motroshilova_n_v_poznanie_i_obshestvo_iz_istorii_filosofii_x

Н «самом деле, По,скольку науМа 1,оЯы4о йа^ийайась, Приходилось выполнять одновременно «две задачи: 1) на­ капливать факты, эмпирические сведения, осуществлять все новые и новые опыты, «дробить» природу все дальше и дальше в самом конкретном, «материальном» смысле этого слова; 2) проникать в сущность исследуемых явле­ ний, рассекать их не просто на наиболее простые, но су­ щественно важные для них части. Метафизический ме­ тод, как он был выше описан, подразумевает необходи­ мость опытного исследования и предлагает для него осо­ бые правила. Эти правила: составлять наиболее полные перечни явлений, принадлежащих к данному типу, обна­ руживать степени присутствия или отсутствия исследуе­ мого качества (например, теплоты) в различных телах или явлениях природы. Весьма подробно суммировал эти правила Фрэнсис Бэкон в своем учении о «Примерах, предоставляемых разуму». Прежде всего Бэкон преду­ преждает, что собрание примеров «должно быть образо­

вано исторически без преждевременного	рассмотрения
или .каких-либо чрезмерных тонкостей»	(4, 207—208).
С -самого начала дается свод примеров	(наиболее пол­

ный), которые говорит о присутствии данного качества или ^простой природы». Далее, наоборот, собираются «примеры отсутствия». Затем дается «таблица степеней» и т. д. Здесь Бэкон, между прочим, замечает, что при всей опасности эмпиризма «мы бедны в истории»: иног­ да приходится, с сожалением признается английский мыслитель, на место проверенной истории и несомненных примеров ставить ходячие мнения или констатировать не­ обходимость проведения дальнейших опытов. «Сущест­ венное положение и значение Бэкона в истории науки нового времени,— говорит Фейербах,— в общем опреде­ ляется тем, что опыт, который прежде, не имея поддерж­ ки сверху, был лишь делом случая и зависел «от случай­ ной особенности и индивидуальной склонности отдельных лиц, руководивших историей и мышлением,— этот опыт он превратил в неизбежную необходимость, в дело фило­ софии, в сам принцип науки» (17, 1, 92).

Итак, важная задача эмпирического наблюдения за природой, ее «испытания огнем» остается. Однако глав­ ное внимание философы X V II в. уделяют страстному обос­ нованию потребностей и целей научного, теоретического объяснения, пусть даже не всегда возможного в его под-.

122

линном виде. И в этом колоссальное значение философ­ ской мысли для развития наук, для стимулирования есте­ ствознания. Не только потому, что Декарт и Лейбниц 'Стояли на переднем крае развития современного им -есте­ ствознания, но и потому, что они как философы толкали науки о природе к глубокому теоретическому поиску, об этих мыслителях можно сказать, что они опережали свою эпоху, руководствуясь -в то же время наиболее важными ее возможностями. Поэтому философов X V II в. и нель­ зя понять, принимая во внимание только конкретные исторические события, конкретное состояние науки: их идеи испытали на себе влияние самого смысла социальных изменений, они впитали наиболее существенные, пусть еще не реализовавшиеся в их время потребности новой науки, которые не утрачивают своего значения на про­ тяжении весьма обширной, исчисляемой целыми столетия­ ми исторической эпохи. Вот почему в период, когда син­ тез явно отступал назад перед потребностями «рассече­ ния», анализа, Бэкон и Декарт не устают напоминать о принципиальном единстве природы, время научного и диалектически^философского объяснения которого было еще впереди. Правда, общий взгляд на единство нерасчлененной природы не был и далеко позади. Поэтому справедливо замечание Фейербаха, что Бэкон в отличие от Декарта еще направляет свое внимание «на качество вещей, стремясь понять вещи в их специфическом качест­ венном бытии и жизни» (17, 1, 97). И хотя Бэкон требует перейти от общего созерцания природы, свойственного античности, к изучению отдельных качеств, к их коли­ чественному определению, все же у него, как образно заметил Маркс, материя еще «улыбается своим поэтиче- ски-чувственпым блеском всему человеку» (2, 2, 143).

Наиболее характерной тенденцией философии X V II в. является, однако, сознательный отход от качественно-оп­ ределенной картины мира, противопоставление явлений и глубоко скрытой сущности. Философы X V II в. достаточно определенно говорят об этой общей тенденции научного знания: отыскиваемые ею «сущности», «законы» заведомо не тождественны тому, что Бэкон называет «осязаемой сущностью» тел. Правда, наука исследует и «осязаемую сущность» (волокна ткани, ее поры и т. д.). Но главное, что от нее требуется,—выявить «скрытую сущность», «форму», «закон». И хотя здесь как будто выражена об-

123

тцал, помреходящая заповедь пауки, ее понимание и реа­ лизация зависят от выявления того, какие именно свойст­ ва (тел, человека и т. д.) действительно считались в то время сущностью, законом.

Посмотрим, как обстоит (дело с анализом тел. Как оты­ скиваются -существенные свойства тел, «телесная субстан­ ция»? Об этом подробно рассказывает Декарт. Наблюдая и сравнивая реальные тела, мы сталкиваемся с такими их осязаемыми свойствами, как твердость, вес, окрашенность и т. д., т. е. со свойствами, которые непосредственно фик­ сируются чувствами. Но здесь сразу возникает сомнение: не обманывают ли нас чувства, сообщая о твердости тела, его окрашенности? И ведь не все тела обладают, напри­ мер, твердостью. Мы должны открыть в теле, утвержда­ ет Декарт, такое качество, которое свойственно всем без исключения различным телам, без которого всякое тело немыслимо, с «устранением» которого прекращает су­ ществовать и само тело. Это и будет означать, что найдена

сущность тела, «форма»		('закон)	тел вообще. В подтверж­
дение	общности такого	взгляда		дадим типичные для
X V II	в. определения «формы»			и «сущности». Бэкон:

«Форма какой-либо природы такова, что когда она уста­ новлена, то и данная природа неизменно за ней следует. Итак, форма постоянно пребывает, когда пребывает и эта природа, она ее вполне утверждает и во всем присуща ей. Но эта же форма такова, что когда она удалена, то и дан­ ная природа неизменно исчезает» (4, 200). «...Форма вещи есть сама вещь, и вещь не отличается от формы иначе, чем явление отличается от сущего, или внешнее от внут­ реннего, или вещь по отношению к человеку — от вещи

по отношению к вселенной...» (4, 223). Спиноза:	«К	сущ ­
ности какой-либо вещи относится, говорю я,	то,	через

что вещь необходимо полагается, если оно дано, и необ­ ходимо уничтожается, если его нет; другими словами, то, без чего вещь и, наоборот, что без вещи не может ни существовать, ни быть представлено» (14, 1, 402). Итак, сущность вещи, утверждается здесь, неотделима от всякой вещи; с уничтожением вещи уничтожается сущность (и наоборот). Поэтому сущность тела, отождествляемая с тем его свойством, которое должно быть обнаружено в каждом из отдельных тел, не имеет ничего общего со специфически­ ми особенностями последних и тем более с их внешним обликом. «Отсюда следует, что их (тел. — Н. М .) приро­

124

да заключается не в твердости, какую мы иногда при этом ощущаем, или (в весе, теплоте и (прочих подобного рода качествах, ибо, рассматривая любое тело, мы вправе думать, что оно не обладает ни одним из этих качеств, но тем не менее постигаем ясно и отчетливо, что оно об­ ладает всем, благодаря чему оно — тело, если только оно имеет протяженность в длину, ширину и глубину» (9, 466). Существенным свойством тела является, по мысли философов X V II в., протяженность. Это и есть его «про­ стая природа», которая одновременно является сущ­ ностью, «интеллектуально» выделяемым, а отнюдь не ре­ ально обособляемым от тела качеством. В силу такой ло­ гики исследования реальные физические качества тел «отброшены» (именно слово «отбросить» употребляет Де­ карт, выявляя сущность тела, его субстанцию) — отбро­ шено все то, что делает мир разнокачественным, много­ цветным. Выделение наиболее простого и одновременно наиболее существенного завершилось обособлением и превращением в своеобразные реальности его измеряемых абстрактных характеристик — величины, фигуры.

То, что субстанция тела имеет количественный харак­ тер, без колебаний признается Бэконом, Декартом, Гобб­ сом. Бэкон прямо говорит: «Лучше же всего подвигает­ ся вперед естественное исследование, когда физическое за­ вершается в математическом» (4, 206), т. е. когда физи­ ческое сводится к математическому, когда количественные отношения, абстрактные оказываются более «реальными», чем конкретно ощутимые физические свойства тел. « Ф и ­ зическое движение,— говорит Маркс о философии этого периода,— приносится в жертву механическому или мате­ матическому движению; геометрия провозглашается глав­ ной наукой» (2, 2, 143). Для Декарта «вполне очевидно, что нельзя отнять ничего от такой величины или такого протяжения без того, чтобы тем самым не отнять столько же от субстанции, и, обратно, невозможно отнять что-либо от субстанции без того, чтобы не отнять столько же от величины или протяжения» (9, 469). Четко и определен­ но высказывается также и Гоббс: «Так как всякое чув­ ственное проявление вещей характеризуется определен­ ным качеством и величиной, а последние в свою очередь имеют своим основанием сочетание движений, каждое из которых наделено определенной степенью скорости и про­ ходит определенный путь, то прежде всего должны быть

125

исследованы агути движения, как такового (что составля­ ет предмет геометрии), затем пути видимых движений и, наконец, пути движений внутренних и невидимых (кото­ рые исследует физика). Вот почему бесполезно изучать философию природы, не начав с изучения геометрии, и те, кто пишет или спорит о философии природы без зна­ ния геометрии, только даром отнимают время у своих чи­ тателей и слушателей» (8, 1, .110).

Здесь и: обнаруживается объективное историческое со­ держание, заключенное в абстрактных на первый взгляд требованиях метода. Мы имеем дело -с исследованием на той его ступени (ступени исторически обусловленной и исторически преходящей, когда поиски «сущности» по необходимости были ограничены резким различением яв­ ления и -сущности, сущности осязаемой и сущности скры­ той, а также и тем, что пока еще «сущность» предстает в качестве сущности первого порядка. Таковой является по отношению к телам их количественная определенность, сам факт зависимости качества тела от его количествен­ ных характеристик. Нельзя забывать, что количественная определенность тела — весьма важная, неотъемлемая от него характеристика. (Речь идет не об определенном коли­ честве, которое, разумеется, может изменяться, не «устра­ няя» тела, но о количестве, как таковом, без которого те­ ло так же немыслимо-, как и без качества.) Количествен­ ные, пространственно-временные характеристики бытия подразумевают, уже «заключают в себе» качество, эту, по выражению Гегеля, «тождественную с бытием определен­ ность». Вот почему количество может выглядеть эталоном, «заместителем» сущности, если последнюю понимать и определять просто как нечто от тела неотъемлемое. Ко­ личество тела не совпадает с его определенными размера­ ми и т. д. И все-таки именно количественные характери­ стики делают тело измеряемым, сравниваемым. А это весьма важно для практически ориентированных теорети­ ков X V II в. «Мы никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей и от практики. Поэтому когда мы говорим, например, при исследовании Формы Тепла: «Отбрось тон­ кость» или «Тонкость не относится к Форме тепла», то ото значит то же, как если бы мы сказали: «Человек мо­ жет ввести тепло в плотное тело», или наоборот: «Человек может удалить или отнять тепло из тонкого тела» (4,235). Признание очень важное. В самом деле, определение суб-

126

етайцйальных, сущностных свойств тела Зависит от того, до какого предела простирается исторически-ограниченное умение человека проникать во внутреннюю его структуру. В данный период (поскольку речь идет не об эмпириче­ ском наборе фактов, но о науке) физика нашла способы определения различных свойств и изменений тел со сторо­ ны их внешне наблюдаемых, «бытийных», пространствен­ но-временных соотношений, выражаемых в более или ме­ нее определенных количественных характеристиках.

Более отчетливо это видно в определениях движения, под которым, как полагает Декарт, мы можем понимать только «местное движение», т. е. наблюдаемое переме­ щение тел (дальность и длительность которого можно из­ мерить), под действием других, видимых же тел (и это последнее можно измерять хотя бы по произведенному эффекту). «Бели же, не останавливаясь на том, что не имеет никакого основания, кроме обычного словоупотреб­ ления, мы пожелали узнать, чт:6 такое движение в под­ линном смысле, то мы говорим, чтобы приписать ему оп­ ределенную природу, что юно есть перемещение одной ча­ сти материи, или одного тела, из соседства тех тел, кото­ рые непосредственно его касались и которые мы рассмат­ риваем как находящ иеся в покое, в соседство других тел»

(9, 477). Эти простейшие и потому непосредственно учи­ тываемые характеристики движения («определенная при­ рода»), как мы видим, причисляются к самой сущности последнего — именно в силу того, что позволяют непосред­ ственно увидеть (или воспроизвести, вычислить) связь между причиной данного движения и самим движением, между движущимся телом и тем телом, которое сообщило ему движение.

Не случайны и приведенные выше определения сущ­ ности, закона. Сущность, закон, рассматривается как свой­ ство, не совпадающее с «осязаемой сущностью» и в то же время неотделимое от самой вещи. Нет вещи—нет «ее сущ­ ности (и наоборот). И это правильно, Но далеко не доста­ точно. Специфика сущности здесь не раскрыта. Ведь ко­ личественная сторона вещи и явления тоже отличается от их внешнего облика и тоже от них неотделима. И все-таки она не есть сущность, во всяком случае не подлинная, «скрытая сущность», которую ищут эти философы. Пе­ ремещение не есть «подлинная сущность» движения, хотя и важная его сторона, сразу позволяющая дать количеств

127

ионные координаты движущегося теЛа й ea-MOi'o процесса движения. И законы движения, как их формулирует Де­ карт (это широко известно), есть законы механического движения — законы такой формы, точнее, такого аспекта

мирового	движения, который еще не дает		возможности
выявить	более глубокую сущность	всякого		движения.
А ведь именно на это претендует философ.			Он не просто
хочет выявить «субстанцию» тела,		сущность		движения,

приложимую ко всякому движению, но стремится сфор­ мулировать «законы природы». Вот один из них: «...Вся­ кая вещь в частности [поскольку она проста и неделима] продолжает по возможности пребывать в одном и том же состоянии и изменяет его не иначе как от встречи с дру­ гими» (9, 486). Что это, как не один из законов механи­ ки, превращенный в универсальный закон природы?

•Подтверждая свой «закон природы», Декарт, что весь­ ма примечательно, взывает к простым фактам и наблюде­ ниям: «Мы изо дня в день видим, что, если некоторая ча­ стица материи квадратна, она пребывает квадратною, по­ ка не явится извне нечто, изменяющее ее фигуру, если же эта часть материи покоится, она сама по себе не начнет двигаться» (9, 486). Наблюдение, в высшей степени до­ стоверное для той эпохи: ведь человек в самом деле не мог «видеть» других стимулов движения тела.

Мы видим, что и сам Декарт в известной степени при-

/частей к абсолютизации особенностей механического ана-

'лиза, т. е. к механицизму как мировоззрению. Неистори­ ческая форма выражения исторического по своей сущно­ сти метода выступает здесь наиболее явно. Мир тогдашне­ го человека — и мир философии — был населен «осязае­ мыми абстракциями», т. е. такими «сущностями», кото­

рые можно было сопоставлять, сравнивать, вычислять. \ И они остались в науке, но уже не в качестве сущностей.

Метод (и его правила) оказался весьма важной для нау­ ки частью «реальности» духовной, «реальности» истори­ ческой. Речь идет не о науке, как таковой, но об особом типе исследования, перед которым по необходимости стоят частные, специфические, ограниченные задачи начального научного анализа, одновременно и эмпирического, и едва устремляющегося к новой теории. Такой этап для сово­ купной науки, тогда еще действительно объединенной, да­

тируется	приблизительно X V II—X V III вв.	Несомненно,
что этап	преимущественно количественного	взгляда на

128

Предмет и его сущность был совершенно необходимым для развития научного знания: количественный срез именно потому мог отождествляться с -сущностным, что на пути к выявлению сущности нельзя обойти количественные ха­ рактеристики предмета, т. е. пространственно-временную определенность его качества.

Подобно сущности и другие философские категории в философии X V II в. явно сгруппированы «вокруг централь­ ного понятия — понятия количества, вокруг механисти­ ческой трактовки движения. Мы уже отчасти говорили о явлении. Явления (а с ними и вся физика, исследующая скрытые процессы, происходящие в телах через их про­ явления) признаны чем-то обманчивым, иллюзорным, по­ скольку они даются чувственным опытом. Лишь только наука начинает рассекать целостные явления, для нее реальным оказывается вовсе не то, что признано таковым в обычной жизни: наука на этом этапе сознательно проти­ вопоставляет свои характеристики видимой картине мира, она отвлекается от явлений. Но с другой стороны, та сущ­ ность, которую зарождающаяся наука только и может отыскать, лежит весьма близко к наблюдаемой, измеряе­ мой картине, к непосредственному опыту. Так совершен­ но объективно возникает противоречие: философы и уче­ ные отбрасывают явление в погоне за «скрытой сущно­ стью», но в ряде случаев о предмете они не знают ничего, кроме его видимых, являющихся качеств. И тогда они вы­ нуждены признать, что вне восприятия, вне проявления, вне человеческой субъективности эти физические качест­ ва, взятые в их специфике и целостности, ничто. Если это неверно по существу, открывает дорогу субъективизму, создает реальные трудности для будущего физического исследования, вынужденного бороться с парадоксальным утверждением о субъективности наиболее реальных, наи­ более ощутимых физических качеств, то это оправдано исторически.

В теории, утверждавшей субъективность вторичных качеств и объективность первичных (объективность и пер­ вичность геометрических, абстрактных форм — какой па­ радокс для обычного рассудка!), был зафиксирован тот исторически достоверный факт, что к количественным ха­ рактеристикам человеческое познание движется, только описав, зафиксировав качественные особенности, но еще по сути дела не объяснив их. Механика и геометрия исто-

5 Н. В. Мотрошилова

129

|рйческй йДут в этот период впереди физики — обстоятель­ ство, обусловленное одновременно и внутренним сцепле­ нием, формами взаимозависимости объективных законов, и историческими потребностями, возможностями тогдаш­ него человека, историческим характером процесса позна­ ния.

Здесь заключено одно из исторически обусловленных теоретических оснований весьма усилившегося в период опытной науки недоверия к показаниям чувств. Вместе с тем всесилие и первичность чувственно-эмпирического научного опыта (конечно, речь идет не о «чувствах са­ мих по себе», но о специфическом опытном характере за­ рождающейся науки) отражаются в некоторых высказы­

ваниях философов	X V II в.	В работе Гоббса «О			теле»
IV раздел посвящен физике		(«О	физике,	или о явлениях
природы» — так он	называется).		Задачу	физики	Гоббс

определяет следующим образом: «...исходя из явлений или действий природы, познаваемых нашими чувствами, ис­ следовать, каким образом они если и не были, то хотя бы могли быть произведены» (8, 1, 185). В весьма осторож­ ной гипотетической форме Гоббс излагает (следуя за Ко­ перником, Кеплером) некоторые соображения о свете, теп­ лоте, цвете. Физические заключения здесь по сути дола подменяются механическими или геометрическими. Свет и теплота выводятся из механического перемещения ча­ стиц. Гоббс и другие его современники смутно чувствуют, что природа физических тел ими не вполне схвачена. Есть «нечто», не растворяющееся в механических зако­ нах. Это «нечто» демонстрируется самим явлением. И по­ этому свет, цвет как явления признаются факторами цели­ ком субъективными, зависящими исключительно от взаи­ модействия наших органов чувств с предметами. В са­ мих же предметах существуют лишь перемещения, осу­ ществляющиеся в соответствии с законами механики. Этим объясняется удивительный для нас факт, что боль­ шую часть собственно физики и ее неизменное начало представляют в это времн рассуждения об органах чувств и их деятельности. Поскольку физические качества по­ рождены органами чувств, деятельность этих последних и следует изучить прежде всего—такова логика. «В этой части философии,— говорит Гоббс о физике,— мы иссле­ дуем чувственно воспринимаемые качества, например:

свет, цвет, прозрачность, непрозрачность, звук, запах,

130

вкус, теплоту, холод и т. д. Так мы не можем познать причины этих качеств без познания причин самих ощу­ щений, то третья часть философии будет посвящена ис­ следованию причин зрения, слуха, обоняния, вкуса и ося­ зания. Все же ранее упомянутые качества и изменения будут (рассматриваться лишь на четвертом месте» (8, 1> 109). Но затем Гоббс признается, что «на четвертом ме­ сте» ему по сути дела мало что остается говорить: ои только и может высказать несколько полуфантастических малообоснованных гипотез. «И только до этого пунк­ та может дойти физическое исследование»,— признается Гоббс. Так обстоит дело с категорией явления: отделен­ ное от сущности, оно тем не менее в ряде случаев пре­ вращается (подобно количеству) в «заместителя» сущ­ ностных знаний. Будучи исторически необходимым, этот этап несет с собой зримую опасность субъективизма, опас­ ность, подтверждающую, скажем в случае Гоббса, истори­ ческую -слабость механистического материализма.

Сказанное объясняет — теперь уже со стороны внут­ ренне-теоретических, методологических оснований — и то зафиксированное в самом начале обстоятельство, что фи­ лософия X V II в., разыскивая сущность человека, стремит­ ся сознательно оставить в стороне его конечные, истори­ ческие, индивидуальные характеристики и тот парадок­ сальный результат, что сущность человека на деле ока­ зывается зарисовкой той или иной стороны действитель­ ной исторической ситуации.

На примере рассуждений Гоббса рассмотрим подроб­ нее методологические принципы, определявшие специфи­ ческое для X V II в. понимание сущности человека. Ка­ саясь рассмотренной выше тенденции метафизического ме­ тода, Гоббс говорит, чгго научное исследование вообще со­ стоит «в разложении предмета на его основные элементы и в соединении последних» (8, 1, 105). При этом, рассуж­ дает Гоббс, данный метод есть метод проникновения в существо вещи и явления, ибо благодаря непосредствен­ ному свидетельству чувств «вещь в целом оказывается знакома нам более, чем любая ее часть». Так, «мы сперва видим всего человека и познаем, что он существует, преж­ де чем замечаем в нем другие особенности». Поэтому первая научная задача, по Гоббсу, состоит в рассечении предмета или явления на части. «Под частями,— поясня­ ет Гоббс, я понимаю тут не части самой вещи, а части ее

5*

131