишь некоторые из «областных» этносоциальных единиц, приобретя значительную политическую устойчивость, со вре­менем превратились в этносоциальные организмы. Примером этого может служить возникновение афинской, спартанской и других древнегреческих народностей, формировавшихся в рам­ках отдельных полисов. В Афинском государстве этому про­цессу, в частности, немало содействовало введение в VI в. до н. э. нового административного деления (реформы Клисфена), которое было построено на чисто территориальном принципе, призванном заменить древние родо-племенные деления ⁹¹⁵. В это время «основным социальным организмом и этнической общно­стью⁹¹⁶выступал афинский народ. . . в целом говоривший на особом аттическом наречии и объединенный территориально­политически и общим именем»⁹¹⁷. Но наряду с народностями, сложившимися в рамках древнегреческих государств — полисов, во второй половине I тыс. до н. э. в результате возникновения общегреческих политических объединений происходит формиро­вание более широкой общности — эллинской народности⁹¹⁸.

Особенно большая роль в формировании подобных «межобласт­ных» этнических общностей принадлежит раннеклассовым госу­дарствам. К этому вопросу нам еще предстоит вернуться. Здесь же представляется важным отметить возможность выделения народ­ностей различных уровней. При этом народности одного уровня могли выступать лишь в качестве этникосов (так сказать, по инерции после исчезновения соответствующего эсо), другого уровня — и как этникос, и как функционирующее эсо. Так, на­чавшая складываться с возникновением в IX в. Германского королевства (с X в. «Священной Римской империи германской нации») немецкая народность ⁹¹⁹сохраняется в качестве этникоса и после установления здесь в XII—XIV вв. полной политиче­ской раздробленности⁹²⁰. Наряду с этой народностью и в ее рам­ках одновременно функционируют в качестве эсо, а соответственно и этникосов, сформировавшиеся в результате политической раз­дробленности баварская, саксонская, швабская и другие народ­ности, многие из которых генетически связаны с областными этническими общностями⁹²¹.

Выявление в раннеклассовых обществах двух уровней народ­ностей неизбежно выдвигает задачу их терминологического разме­жевания. В этой свчзи представляется возможным предложить следующие условные наименования для этнических образований, возникших на «узкой» племенной основе и занимающих относи­тельно небольшую территорию — «ареальные народности»; для этносов, генетически восходящих к целым метаплеменным общ­ностям (семьям племен) и включающих (в той или иной форме) несколько ареальных образований — «региональные народности».

При возникновении «региональных народностей» обычно в той или иной степени дают о себе знать все виды объединительных эт­нических процессов. И все же, на наш взгляд, можно выделить два основных варианта этногенеза этих общностей: в одном — преобладает тенденция консолидации, в другом — миксации.

Судя по всему, главную роль консолидация родственных этни­ческих групп сыграла в формировании эллинской народности. Однако при этом не обошлось без этнической ассимиляции. В дан­ном отношении показательно мнение Геродота, что эллины чис­ленно возросли, когда «включили в себя множество племен» ⁹²². Один из ярких примеров рассматриваемого варианта этногенеза

Даёт; история возникновения древнерусской народности. Она, как известно, сложилась в результате объединения восточнославян­ских метаплемен (полян, кривичей, дреговичей, северян и т. д.) ³², хотя при этом имели место и ассимиляционные процессы (прежде всего растворение в 'славянском этносе местного угрофинского населения), но несомненно не они сыграли решающую роль в фор­мировании древнерусской народности ⁹²³. Ряд примеров этно генеза подобного типа дает раннесредневековая история герман­цев. Так, в ходе становления алеманнской метаэтнической общно­сти, превратившейся постепенно в народность(III—VI вв.), она вобрала в себя главным образом различные германские этни­ческие единицы, хотя в состав ее, видимо, вошел и некоторый кельтский элемент ⁹²⁴. Судя по всему, генетически родственным этническим подразделениям принадлежала решающая роль также в формировании саксонской и тюрингской межплеменных общ­ностей⁹²⁵. Естественно, что в ходе сложения на базе этих меж­племенных образований раннесредневековых народностей глав­ную, если не исключительную, роль выполняли консолидацион- ные процессы.

И все же в большинстве своем раннеклассовые региональные народности, очевидно, возникли в результате этнической микса- ции. При этом обычно немалая роль принадлежала миграциям, вопрос о месте которых в генезисе народностей заслуживает осо­бого внимания.

Дело в том, что в прошлом долгое время миграциям, которые изучались в основном на лингвистическом материале, отводилась определяющая этногенетическая роль. Позднее под влиянием лингвистической теории Н. Я. Марра некоторые примитивно- миграционистские теории происхождения народов были у нас пересмотрены. Однако при этом оказались допущенными край­ности иного порядка — почти полное отрицание роли миграций. Дискуссия по вопросам языкознания в 1950 г. в значительной мере способствовала преодолению такого рода крайностей. Вместе с тем привлечение новых массовых археологических и особенно антропологических материалов предотвратило восста­новление прежних миграционистских построений. И все же во­прос о роли переселенцев (и их соотношении с автохтонным на­селением) в возникновении многих народов до сих пор остается дискуссионным ⁹²⁶. Все это и заставляет специально остановиться йа данном вопросе в целом. Представляется йущес^вбнным'особо обратить внимание на те переселения народов, которые были связаны со становлением и развитием раннеклассовых отношений. Таковы, например, массовые миграции эпохи Великого пересе­ления народов. Основная причина этих миграций — давление численно возросшего населения на производительные силы⁹²⁷.

Массовые миграции, как известно, чрезвычайно ускоряли характерный для перехода от доклассового общества к классовому процесс замены основных этносоциальных ячеек первобытнооб­щинного строя — «племен» новыми, более крупными этносоциаль­ными общностями — «народностями». При этом перемещение той или иной этнической общности на новую территорию, как пра­вило, влекло за собой столкновение ее с уже обитавшей здесь ранее другой общностью. Вследствие неравномерности обществен­ного развития такие этнические общности обычно находились на разных социально-экономических уровнях и их столкновение нередко завершалось тем, что автохтонное население оказывалось завоеванным пришельцами. В социальном отношении эти завоева­ния, как и любые другие, могли иметь троякий характер: 1) за­воеватели навязывают побежденным собственный способ произ­водства; 2) победители оставляют без изменений способ произ­водства побежденных, довольствуясь данью; 3) происходит взаимо­действие двух способов производства — завоевателей и побеж­денных, в ходе которого возникает новый способ производства ⁹²⁸.

Что касается этнических последствий переселений, то они могли быть различными. В частности, истории известно немало случаев переселений отдельных частей этноса на еще неосвоенные или слабоосвоенные другими этносами территории. Таков, напри­мер, процесс освоения русскими Сибири в XVII—XIX вв. Он, хотя и сопровождался этнокультурными контактами с аборигенным населением, но не повлек за собой возникновения новых этниче­ских общностей.

Однако в условиях раннеклассовых отношений переселения часто сопровождались интенсивными этногенетическими про­цессами. При этом такие процессы, как правило, одновременно имели объединительный характер. Более того, начальной точкой формирования новой этнической общности в результате переселе­ний обычно выступал не столько сам момент миграции этнической общности или отделения переселяющейся этнической группы от «материнского этноса», сколько тот период, когда между пересе­ленцами и автохтонными этническими единицами начиналось взаимодействие, в ходе которого у них появлялись общие харак­терные черты. Завершался же процесс этногенеза, как еще раз справедливо было подчеркнуто в последнее время рядом наших специалистов, в момент появления у участвующего в этом про­цессе населения отчетливого этнического самосознания, внешним проявлением которого становилось общее самоназвание ⁹²⁹.

В процессе этногенеза, связанного с взаимодействием завоева­телей и аборигенов, обычно происходит синтез этнического суб­страта и суперстрата ⁹³⁰, в ходе которого и возникает новый этнос (разумеется, субстрат, как и суперстрат, сам мог быть многослой­ным продуктом предшествующего синтеза). Поскольку взаимо­действующие при этом этносы, как правило, пе находятся в близ­ком родстве, постольку, очевидно, в данном случае речь идет о процессах, именуемых нами «этпогенетической миксацией». Сопровождающий такого рода процессы межэтнический синтез чрезвычайно многообразен, особенно в тех случаях, когда он касается весьма отдаленных по своим основным параметрам этни­ческих общностей. Дело в том, что в подобной ситуации взаимо­действие отдельных компонентов этнических единиц, участвующих в генезисе той или иной народности, происходит не только раз­личными темпами, с различной интенсивностью, но и нередко не в одинаковых направлениях. В этой связи следует дифферен­цированно подходить, по крайней мере, к изменениям в сфере языка, бытовой культуры, физического типа и этнического само­сознания, включая самоназвание.

Наглядной иллюстрацией этого, может, например, служить судьба этнонима «болгары». Его первоначальные носители, так называемые протоболгары, — тюрки, в конце VII в. н. э. пере­селились на Балканы и подчинили находившиеся здесь славян­ские племена. И хотя сравнительно немногочисленные протобол­гары довольно скоро полностью растворились в массе славян­ского населения, однако этноним «болгары» в конечном счете стал самоназванием всего этого населения ⁹³¹.

Игнорирование асимметричного характера синтеза, происходя­щего при генезисе народностей, неизбежно ведет к упрощенной трактовке этого процесса. Именно с подобным подходом в первую очередь связана распространенность представлений, согласно которым в большинстве случаев взаимодействие завоевателей и аборигенов приводит к простой, односторонней ассимиляции последних. К данному варианту обычно относят значительную часть случаев, когда языком-победителем оказывается язык супер­стата при одновременном отсутствии в нем существенных следов влияния субстрата ⁹³². Но поскольку такое отсутствие, в свою оче­редь, представляется возможным либо при полном оттеснении завоевателями аборигенов с их территории, либо после уничто­жения их большей части, то соответственно субстрат, как правило, изображается относительно малочисленным. Между тем при таком толковании вопроса о соотношении аборигенов и завоевателей в случае победы языка последних нередко упускается из вида, что показания лингвистики при решении данного вопроса не мо­гут служить единственным критерием. Об этом, в частности, все более весомо начинают свидетельствовать накапливаемые антро­пологические материалы. В свете этих материалов многие из тех явлений в истории переселений народов, которые обычно квалифицируются как случаи полной или почти полной ассимиля­ции завоевателями аборигенов, в действительности оказываются сложным синтезом двух этносов, т. е., как уже говорилось, этно- генетической миксацией. В подтверждение можно привести факты, относящиеся к этнической истории самых различных частей ойкумены⁹³³.

Эти факты показывают, что одним из типичных последствий взаимодействия лерсселенцев-завоевателсй с аборигенами было своеобразное сочетание в новой этнической общности языка супер­страта с преобладанием физического типа субстрата. Учет этого обстоятельства в ряде случаев позволяет преодолеть наследие миграционистских представлений, не впадая в то же время в край­ности автохтонизма.

В целом же соответствующие материалы свидетельствуют о том, что даже ассимилированные народы, как правило, передают пришедшим им на смену этносам не только историко-культурное, но и биогенетическое наследие. В этом смысле в большинстве своем этносы бесследно не исчезают из всемирно-исторического процесса.

В рассмотренном нами варианте формирования народностей докапиталистических классовых формаций решающая роль в определении этнического облика этих общностей принадлежала той разновидности межэтнической миксации завоевателей и абори­генов, при которой побеждал язык этнического суперстрата. Но наряду с этим среди миксационных этнических процессов, сопровождающих формирование народностей на базе взаимодей­ствия этносов, может быть выделен также вариант, при котором определяющее значение имела языковая победа этнического суб­страта. Примером этого может служить процесс складывания итальянской народности. Как и большинство народов Западной Европы, она возникла в результате смешения завоевателей (прежде всего германских племен) и населения Италийского полуострова, ведущего свое происхождение от римлян. Но завое­ванное население, обладавшее значительно более высокой куль­турой, чем победители, сумело ассимилировать последних, прежде всего в языковом отношении. В ходе многочисленных этнических столкновений и смешений в VI—X вв. шел процесс складывания итальянской народности, сопровождавшийся формированием итальянского разговорного языка. Принято считать, что середина XII в. — эпоха войн итальянских городов с Фридрихом I Барба­россой — было временем становления общеитальянского само­сознания ⁹³⁴. Важным шагом в этнической консолидации итальян­ской народности явилось формирование (начиная с XII в.) итальянского литературного языка⁹³⁵. Впрочем, в силу феодаль­ной раздробленности процесс ее консолидации долгое время оста­вался незавершенным, а сама она продолжала быть всего лишь этникосом.

Вместе с тем формирование итальянской народности свидетель­ствует, что государственное объединение было не единственной предпосылкой этнического сплочения населения разных областей. В данном случае оно вообще отсутствовало, ибо, как известно, Италия никогда в средневековье не была объединена в единое государство. По мнению специалистов, нет основания полагать, что итальянское единство основывалось на экономических свя­зях, поскольку между отдельными областями и городскими рес­публиками хозяйственные связи были весьма слабы, скорее здесь наблюдалбсь соперничество и разобщение⁹³⁶. Решающая роль в сплочении всего населения Италии, судя по всему, принадле­жала такому политическому фактору, как борьба с внешними завоевателями⁹³⁷.

Одним словом, политические факторы так или иначе имели немалое значение для формирования раннесредневековых регио­нальных народностей. Эти факторы особенно дали о себе знать (правда, уже в ином направлении) в условиях развитого феода­лизма, для которого характерна иерархичная политическая структура, острая борьба тенденций централизации и децентра­лизации. В силу всего этого неустойчивые государственные гра­ницы и границы сформировавшихся еще в раннее средневековье этнических общностей нередко не совпадали. Более того, подчас распад крупных политических образований сопровождался про­цессами этнической парциации. Так, политическое разделение Франкской империи привело к этнической дивергенции франков: их западная часть вошла во французскую, восточная — в немец­кую народность. Подобно этому распад Древнерусского государ­ства привел к формированию на основе древнерусской народности русских, украинцев, белорусов.

В целом же этническая картина на протяжении истории рабо­владельческого и феодального обществ была довольно неустойчи­вой. И все же, несмотря на это, именно в ходе бурных событий этих эпох сложилась основа формирования ныне существующих наций ⁹³⁸, причем чаще всего в качестве такой основы выступают народности (одна или несколько), появившиеся в докапиталисти­ческий период.

Все сказанное о народностях докапиталистических классовых обществ вместе с тем дает основание для продолжения класси­фикации этих образований. Наряду с их пространственным деле­нием (на ареальные и региональные), о чем уже шла речь выше, представляется целесообразным разграничение таких общностей в структурно-генетическом отношении. В данной связи следует различать народности, возникшие в условиях раннеклассового общества, непосредственно на базе родо-племенных этнических общностей (племен и метаплемен), и народности, сложившиеся на основе уже существовавших общностей этого типа (т. е. тоже на­родностей) или при их участии в этногенетических процессах. Соответственно одни народности могут быть названы первичными, другие — вторичными. Если же рассматривать вопрос в историко­стадиальном плане, то первичные народности окажутся «архогене- тическими», вторичные — «палеогенетическими» и даже «неогене- тическими» ⁹³⁹.

Во внутренней^структуре первичных народностей весьма ощутимо проступают родо-племенные связи. В силу этого такие общности в научной литературе нередко именуют племенами. Однако в последнее время все чаще указывается, что подобные об­разования непосредственно не связаны с первобытнообщинным строем⁹⁴⁰, что они «ни по своей социальной^ сущности, ни как этническая общность не соответствовали древней форме племени, свойственной первобытнообщинному строю»⁹⁴¹. Действительно, речь идет об этносоциальных общностях, производственные отно­шения в которых имеют уже классовый^рабовладельческий или феодальный) характер, а родо-племенные связи относятся почти исключительно^ сфере надстройки. Такого рода этносы, на наш взгляд, могут быть также названы постплеменными народно­стями⁹⁴². В дореволюционной России к этой разновидности на­родностей можно отнести, например, киргизов, башкир, якутов и т. д.⁹⁴³

Jfc ^Что же касается вторичных народностей, tojb^hx внутренней структуре архаические родо-племенные отношения уже пол­ностью или почти полностью утратили значение; на смену им приходят региональные «земляческие» связи ⁹⁴⁴. При этом сказы­вался характер генезиса вторичных народностей. Они могли воз­никнуть в результате либо внутреннего развития одной этниче­ской или этносоциальной общности, либо в ходе объединения нескольких самостоятельных этнических народностей (в том числе и первичных народностей), либо, наконец, путем разделе­ния первичной народности. В первом случае мы имеем дело с на­родностями однолинейного происхождения, во втором — много­линейного, в третьем — с народностями дивергентного генезиса.

О втором и третьем вариантах возникновения вторичных народ­ностей речь шла уже выше; что же касается первого, то для при­мера можно сослаться на этническую историю венгеров. В раннее средневековье они представляли собой первичную народность с характерными для нее пережиточными формами внутренней родо-племенной структуры; в позднее же средневековье эта общность, полностью утратив элементы такой структуры, пре­вратилась во вторичную народность ⁹⁴⁵.

В целом же все основные этносоциальные и собственно этни­ческие подразделения докапиталистических классовых обществ существенно отличаются от соответствующих образований перво­бытности. Это наиболее очевидно в отношении народности-эсо, которая имеет принципиально иную, чем у племени, социальную структуру. Основным социальным фактором, связывающим народ- ность-эсо воедино, выступают уже не брачно-родственные отно­шения, а такая политическая сила, как государство, со всеми его атрибутами. Правда, для народности, особенно вторичной, характерно, как уже отмечалось, наличие «земляческих» связей. Однако без связей, охватывающих весь массив народности ⁹⁴⁶, ее функционирование как целостного социального организма не­возможно⁹⁴⁷. И в тех случаях, когда народность возникала, не имея еще своего единого государства, роль своеобразного поли­тического фактора, выполняющего объединительную функцию, принадлежала, как мы видели, освободительной борьбе.

Народность отличается от племени и по этническим свойствам (это относится как к народности-эсо, так и к народности-этникосу). С одной стороны, наличие антагонистических классов влечет за со­бой определенное ослабление культурного единообразия в рамках народности по сравнению с тем, что имеет место у племени. С дру­гой, — если рассматривать вопрос в пространственном отношении, то окажется, что в пределах территории, занимаемой народ- ностыо-эсо, культурная однородность выше, чем на той же тер­ритории в первобытнообщинной формации даже в случае рас­селения на этой территории одной семьи племен. Словом, происхо­дит либо увеличение культурных информационных связей внутри этнической общности (при превращении семьи племен или ее части в народность), либо даже расширение пространствен­ных рамок однородной культуры (при образовании народности- эсо на базе нескольких неродственных племен). Большую роль в этом процессе играют сборы воедино значительных масс людей на общественные работы или в военных целях, создание внутри­государственных коммуникаций всех видов, передача информа­ции приказного характера и особенно развитие письменности, которая при наличии чтеца (глашатая и т. п.) выполняет свои информационные функции даже в случае неграмотности большин­ства населения. В целом на стадии древних и средневековых на­родностей возрастает перепад между уровнями плотности внутри- этнических и межэтнических инфосвязей. Этнические общности этого типа «проявляют тенденцию ко все большей внутренней самоконсолидации, но упорно противятся ассимиляции» ⁹⁴⁸.

Сформировалось и общее этническое самосознание народ­ности, выраженное прежде всего в едином самоназвании, чувстве принадлежности к ней. Ее члены осознавали общность в языке, вере, быте. Например, в древнем Китае уже в VI в. до н. э. насе­ление центральных царств в бассейне Хуанхэ, имевшее общее наименование «ся», противопоставлялось соседним народам, име­нуемым «мань», «и», «жун», «ди». При этом для самосознания древ­них китайцев характерно представление о том, что необходимыми признаками принадлежности к этносу является общность проис­хождения, языка и бытовой культуры. В данной связи большое значение придавалось особенностям пищи (что едят и каким обра­зом готовят), жилища, бытовых привычек (манера сидеть), при­чески, украшений⁹⁴⁹. Не менее красноречивые свидетельства осознания этнической общности в рамках государственно-поли­тических образований дает средневековая история Западной Европы. При этом она свидетельствует, что даже в тех случаях, когда в рамках такого образования оказывались отличающиеся своим происхождением этнические группы, их различия, как правило, постепенно исчезали и возникало сознание этнической общности всего населения страны. Так произошло, в частности, в Англии, которая уже в XI в. стала единым государственным целым. Хотя здесь некоторое время сохранялись этнические раз­личия между франкоязычными нормандцами и англосаксонским населением, однако к XIV в. они сгладились; государственным языком стал англосаксонский (английский) язык, вскоре превра­тившийся в литературный, а основная масса населения, и прежде всего крестьянство, наиболее обособленное по локальному прин­ципу, уже осознавало свою этническую общность в пределах государства^б0.

Характеризуя этническое самосознание народностей докапита­листических социально-экономических формаций, следует от­метить, что на протяжении их существования содержание этого самосознания не оставалось неизменным ⁹⁵⁰. Как показало спе­циальное сравнительное изучение эволюции этнического самосо­знания у древних греков и китайцев, представление об общности происхождения, выступающее в качестве одного* из главных компонентов их самосознания на ранних стадиях становления народности, позднее отступает на второй план по сравнению с та­ким его компонентом, как представление об общности куль­туры⁹⁵¹. Постепенно появляется и такой компонент самосознания народности, как этноцентрические представления, сопряженные с негативными стереотипами оценки соседних народов, которые нередко рассматриваются как «варвары». Так, Гиппократ и Ари­стотель утверждали, что жители холодного Севера храбры и свободолюбивы, люди жаркого Востока умны, и лишь эллины сочетают в себе все эти качества, вследствие чего они и могут господствовать над варварами⁹⁵². Во многом аналогичные уста­новки получили развитие в древнем Китае, где VI—V в. до н. э. для обозначения территории расселения «ся» появляется назва­ние «Серединные царства» («чжунго»)⁹⁵³.

В то же время наряду с общим этническим самосознанием на протяжении существования народностей, как правило, остается еще сильным локальное самосознание, в том числе представление о принадлежности к~субэтносу. И это не случайно. Даже для позднесредневековых народностей (особенно крупных) характерна определенная культурная гетерогенность, выражающаяся, в част­ности, в наличии этнографических групп и субэтносов ⁹⁵⁴. В этом одно из существенных отличий (в этническом плане) народностей от наций-этносов, типичных для капиталистических и социали­стических обществ.

От основных же этносоциальных подразделений доклассовых обществ народности-эсо отличались не только своими социаль­ными и собственно этническими параметрами, но и масштабами. И это было обусловлено как этнообъединительными процессами, так и демографическими изменениями. Достигнутый в докапи­талистических классовых формациях уровень развития произво­дительных сил, обеспечивающий регулярное производство при­бавочного продукта, создал необходимую базу для более быстрых, хотя еще относительно невысоких, темпов прироста населения. Поэтому, вероятно, всюду, где длительное время не было опусто­шительных войн, эпидемий и стихийных бедствий "население возрастало, пока какое-нибудь новое социальное или природное потрясение не нарушало этот рост ⁵⁶. В результате появляются

крупные этносоциальные общности. Например, в Древнем Египте эпохи фараонов насчитывалось, как полагают, до 7 млн. жителей, в Вавилонии — 4—5 млн. ⁶⁷ Еще более многочисленными были некоторые макроэтнические общности. Так, к началу нашей эры в Римской империи насчитывалось, по-видимому, свыше 50 млн. человек ^б8; примерно столько же находилось в Китае. В то же время на огромной первобытной периферии докапитали­стических классовых формаций продолжали оставаться сравни­тельно малолюдные племена, правда составлявшие уже нередко довольно крупные макрообъединения — союзы племен.

В раннее средневековье во многих странах — наследницах античной цивилизации наблюдается снижение численности насе­ления из-за войн и разрухи хозяйства, последовавших за наше­ствиями «варваров» в эпоху Великого переселения народов. Рост населения в странах Западной Европы, возобновившийся после прекращения этих нашествий, был вновь нарушен в XIV в. эпи­демией бубонной чумы. Весьма существенным в средние века было сокращение населения во многих странах Ближнего Востока, Южной и Восточной Азии, Балкан и Восточной Европы, на которые обрушились завоевательные походы арабов, монголо- татар и тюрок ^б9. И все же постепенный прогресс в развитии про­изводительных сил на протяжении феодальной формации не мог не сказаться на изменении численности населения. Как только неблагоприятные условия исчезали, рост населения возобнов­лялся. Одним из косвенных свидетельств сравнительно быстрого роста населения в феодальную эпоху является основание в эту эпоху множества новых и расширение старых городов. В целом же, по расчетам Б. Ц. Урланиса, численность населения Европы с 1000 по 1800 г., т. е. за период развитого феодализма и его разло­жения, выросла с 56*до 187 млн. человек, иначе говоря, на 231 %, что в среднем дает почти 29 % прироста в столетие ⁹⁵⁵.

Этнообъединительные тенденции в докапиталистических клас­совых формациях проявились не только в укрупнении основных этнических подразделений, т. е. не только в этнических процес­сах, так сказать, основного уровня. Эти тенденции давали о себе знать и на уровне метаэтнических едипиц, метаэтнических про­цессов.

Характеризуя метаэтнические формирования докапиталисти­ческих классовых обществ, представляется необходимым и в этом случае выделить две их разновидности: собственно этнические и этносоциальные общности. В качестве первой из этих категорий выступают, главным образом, так называемые этнолингвистические общности, имеющие подчас иерархическую структуру (например, первый уровень: восточные, западные, южные славяне; второй — славяне вообще). Напомним, что для таких общностей харак­терно практически не единство, а родство языков, иначе говоря, они всего лишь объединяемые диахронными связями совокуп­ности родственных этникосов-народностей. Генетически же этно­лингвистические общности, по крайней мере те из них, которые относятся к первому уровню, восходят, как правило, к семьям племен (в известном смысле семьи племен, как уже отмечалось, сами являются этнолингвистическими общностями). Нельзя забы­вать и того, что языковые общности далеко не всегда обладают сознанием единства ⁹⁵⁶. Между тем в тех случаях, когда таковое отсутствует, они фактически представляют собой не этнические, а всего лишь этнографические единицы и поэтому не могут быть названы «этнолингвистическими». Это, так сказать, «лингвоэтно­графические» общности. Правда, не все лингвистические общ­ности обладают заметным этнографическим сходством. В част­ности, такое сходство обычно с трудом обнаруживается в масшта­бах целых языковых семей. И только путем тщательного анализа историко-этнографических материалов, относящихся к разным индоевропейским народам, удается проследить отдельные эле­менты сходства их материальной и духовной культуры.

Как уже говорилось, начало формирования лингвистических общностей относится к периоду, предшествующему возникно­вению докапиталистических классовых формаций. Но особенно интенсивный характер этот процесс приобретает как раз с появле­нием раннеклассовых политических образований. Существенное значение в данном отношении имело взаимодействие классовых обществ и их первобытной периферии, прежде всего в результате массовых переселений народов. Именно в ходе этих переселений на протяжении древней и средневековой истории человечества получили широкое распространение все известные ныне крупней­шие языковые семьи. Так, индоевропейские языки, первона­чально сформировавшиеся, по мнению многих советских и зару­бежных исследователей, в степной и лесостепной полосе Причерно­морья в JII—II тыс. до н. э., распространились отсюда по всей Европе до берегов Атлантики, Северного и Балтийского морей. В восточном направлении народы, говорившие на языках этой семьи, заселили огромные пространства в Средней Азии и Южной Сибири, а также в Иране, достигнув на рубеже II и I тыс. до н. э. бассейна Инда и в дальнейшем распространившись по всему северу Индостана ⁹⁵⁷. Новейшие исследования показывают, что распро­

странение языка семьи банту по всей Тропической Африке нача­лось на рубеже нашей эры и продолжалось до II тыс.⁹⁵⁸Современ­ный ареал тюркских языков в основном сложился до середины II тыс. н. э.

В докапиталистических классовых формациях объединитель­ные тенденции на метаэтническом уровне проявлялись и в этно­социальных формах. 13 этой связи, в частности, следует учиты­вать те довольно характерные для этих формаций случаи, когда одно крупное социально-политическое образование (государство) «перекрывает» несколько различных по своему происхождению этнических единиц, сформировавшихся в прошлом в рамках отдельных социальных организмов. Так как такие единицы не только обладают четко выраженной культурной спецификой, но и целиком входят в одно государство (не расчленены полити­ческими границами), то каждую из них, очевидно, есть основания считать (подобно нации н рамках многонационального государ­ства) этносоциальным организмом, т. е. народностью. Однако в пределах рассматриваемых социально-исторических образо­ваний наряду с входящими в них такими народностями подчас зарождается как бы стоящая над ними этническая общность, что выражается в появлении общих для всех народностей этнических черт. Правда, эти черты по сравнению с этническими свойствами народностей — всего лишь тонкая амальгама, к тому же распре­деленная далеко неравномерно. Следовательно, соответствующие образования в этническом отношении не представляют «органиче­ского» целого. Думается, что для обозначения этих, хотя и полиэт­нических, но вместе с тем обладающих выраженной тенденцией к межэтнической интеграции, образований правомерно исполь­зовать термин «метаэтнополитические» общности. Притом одни из таких общностей были сравнительно едины в политическом отношении, другие — фактически представляли «гетерогенную» совокупность государств, связанных не столько политически, сколько этнически (прежде всего общностью этнической принад­лежности господствующего слоя).

Судя по всему, метаэтнополитическую общность «гетероген­ного» характера представляли, например, греческие государства в III—II вв. до н. э., охватывавшие территорию от Египта до грекобактрийского государства, от Нубии до Боспора. Именно в пределах этой территории сложился, как известно, своеобразный культурный комплекс, вошедший в науку под названием «элли­низма»; в этнокультурном отношении для него характерно наличие общегреческого языка — койне, синкретизм греческой и восточ­ных культур °⁴. Примером более гомогенной метаэтнополитиче- ской общности в докапиталистических классовых формациях может служить поздняя Римская империя с характерной для нее тенденцией к нивелировке населения, наиболее отчетливо про­явившейся в широком распространении римского гражданства и романизации ^в5. Аналогичные метаэтнополитические образова­ния были хорошо пзвестны и в средневековье. Таковы, например, арабский халифат в период его расцвета (конец VII—VIII вв.), империя Карла Великого, Византийская империя. Хотя подобные политические образования, как правило, были не столь уж долго­вечны ⁹⁵⁹, однако оставляли в культуре входивших в них народов заметный след, в той или иной мере дающий о себе знать и по сей день. Иначе говоря, сложившееся в рамках этих единиц культур­ное (этническое) единообразие может сохраняться очень длитель­ное время, выступая обычно как фактор образования историко­этнографических областей, а подчас даже отдельных этни- косов⁹⁶⁰.

Крупные политические образования типа империй обычно немало способствовали утверждению определенной религии среди входивших в их состав пародов. Но вместе с том распространение отдельных религий нередко не ограничивалось пределами подоб­ных политических образований. Это особенно относится к таг называемым мировым религиям. Как известно, подавляющее большинство возникших в классовом обществе религий не пере­шагнули границу страны или региона и остались местными рели­гиями. Лишь нескольким религиозным системам удалось, в сил} некоторых их особенностей и сложившихся исторических обстоя* тельств, выйти далеко за пределы тех государств, где они воз­никли, и приобрести полиэтнический характер. Наиболее круп­ные из таких религиозных систем и принято именовать мировыми религиями ⁸⁸. К ним относятся буддизм, христианство, ислам, Кроме того, ограниченно полиэтничны и некоторые другие рели­гии, например, зороастризм, индуизм. Народы, исповедующие ту или иную из этих религий, обычно обладают не только идеологи­ческим, но и определенным культурно-бытовым единообразием, т. е. представляют собой этнографические общности. Когда же у таких образований имеется и определенное самосознание, их, о^еииДно, можно считать метаэтноконфессиопальнЫми общно­стями ^G9. В такие общности входили как родственные, так и нерод­ственные народы. При этом следует, однако, иметь в виду, что все мировые религии распадаются на различные направления, тече­ния, церкви, секты, взаимоотношения которых нередко имели есьма напряженный характер. Поэтому обычно осознавалась ,е столько принадлежность к той или иной мировой религии а целом, сколько к ее отдельной «ветви». Соответственно чаще всего именно последние могут быть отнесены к разряду этнокон- фессиональных общностей макроуровня (конечно, при условии наличия у них общего конфессионального самосознания). Та­ковы, например, католики Западной Европы до Реформации или православные на Руси. Отдельную метаэтническую общность с важной интегрирующей ролью религии представляют также индусы, к которым относятся разноязычные народы Южной Азии (ипдоарийские, дравидийские и частично тибето-бирманские) и у которых индуизм пронизывал всю общественную и культур­ную жизнь ⁷⁰.

Формирование метаэтнических общностей — одно из проявле­ний тенденции межэтнической интеграции в докапиталистиче­ских классовых обществах. Наряду с ней прослеживается в этих обществах и тенденция дифференциации этнических образований.

Обе эти тенденции обнаруживаются лишь при охвате этно­культурных процессов докапиталистических классовых обществ в глобальных масштабах, при том целиком за весь период от перво­бытнообщинной до капиталистической эпохи. На протяжении этого периода в развитии культуры, как известно, имели место гигантские скачки назад. Однако в целом за данный период культурный фонд большинства этносов, несомненно, чрезв чайно возрос по сравнению с доклассовой эпохой, увеличило^ многообразие их культуры. Соответственно во многих сферах культуры (религии, обычаях, обрядах и т. п.) расширились масштабы различий между этносами, принадлежащими к разным и "орико-культурным (историко-этнографическим) ареалам. Эта д фференцированность усиливалась неравномерностью социально- экономического развития человечества, в результате которой образовалась огромная дистанция в культурном уровне одновре- енно сосуществующих этносов доклассовых и классовых соци- льных организмов. К тому же эсо такого рода классовых об- еств, как уже говорилось, отличались от первобытнообщинных со и наличием внутренних культурных различий, порожденных х классовым, а подчас также сословным и даже кастовым деле- ием.

^6<J Ср.: Брук С. И., Чебоксаров Н. //., Чеснов Я. В. Проблемы этнического раз­вития стран Зарубежной Азии. — Вопросы истории, 1969. № 1, с. 93—94, 99-100.