motroshilova_n_v_poznanie_i_obshestvo_iz_istorii_filosofii_x

практически-рациоиальная ориентация совершенно пра­ вильно трактуется как социальная по своей сущности. Юм считает подлинно человеческими лишь такие чувст­ ва, которые есть не что иное, как побуждения к соци­ альному действию, как стимулы к сознательному уча­ стию в общении и взаимодействии с другими людьми. С этой точки зрения, например, оценивает Юм теорию общественного договора. Если под соглашением, что ча­ ще всего бывает, понимать обещание, так или иначе вы­ сказанное обязательство, то Юм не хочет иметь ничего общего с такой абсурдной позицией. «Ню если под 'согла­ шением понимает-ся чувство общего интереса, которое каждый человек испытывает в собственной груди, кото­ рое он замечает в своих сотоварищах и которое побуж­ дает его совместно с другими к реализации общего пла­ на или системы действий, направленных на обществен­ ную пользу, то следует признать, что в этом смысле справедливость возникает из человеческих соглашений»

(16, 2, 350—351. Курсив наш.— Я. М .).

Понятие «разума», «разумности» также приобретает более определенное объективное социальное содержа­ ние. /«Разум» в интерпретации Юма и целого ряда по­ следующих философов — это, во-первых, рационально ор­ ганизованная и детерминирующая индивида объективная система социальных отношений (в идеалистическом ис­ толковании Юма, отношений идеального, точнее, эмоцио­ нального характера). Во-вторых, о разуме Ю.м говорит как о расчете, замысле, предусмотрительности, необходимых для приспособления к системе, необходимых в том числе и на уровне практически житейского действия и созна­ ния. Последующие философы, в особенности представи­ тели немецкого классического идеализма, сочтут необ­ ходимым отличать такую форму сознательного действия от разума в собственном смысле и назовут ее рассудком.

§ 4. Разум и социальное бытие человека

Мы видели, что разумность — качество, которое на протяжении всего XVII столетия было решающим опреде­ лителем человеческой сущности, выступает лишь в тесном единстве с перечисленными выше признаками, характе­

214

ризующими общественное бытие и общественную зави­

симость индивидов.

Понятием «разум» по-прежнему обозначают особую способность индивида, способность, лежащую в основа­ нии познания. Но для анализируемого этапа в развитии философии характерно то, что эта способность одновре­ менно раскрывается как один из регуляторов человече­ ского поведения, т. е. практического действия, соверша­ ющегося (что для нас особенно важно) в обществе, в союзе с другими индивидами. По словам Локка, бог снабдил человека разумом и языком именно для того, чтобы человек мог продолжать общественную жизнь и находить в ней удовольствие. Такое понимание разума^ ведущее происхождение от Гоббса, представляет собой шаг вперед по сравнению с абстрактным изображением разума главным свойством человеческой природы; разум и язык становятся здесь зависимыми, вспомогательными, функциональными способностями, цель и смысл кото­ рых — сделать возможным развитие человеческого обще­ ства, общение и согласие людей друг с другом. Разум и общее равенство Локк называет «мерилом, установлен­ ным богом для действий людей ради их общей безопас­ ности» (12, 2, 9). «Разум» в таком толковании есть че­ ловеческая способность, имеющая одновременно божест­ венное происхождение и социальное предназначение. Главное же, разумность становится специфической ха­ рактеристикой общественного бытия, социальных усло­ вий деятельности человека, внутренним свойством самой этой деятельности, основным регулятором человеческо­ го поведения. Локк пишет: «Высшая инстанция, к кото­ рой человек прибегает, определяя свое поведение, есть его разум: ибо хотя мы различаем способности души и признаем верховенство за волей, как действующим на­ чалом, однако истина в том, что человек, как деятельное существо, (решается на то или другое волевое действие, основываясь на каком-либо предварительном знании или на видимости знания, имеющегося в разуме. Ни один че­ ловек не принимается за что бы то ни было, не опира­ ясь на то или иное мнение, которое служит для него мо­ тивом его действия; какими бы способностями он ни пользовался, им постоянно руководит разум, хорошо или плохо осведомленный, проливая свет, которым он обла­ гает: этим светом, цстцнньщ или ложцым, управляются

215

все деятельные силы человека» (12, 2, 187). В этом важ­ ном высказывании Локка разум рассматривается в тес­ ной связи с практическим поведением человека, разум интерпретируется как способность индивида руководство­ ваться теми или иными знаниями при планировании или осуществлении определенных поступков, действий, воле­ вых актов. Продолжая характерную для его века трак­ товку разума, Давид Юм идет значительно дальше, тре­ буя более внимательно присмотреться к человеческому поведению и к его разумному началу и стимулу. Это и будет, с точки зрения Юма, первый шаг к точному ис­ следованию человеческой природы, которая только при поверхностном и ленивом взгляде может казаться чем-то мистическим и причудливым. Его значение и содержа­ ние— в утверждении законосообразности (Юм говорит— необходимости), так же настоятельно управляющей че­ ловеческим миром, поступками людей, как и миром при­ роды. Правда, в человеческих действиях и поступках единообразие и правильность имеют несколько иной вид, чем в природных телах и явлениях, замечает Юм. Здесь встречаются непоследовательности, неправильные, не­ обыкновенные поступки. И все-таки «общие наблюдения, накопленные при помощи ряда опытов, дают нам ключ

кчеловеческой природе и учат нас разбираться во всех

еезапутанных проявлениях» (16, 2, 86). Законосообраз­ ность, повторяемость, известная единообразность челове­ ческих действий и поступков не только действительно,

реально имеет место; она «пользуется всеобщим призна­ нием среди людей». Поэтому «мы выводим все свои за­ ключения о будущем из прошлого опыта...» (16, 2, 89). Юм следующим образом аргументирует свою мысль: «Взаимная зависимость людей во всяком обществе так велика, что вряд ли какой-нибудь человеческий поступок представляет собой нечто вполне законченное и не на­ ходится в каком-либо- отношении к поступкам других людей, необходимым для того, чтобы данный поступок вполне отвечал намерению действующего лица» (16, 2, 90). Разумность каждого индивида заключается именно в том, что он строит любой свой поступок с очевидным расчетом на других людей, на их реакции, на известную правильность и регулярность своих и чужих действий. «По мере того как люди расширяют свои предприятия и вступают в более сложные отношения с другими людьми,

216

они включают в свои житейские планы все большее ко­ личество разнообразных волевых актов, ожидая в силу надлежащих мотивов, что такие акты будут содейство­ вать их собственным поступкам. Во всех этих заключе­ ниях они руководствуются прошлым опытом так же, как в своих выводах относительно внешних объектов, и твер­ до верят в то, что и люди, и все элементы постоянно ос­ танутся в своих действиях такими же, какими всегда были им известны» (16, 2, 90). Весьма характерны те «современные» примеры, которые приводит Юм в под­ тверждение цитированного выше рассуждения. Самый бедный ремесленник, который работает в одиночку, вы­ носит свой товар на рынок, обязательно рассчитывая найти покупателя для своих товаров и продавца необхо­ димых ему средств для существования. «Фабрикант рас­ считывает при исполнении работы на труд своих рабо­ чих не меньше, чем на орудия, которыми он пользует­ ся...» (16, 2, 90). Словом, фактически существует и со­ знательно принимается людьми в расчет строгое сцепле­ ние их действий, их общественный смысл, позволяющий человеку планировать свое действие и надеяться на тот или иной эффект своего поступка, реализующийся в об­ щении с другими индивидами.

Юм не случайно так настоятельно подчеркивает не­ обходимость и возможность рационального учета дейст­ вий других людей; этот акцент еш теория порожден эпохой предпринимательского успеха, инициативы, за­ вышенных ожиданий и надежд, уверенности во всесилии разума и познания. Философия рассматриваемого перио­ да еще сочетает мысль о высшей ценности индивида, отдельного человека и светлую уверенность в том, что успех индивидуального действия зависит от неуклонно осуществляющегося общественного прогресса и коллек­ тивного, группового успеха. Такие настроения, типичные для восходящего капитализма, совершенно утрачивает и активно осуждает современная буржуазная философия. Итак, в учение Юма о человеческой природе, о челове­ ческом разуме, во-первых, прямо включаются такие фак­ торы, как реальная, действительная '«взаимная зависи­ мость людей во всяком обществе» и сознательная ориен­ тация индивида на других людей, на их деятельность. Во-вторых, эти социальные качества человека, при более подробном их рассмотрении, объективно выявляют свою

217

конкретную историческую специфику: законы человече­ ского взаимодействия легче всего иллюстрируются зако­ нами товарообмена, принципами «общения» фабриканта и рабочего.

Выдвинутую Локком (а затем уже развитую Юмом) идею разумной определяемости человеческого поведения поддерживает и Лейбниц. Он совершенно согласен с Локковым определением зависимости между разумным ре­ шением и свободой человека, которое сам Лейбниц пере­ дает в следующих словах: «Детерминироваться разумом к лучшему — это и значит быть наиболее свободным... Ес­ ли свобода заключается в том, чтобы сбросить с себя иго ра1зума, то свободны одни только сумасшедшие и идио­ ты, но я не думаю, чтобы ради такой свободы кто-ни­ будь захотел быть сумасшедшим, за исключением тех, кто уже сошел с ума» (И , 176). Так же, как это сделал позднее Юм, Лейбниц определял специфически челове­ ческие побуждения как социальные чувства, «социаль­ ные инстинкты». «Кроме того общего социального ин­ стинкта, который у человека можно назвать человеколю­ бием, существуют другие, более частные, как, например...

любовь отцов и матерей к их детям... и другие анало­ гичные склонности, составляющие то естественное пра­ во или, вернее, то подобие права, которому, согласно римским юристам, природа научила животных. Но у че­ ловека, в частности, встречается известная забота о до­ стоинстве и приличиях, побуждающая нас скрывать ве­ щи, унижающие нас, щадить стыдливость, питать от­ вращение к кровосмешению, хоронить трупы, совер­ шенно не есть людей и живых животных. Мы заботим­ ся, далее, о своей репутации даже более, чем это необ­ ходимо для жизни и даже больше самой жизни; мы ис­ пытываем угрызения совести и переживаем те... муки и терзания, о которых пишет вслед за Платоном Тацит, не говоря о 'страхе перед будущим и перед вьгсшей силой, возникающем тоже довольно естественным образом. Во всем этом есть нечто реальное, но в сущности эти ес­ тественные впечатления, каковы бы они ни были, явля­ ются только помощниками разума и знаками подаваемых природой советов. Здесь имеют большое значение обы­

чай, воспитание, традиция,		разум, но и человеческая при­
рода	также играет свою	роль. Правда, этих элемен­
тов	было бы недостаточно	без содействия разума, для

218

того чтобы придать нравственности полную достовер­ ность» (11, 86—87). Ориентация на нормы и принципы, что, собственно, и составляет специфический способ со­ циальной ориентации индивидуального поведения и дей­ ствия, протекает, по Лейбницу, в виде полубессознатель­ ного, полуинстинктивного, оо «абсолютно необходимого процесса. «...Так как нравственность важнее арифметики, то бог наделил человека инстинктами, под влиянием ко­ торых (последний повинуется сразу и без размышлений (курсив наш.— Н. М .) требованиям разума» (11, 85).

Оразличиях в понимании разума, о споре Лейбница

сЛокком мы будем подробно говорить ниже, характери­

зуя собственно гносеологические концепции, возникшие на рубеже столетий и © первой половине X V III (в. Но независимо от того, как именно определяется разум, его источники, происхождение и объем, в этот период возни­ кает родственная для различных концепций и весьма интересная идея о «практическом разуме» — о специфи­ чески человеческом, социально организуемом и опреде­ ляемом поведении, т. е. об индивиде, действия и разум которого поставлены в тесную зависимость от общества. Сказанное позволяет сделать и еще один вывод. Собст­ венность, право, мораль, разум одновременно характери­ зуют в интересующих нас концепциях и гражданское об­ щество, и подлинную природу, сущность человека. Эта связь, которая во многом стихийно прокладывает себе дорогу в теоретических интерпретациях общества и че­ ловека, объективно свидетельствует о больших достиже­ ниях философской науки того времени. Последняя на­ ходится на пути к определению, пониманию и исследо­ ванию сущности человека как совокупности обществен­ ных отношений. Вполне реально возникает проблема взаимоотношения, взаимодействия индивида и общества, хотя по сути дела ни один философ данного периода не формулирует ее именно таким образом и не видит всех последствий того противоречивого положения, которое создалось из-за введения в прежде абстрактную филосо­ фию человека социальной и социологической по своему содержанию проблемы.

В столь же противоречивой и неадекватной форме фи­ лософия осознает объективную теоретическую необходи­ мость историзма, социально-исторического подхода к изу­ чению человека, соцвдльяых форм, к пониманию взаимо­

действия индивида и общества. И все-таки мысль о со­ циально-исторической направленности исследования че­ ловеческой деятельности и познания, сколь бы неаде­ кватным ни было осознание и формулирование пробле­ мы, безусловно, проникает в философию.

Вот почему Руссо имеет возможность, опираясь на размышления своих предшественников, объединить в единое целое, поставить в теснейшую связь разум чело­ века, его сознательную деятельность, с одной стороны, и, с другой стороны, общественные условия этой деятель­ ности, а точнее, социальные формы развитого общества,

•общества гражданского. В рассуждения Руссо при этом вплетается диалектика, прокладывающая пути истори­ ческому подходу: человек и его сознательная деятель­ ность, его разум зависят не только от общества, но и от социального развития, от исторического движения. «Пе­ реход от естественного состояния к гражданскому произ­ водит в человеке весьма заметную перемену, заменяя в его действиях инстинкт — правосудием и сообщая его действиям нравственное начало, которого им прежде не­ доставало. Только тогда голос долга следует за физи­ ческим побуждением, право — за желанием, и человек, обращавший до тех пор внимание только на самого себя, оказывается принужденным действовать согласно дру­ гим принципам и прислушиваться к голосу разума, прежде чем повиноваться естественным склонностям. Хо­ тя в состоянии общественном человек и лишается многих преимуществ, которыми ои обладает в естественном со­ стоянии, но зато он приобретает гораздо большие преи­ мущества: его способности упражняются и развиваются, мысль его расширяется, чувства его облагораживаются, и вся его душа возвышается до такой степени, что, если бы злоупотребления новыми условиями жизни не низво­ дили его часто до состояния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно бла­ гословлять счастливый момент, вырвавший его навсегда из прежнего состояния и превративший его из тупого и ограниченного животного в существо мыслящее — в че­ ловека» (13, 16—17). «Прислушиваться к голосу разу­ ма» означает, по мнению Руссо, действовать в соответст­ вии с социальными принципами, с правовыми и мораль­ ными нормативами, воспитывать в себе «равнение» на «гражданскую свободу», -которая — в отличие от «естест­

220

венной свободы» (и мысль, и термины здесь такие же, как у Локка) — ограничена общей волей; это значит ори­ ентироваться на «моральную свободу», т. е. на общече­ ловеческий закон, а не на индивидуальное влечение. Известное расхождение между собственными намерения­ ми и склонностями индивида и его совершенно неизбеж­ ной социальной ориентацией, зафиксированное Руссо, глубоко интересует его современников и ближайших предшественников. В работах Локка, Лейбница, Юма мы также встречаем размышления о специфической струк­ туре действия индивида, о том, как в этом действии пе­ реплетены и взаимодействуют собственные устремления, желания, воля индивида и все те принципы, правила, нормы, требования, которые задаются ему обществом.

ГЛАВА III

О ПРОТИВОРЕЧИВОМ

ЕДИНСТВЕ

ИНДИВИДУАЛЬНОГО

ДЕЙСТВИЯ

И ОБЩЕСТВЕННОГО БЛАГА

Вопрос, который ставил Локк, поначалу может показаться традиционным: «Что же определяет волю в отношении наших действий?» Ло­ гика мысли такова: действие непосредственно определяет­ ся волей, т. е. предпочтением и выбором. Но чем же оп­ ределяется сама воля? На каком основании, под влияни­ ем какого стимула мы делаем тот или иной выбор, демон­ стрируем то или иное предпочтение? Более коикретный во­ прос, который его в данном случае занимает, Локк ставит следующим образом: определяется ли воля некоторыми моральными, идеальными, не зависящими от индивида принципами, например ожиданием наибольшего блага («как обычно полагают»), или волю целиком детермини­ рует индивидуальное чувство удовольствия или неудо­ вольствия. Ответ Локка звучит достаточно категорически: «Одно только неудовольствие действует на волю и опре­ деляет осуществляемый ею выбор...» (12, 1, 263). Свою идею он поясняет так: «Премудрый наш творец, согласно нашему складу и строению и зная, что определяет волю, вложил в человека неудовольствие, испытываемое от го­ лода и жажды и других естественных желаний, которые наступают своим чередом, для приведения в движение и определения его воли, для сохранения самого человека и для продолжения рода человеческого» (12, 1, 262). Итак, выбор, осуществляемый человеком, Локк ставит в изна­ чальную зависимость от «естественных желаний» индд-

222

вида, от чувства неудовольствия. Следовательно, непо­ средственное детерминирующее воздействие на поведение и действие человека оказывают, по мысли Локка, «обыч­ ные жизненные потребности», которые «заполняют боль­ шую часть нашей жизни...» (12, 1, 270). Благо, даже если оно понято и признано, не может определять волю непосредственно, но только благодаря желанию, благода­ ря тому, что в человеке возбуждается чувство неудоволь­ ствия, вызванное отсутствием блага. Локк приводит та­ кой пример. Пьяница хорошо знает все то, что могут ска­ зать ему другие люди, общество, о вреде пьянства: его здоровье разрушается, на том пути, которому он следует, его ожидает позор, бедственное положение. И все-таки хотя пьяница и видит, понимает большее благо, учиты­ вает общественные требования, но вспоминает о них лишь в промежутке между попойками. Все его поведение руко­ водствуется стремлением избежать неудовольствия, вы­ званного отсутствием привычного наслаждения.

«Высшие ценности» — блага остаются где-то в сторо­ не от поведения, действия индивида даже в том случае, если представление о благе человек имеет, даже если он признает тот или иной поступок благом. В реальном по­ ведении человеком движет стремление к собственному счастью, что для Локка равнозначно исчезновению неудо­ вольствия. «Мне кажется, каждый может заметить и у себя, и у других,— пишет Локк,— что явно большее бла­ го не всегда возбуждает человеческие желания соответст­ венно той величине, которая представляется или при­ знается за ними, между тем как каждая малейшая не­ приятность беспокоит нас и заставляет работать, чтобы избавиться от нее» (12, 1, 269). Обосновав эти свои идеи, Локк затем замечает: «Так и бывает в большинстве слу­ чаев, но не всегда. Так как ум в большинстве случаев, как очевидно из опыта, имеет силу откладывать выпол­ нение и удовлетворение любого из своих желаний и, сле­ довательно, всех одного за другим, то он свободен рас­ сматривать их объекты, изучать их со всех сторон и срав­ нивать с другими. В этом заключается свобода человека

(курсив наш.— Я. М . )» (12,7,271).

В деятельности, поведении человека Локк по сути де­ ла усматривает весьма любопытное противоречие. С од­ ной стороны, поведение индивида определено его индиви­ дуальными желаниями, пристрастиями, которые в свою

223