motroshilova_n_v_poznanie_i_obshestvo_iz_istorii_filosofii_x

спою собственность, т. е. свою Жизнь, свободу и Имуще­ ство, от повреждений и нападений со стороны других людей...» (12, 2, 50). Собственность — право, характери­ стика развитого человека, которые кажутся Локку и его современникам совершенно неотъемлемыми от индивида, равнозначными его жизнедеятельности, здоровью и т. д. Узурпировать .собственность индивида — это, по Локку, так же преступно, несправедливо, негуманно, как и на­ носить ущерб его здоровью, как и покушаться на его жизнь.

Когда у Локка или Юма речь заходит о собственно­ сти как существенном определителе человеческой сущ­ ности, то имеется в виду не общая собственность, но соб­ ственность индивидуальная. «Хотя земля и все низшие существа принадлежат оообща всем людям, вюе же каж­ дый человек обладает некоторой собственностью, заклю­ чающейся в его собственной личности, на которую ни­ кто, кроме него самого, не имеет никаких прав. Мы мо­ жем сказать, что труд его тела и работа его рук по са­ мой природе вещей принадлежат ему» (12, 2, 19). Идеал неприкосновения и свободы личности находит самое не­ посредственное продолжение — и конкретную расшиф­ ровку! — в теории собственности. Человек рассматрива­ ется как собственник «по самой природе». Логика бур­ жуазного рассудка прямо ведет Локка от утверждения демократического и гуманистического права человека со­ хранять самого себя, права на неприкосновенность соб­ ственной личности к превращению частной собственно­ сти в неотъемлемое качество человека. Правда, Локк признает, что частная собственность существовала не всегда. Более того, он обещает своим читателям просле­ дить генезис индивидуальной собственности, ее проис­ хождение — вопреки изначально существовавшей общей собственности на предметы природы. Но при этом при­ чины возникновения собственности Локк отыскивает не в историческом процессе взаимодействия людей, не в оп­ ределенных материальных изменениях, но в природе че­ ловека; Локк извлекает аргументы из ценностной идеи свободы и неприкосновенности человека, из утверждения об обязательной принадлежности индивиду результатов его собственного труда. Индивидуальная собственность, так сказать, предуготована человеку, объяснение гене­ зиса собственности есть не что иное;-как доказательство

194

такой предопределенности. Вот почему «генетический» замысел—выявить происхождение собственности—при та­ ком исполнении еще весьма далек от исторического под­ хода и подлинного социального анализа. К истории при­ лагается схема, историю подчиняют некоторой модели, составленной на основе наблюдения за готовым, данным, современным состоянием. Аналогичный метод заставлял других родоначальников классической буржуазной по­ литэкономии, по форме предпринимавших исторические экскурсы, видеть в первобытном охотнике и рыбаке то­ варовладельца и капиталиста.

И у Локка человек эволюционирует от «естественно­ го состояния» к гражданскому. Но чем обусловлен этот переход? Индивид хочет беспрепятственно пользоваться своей собственностью. Но ведь когда-то, как признает и сам Локк, не было собственности — в том смысле, что нетронутая людьми природа была их общим достоянием. Человек, рассуждает Локк, уже обладал тем главным, что обязательно должно было превратить его в частного соб­ ственника: способностью к труду. «Труд, который был моим и который был затрачен на то, чтобы извлечь их (предметы и богатства природы.— Н. М .) из того состо­ яния общего владения, в котором они находились, утвер­ дил право собственности на них» (12, 2, 20). Локк, по словам Маркса, «старается доказать не то положение, что собственность может быть приобретена еще и дру­ гими путями, кроме труда,— это противоречило бы его исходной точке зрения,— а то, каким образом индиви­ дуальный труд, вопреки общей собственности на предме­ ты природы, может создать индивидуальную собствен­ ность» (2, 26, ч. I, 369). Неравенство индивидуальной соб­ ственности не разрушает в глазах Локка принятой тео­ ретической посылки: неравенство, как полагает англий­ ский философ, определяется различной мерой труда, большим или меньшим прилежанием человека. Правда, он отнюдь не поощряет крайних форм, в которых может проявляться й проявляется неравенство собственности; для него предпочтительнее более справедливое ее рас­

пределение.	«Великое	искусство управления» состоит,
по Локку,	в том, что	устанавли'в>аются «законы свобо

ды для защиты и поощрения честного трудолюбия чело­ вечества дротов сил угнетения и узости партии...» (12, -2,-27).

195

Локк придает огромное цивилизующее значение че^- ловече-скому труду. Земля в двух странах может быть одинакова по своей «естественной стоимости», но сколь различен извлекаемый из нее полезный эффект! Причи­ на этого в различном качестве прилагаемого в обоих слу­ чаях человеческого труда: «Именно труд 'составляет боль­ шую часть стоимости земли, без которого она вряд ли чего-нибудь стоила; именно ему мы обязаны большей частью всех ее полезных продуктов...» (12, 2, 28). Мысль о преобразующем воздействии труда на общество и на человека определенно выражается и Юмом. «Все на свете,—говорит он,— приобретается посредством тру­ да, и наши аффекты суть единственная причина труда» (16, 2, 752). Но сам труд, продолжает Юм, обладает осо­ быми преимуществами потому, что он осуществляется в общественных условиях. «Благодаря объединению сил увеличивается наша трудоспособность, благодаря разде­ лению труда у нас развивается умение работать, а бла­ годаря взаимопомощи мы меньше зависим от превратно­ стей -судьбы и случайностей. Выгода обществешюго уст­ ройства и состоит именно в этом приумножении силы,

умения и безопасности» (16, 1, 636).

Размышления философов конца X V II — первой поло­ вины X V III в. о труде и собственности позволяют сде­ лать вывод, важный для нашей темы. Сколь бы ограни­ ченными, классово-буржуазными, метафизическими ни были попытки Локка и Юма усмотреть сущность чело­ века просто в его способности к труду и якобы вытекаю­ щем отсюда «вечно» присущем человеку праве собствен­ ности, все-таки в истории учений о человеке концепция его «трудовой» сущности представляет значительный шаг вперед. Внимание теоретического исследования бы­ ло направлено на такое изучение особых свойств и спо­ собностей человека, которое должно было привести и постепенно привело к обнаружению социальной природы человеческой деятельности и человеческого познания. Приписывая собственность, владение, самой сущности че­ ловека, Локк и Юм объективно1выступают здесь как апологеты частной собственности, как буржуазные мыс­ лители. Если философы раннего капитализма еще не ви­ дели и не могли видеть особенностей и противоречий новой общественной системы ипотому не страдали чисто буржуазной ограниченностью, то к X VII в. четко выра­

196

женное классовое буржуазное сознание с его узостью и слабостями становится несомненным фактом. У него есть 'свои специфические черты, которые особенно важно под­ черкнуть, когда мы имеем дело с научным буржуазным сознанием — скажем, с классической буржуазной филосо­ фией или политической экономией. Утверждение преиму­ щества капиталистического производства, юридических, правовых норм ^гражданского общества» (а высказыва­ ния Локка или Юма об общественной пользе мануфактур, технических усовершенствований, наконец, демократиче­ ских, юридических изменений и т. п. можно было бы при­ вести довольно много) вполне правомерно в тот период, ко'ща такие преимущества по сравнению с отживающим, но еще не уничтоженным феодализмом действительно имеются. Ведь другая, более прогрессивная социальная система существует в X V III в. разве только в расплывча­ тых утопических мечтаниях.

В этом случае особенности капиталистического обще­ ства теряют свои исторические очертания и становятся «вечными» определителями человеческой сущности. Здесь, кроме того, сказалась специфическая ограничен­ ность методологических и теоретических принципов, по­ скольку они служили для осмысления общества, челове­ ка, истории. Исторический подход к 'анализу общества и индивида, который является основой и принципом диа­

лектической интерпретации социального развития,	как
мы уже отметили выше, в X V III столетии был	чужд

наукам о человеке. Но в понимание человека и челове­ ческой деятельности рассматриваемая концепция вносит существенный прогресс: место абстрактного натурализ­ ма или абстрактно-философского рассмотрения человека (сущность человека — его тело или его разум) занимает пока еще несовершенный, ограниченный, тоже абстракт­ ный, но все-таки явный подход к человеку как к соци­ альному существу.

§ 2. Свобода человека и общество. Свобода и право

Другим важнейшим наряду с частной собственностью признаком гражданского общества философы рассматри­ ваемого периода считают сознательное отчуждение инди­

197

видом своих прав и своей свободы в пользу общесопиального, главным образом правового, порядка.

Гражданское общество определяется как организован­ ная система правового регулирования отношений между людьми. Эта система, раз возникнув, приносит с собой ограничение личной свободы индивида. Да и возникает гражданское общество, по мнению целого ряда филосо­ фов XVII — X V III вв., именно потому, что индивиды, стремясь оградить собственность от любых посягательств, идут иа сознательное ограничение своей свободы, «от­ чуждают» часть своих прав и решений в пользу соци­ альных институтов и форм, заключают «общественный до­ говор» о таком отчуждении, его значении и последстви­ ях. Как было сказано выше, Локк, его современники и последователи горячо защищают гуманистические цен­ ности свободы и справедливости. Но значительно боль­ ший удельный вес в составе философских теорий теперь принадлежит «реалистической» концепции свободы: ос­ новной интерес вызывает вопрос о возможностях реали­ зации свободы человека в рамках социальной необходи­ мости.

Первым и главным основанием более глубокого по сравнению с предшествующей философией понимания свободы является развиваемая в X V III в. и вполне пра­ вильная идея о том, что сфера свободы есть область спе­ цифически человеческого действия. О свободе, утверждает Локк, можно говорить лишь применительно к человече­ скому действию. Локку приходится доказывать данный тезис потому, что категории свободы и необходимости в соответствии с давней традицией философии часто вы­ давались за абстрактные характеристики всякого, в том числе и природного, бытия. Поэтому Локк прежде всего стремится показать, что понятие свободы неприменимо к природе, к телесным движениям и изменениям. Суще­ ственную помощь в утверждении этой мысли оказывает тогдашнее механистическое естествознание, теория ма­ терии с ее центральным тезисом об изначальной пассив­ ности тел и материально^ природы. Наблюдая за много­ образными движениями и изменениями, начинает свое доказательство Локк, мы приходим к выводу о наличии Активной силы, способной вызвать в вещах такую пере­ мену, и о возможности для самих вещей воспринять ее стимулирующее воздействие. Заметим, что Локк отказы*

вается вводить в рассуждение теологические аргументы: говорить о боге как причине движения, творческой ак­ тивной силе — значит закрывать и затуманивать пробле­ му, требующую конкретного разрешения. В полном со­ ответствии с выводами и доводами тогдашнего естество­ знания и «естественной философии», ее учения о мате­ рии Локк не усматривает источника движения в самих телах. «Тело, находящееся в покое, не дает нам никакой идеи активной силы, способной двигать; а когда оно са­ мо приведено в движение, это движение есть в нем ско­ рее пассивное состояние, нежели действие» (12, 1, 247).

Отсюда вывод: «наиболее ясная идея активной силы по­ лучается от духа» (12, 1, 247). Полемизируя с этим ут­ верждением Локка, видоизменяя картезианское учение о материи, на основании ряда физических и математичес­ ких соображений приходя к мысли о возможности до­ пустить наличие некоторой «активной силы» в матери­ альном движении, Лейбниц тем не менее готов поддер­ жать Локка в его принципиальном выводе: «Однако я все же согласен с вами, что наиболее ясную идею ак­ тивной силы мы получаем от духа. Поэтому она находит­ ся лишь в вещах, аналогичных духу, т. е. в энтелехиях, материя же содержит в себе только пассивную силу»

(11, 152).

Своеобразную позицию в определении источников внутренней активности, причин развития занимает Юм. Прежде всего он устанавливает, что различные терми­

ны— «дееспособность»,	«деятельность», «сила»,	«энер­
гия», «необходимость»,	«связь», «порождающее	качест­

во» — в толковании современных ему и предшествующих философов по сути дела равнозначны. Юм подводит ито­ ги тех споров, которые касались данного предмета. «Не­ удача, постигшая все попытки определить эту силу, при­ вела наконец философов к заключению, что привычная сила и дееспособность природы совершенно неизвестны нам и мы напрасно ищем их во всех известных качест­ вах материи. Это мнение почти единогласно признают все философы (курсив наш.— Я. М.), и взгляды их не­ сколько различаются лишь в связи с теми следствиями, которые они выводят отсюда; ибо некоторые из филосо­ фов, в частности картезианцы, установив в качестве прин­ ципа, что мы в совершенстве знакомы с сущностью ма­ терии, вполне естественно вывели отсюда, что она не об­

199

ладает дееспособностью и сама по себе не может йи со­ общать движение, ни производить какое-либо из тех дей­ ствий, которые мы ей приписываем. Так как сущность материи состоит в протяжении и так как протяжение не содержит в себе актуального движения, а лишь подвиж­ ность (mobility), то они заключают отсюда, что энергия, производящая движение, не может содержаться в протя­ жении» (16, 1, 265—266). Сам Юм считает выводы ес­ тествознания и философии, касающиеся движения, точ­ нее, «подвижности» материи, непреложными. Он также придерживается мнения о том, что материя «сама по себе» лишена внутреннего источника движения и что, следовательно, этот источник является не материальным, а духовным. «В общем необходимость (вспомним: необ­ ходимость для Юма есть синоним «активности», «дееспо­ собности».— Н. М .) есть нечто существующее в уме, а не в объектах, и мы никогда не составим о ней даже самой отдаленной идеи, если будем рассматривать ее как качество тел» (16, 1, 274).

Признав, что необходимость существует только «в уме», Юм том не менее решительно выступает против различных концепций, придерживавшихся аналогичного общего убеждения,— прежде всего против картезианства, против теории врожденных идей. Аргументация Юма сходна с доказательствами Локка. Картезианское учение не отвечает основному требованию: найти «естественное порождение», естественный, а не фантастический, фети­ шистский принцип объяснения и определения активно­ сти. Картезианцы давали именно фантастическое объяс­ нение; то же самое можно сказать о философах, которые апеллировали к «субстанциальным формам», к «акциден­ циям и качествам», к «особым качествам и способно­ стям» — т. е. ко всем тем: сущностям, что «оказываются совершенно непонятными и необъяснимыми» (16, 1, 265). Картезианцы, «пользуясь своим принцйпом врож­ денных идей, прибегли к высшему духу, или божеству, которое они считают единственным активным существом в мире и непосредственной причиной изменения мате­ рии» (16, 1, 266). Но это также означает, что естествен­ ное объяснение было подменено ничего не говорящей ссылкой на бога.

Локк еще до Юма делает вывод, что именно активная сила, наиболее четкий образ которой дает духовная, ра­

200

зумная деятельность, т. е. деятельность человеческая, раскрывает перед нами сферу свободы. Мир природы противостоит человеческому миру, миру свободы, как область чистой необходимости. «...Не может быть свобо­ ды там, где нет (мысли, нет хотения, нет воли...» (12, 1, 250). Только мыслящее, желающее, действующее сущест­ во может быть свободным, заявляет Локк. Обратите вни­ мание на это «может быть»: человек отнюдь не безус­ ловно, не безоговорочно и не во всех своих состояниях свободен. В человеческом теле бьется сердце, циркули­ рует кровь, и не во власти человека остановить эти про­ цессы своей мыслью или хотением: «Он не свободен в этом действии, но подчинен необходимости двигаться в такой же степени, как падающий камень или теннисный мяч, отбитый ударом ракетки» (12, 1, 251). В каких же случаях можно говорит о свободе? Человек свободен в том смысле, что свободна его воля,— такой ответ нахо­ дит Локк в целом ряде философских учений средневе­ ковья и у нового времени. Против этих концепций у Лок­ ка есть два возражения. Прежде всего, убеждает чита­ телей Локк, опираясь на некоторые доводы, ранее выска­ занные Гоббсом в его споре с Декартом, «спрашивать, свободна ли человеческая воля, так же нелепо, как спра­ шивать, быстр ли человеческий сон или квадратна ли добродетель...» (12, 1, 252). О человеческой воле говорят как об особой сущности, способной к действию. Локк со­ вершенно не согласен с таким ходом мыслей. «Я счи­ таю,— заявляет он,— правильным не вопрос, свободна ли воля, а вопрос, свободен ли человек» (12, 1, 255). Сво­ бодным, по мнению Локка, может быть только сам чело­ век, а не какая-нибудь его способность. Но если это так, то сторонники учения о свободе воли делают вторую ошибку. Человек в его волевых действиях не может быть свободным: он не властен хотеть или не хотеть, воздер­ жаться от хотения. Воля — «сила и возможность предпо­ читать или выбирать». Свобода же проявляется как спо­ собность перейти к действию или воздержаться от него, как способность, опосредованная разумным решением. «...Свобода состоит в силе действовать или воздержаться от действия, и только в этом» (12, 1, 257). «Ясно, таким образом, что воля есть не что иное, как одна сила или

способность,	а свобода — другая сила	или способность»
(12, 13 253).	Позиция Локка весьма	плодотворна и ин-

201

тереспа: решение вопроса о свободе он ставит в зависи­ мость не просто от исследования волевых процессов, ин­ теллектуально-эмоциональных предпочтений, от процесса выбора; одним словом, Локк связывает свободу не с од­ ними только духовными актами, совершающимися где-то в недрах сознания, но прежде всего с человеческим дей­

ствием.

Важную мысль Локка о свободе как специфической особенности человеческого разумного действия можно по­ нять на следующем простом примере, который он при­ водит в «Опыте о человеческом разуме». «Кто заперт в комнате в двадцать футов длиной и двадцать футов ши­ риной, тот, находясь у северной стены своей комнаты, свободен пройти двадцать футов на юг, потому что он может и пройти и не пройти их, но в то же время ои не­ свободен сделать обратное, т. е. пройти двадцать футов на север» (12, 1, 258). Определив свободу как качество, сторону, характеристику деятельности, действия, Локк вполне логично обнаруживает зависимость этого послед­ него от тех условий, часто непреодолимых, которые за­ даны человеку,— значит, от внешней ему необходимости. В локковской интерпретации соотношения свободы и не­ обходимости еще раз подчеркнем тот момент, что пред­ посылкой их единства является отнесение свободы к действию. Проблема приобретает новый вид: в дальней­ шем речь пойдет о соотношении свободы и необходимости в рамках человеческого индивидуального действия. Эту идею Локка отчасти поддерживает Лейбниц, который указывает затем на двусмысленность понятий «свобода» и «необходимость», требующих более осторожного с ни­ ми обращения.

Человеческая свобода может быть юридической и фактической, напоминает Лейбниц. «Согласно юридиче­ ской свободе, раб не свободен, подданный не вполне сво- 'боден, но бедняк столь же свободен, как и богач. Фак­ тическая свобода заключается либо в силе делать то, что хочешь, либо в силе хотеть, как должно» (11, 154). Итак, здесь речь по сути дела идет об объективных социальных условиях, которые одновременно являются условиями действительной реализации или ограничения индивиду­ альной свободы. Это полностью относится к определению свободы как элемента действия: само это определение толкает к расшифровке не зависящих от индивида, его

203

желания и произвола условий свободного действия, в том числе условий материального характера. «Вы говорите о свободе действий, и она имеет свои степени и разно­ видности. Вообще говоря, тот, у кого больше средств, бо­ лее свободен делать то, что он хочет; но под свободой понимают, в частности, свободу пользования вещами, на­ ходящимися обыкновенно в нашей власти, и особенно свободное пользование нашим телом. Так, тюрьма и бо­ лезнь, мешающие нам сообщать нашему телу и нашим членам движения, которые мы хотим и которые мы обыкновенно можем сообщать им, лишают нас свободы. В этом смысле заключенный не свободен, а паралитик не пользуется свободно своими членами» (И , 154). Лейбниц не вполне согласен с Локком в том, что поня­ тие свободы неприложимо к воле — к желанию, хотению, выбору. Следует, по Лейбницу, говорить о свободе дей­ ствия, обязательно уточняя данное выражение в том смысле, который ясен из приведенной выше цитаты. Но столь же правомерно говорить о «свободе хотения», про­ должает далее Лейбниц, однако нужно уточнить и это понятие, которое может быть употреблено в двух раз­ личных смыслах. Во-первых, свобода хотения означает внутреннее принуждение, вытекающее из предваритель­ ного и надлежащего обдумывания, дисциплинирования. нашего непосредственного желания. «Эта свобода отно­ сится, собственно, к нашему разуму» (11, 155). Во-вто­ рых, свобода хотения может быть отнесена к чистой во­ ле, поскольку она отлична от разума, не вполне и не автоматически ему подчиняется. «Это называют свобо­ дой выбора, которая заключается в том, что более силь­ ные доводы и впечатления, доставляемые разумом воле, не мешают акту воли быть случайным (contingent) и не сообщают ему абсолютной и, так сказать, метафизиче­ ской необходимости. В этом смысле я обыкновенно гово­ рю, что разум может детерминировать волю в соответст­ вии с преобладающими восприятиями и доводами, но спо­ собом, который при всей своей достоверности и бесспор­ ности склоняет, не принуждая» (И , 155). По мнению Лейбница, не только в сфере действия, но и в разумноволевом акте, который предшествует действию, -существу­ ет подвижная, гибкая диалектика свободы и необходимо­ сти. Свидетельствами свободы, которая внутренним обра­ зом присуща человеческим духовно-волевым актам, явля­

203