11. Глоссаторы12. (XII и 1/2 хiii ст.).

§ 11. В областях Италии, которые долее других оставались под византийским владычеством (§ 3), римские нравы, учреждения и обычаи сохранились наиболее. Как замечено выше, римское право имело там характер территориального. И после падения византийского владычества, судоустройство и судопроизводство сохранили там римский тип (стр. 20); гражданские тяжбы велись сторонами при помощи адвокатов (scholastici, causidici, позднее -advocati), которые являлись в суде проводниками римских идей. При такой-то обстановке в Болонье возникла в конце XI века новая школа (университет); как первого преподавателя права в ней называют некоего Пепо (ок. 1076 г.). Один из последующих преподавателей (профессоров), Ирнерий (ок. 1118 г.) стал основателем нового направления в литературной разработке римского права; представители этого направления известны под именем глоссаторов.

К XII столетию в стране установилась относительная тишина, окрепла городская жизнь и поднялся вкус к мирным занятиям, в том числе к занятию литературой. Латинский язык по прежнему служил языком письменности, в памятниках классической древности по прежнему видели источник всякого образования; новое течение должно было лишь укрепить эту связь с стариною. Римский мир, — так, как он отразился в его памятниках, для средневекового человека всё был ещё каким-то высшим миром, единственным представителем культуры; с другой стороны, на свой мир средневековый человек смотрел как на продолжение римского, — во всём римском он видел не чужое, но своё,

Стр. 26.

Средним векам была чужда идея национальной самобытности, которая играла и играет такую роль в наше время; напротив, космополитизм лежал тогда в основе всего движения идей. То, что совершалось в области юриспруденции, служило отголоском общего движения. — Юристы Болоньи, в своём бескорыстном и совершенно искреннем увлечении творениями римских юристов, отшатнулись от всякого самобытного творчества и единственною целью своей школьной и литературной деятельности поставили усвоение римских источников, в их чистом виде; до сих пор римское право интересовало юриста, главным образом, как элемент практической жизни, теперь же оно представило цену само по себе, как высший идеал, как «писанный разум» (ratio scripta),—без отношения к его практической применимости. Легенда, в справедливость которой верили вплоть до XIX века, передаёт, что один профессор теологии попросил «грамматика» Ирнерия в Болонье объяснить значение слова «асс», которое встречается в Евангелии (Матф., X, 29); Ирнерий, вследствие этого, принялся за чтение римских юридических памятников, дотоле будто бы вовсе неизвестных, и так увлёкся их содержанием, что сделал их предметом своего преподавания. Из всего предыдущего изложения видно, что до XII столетия римское право не было совершенною terra incognita: но легенда схватила с характеристической стороны то увлечение, которое столь определительно сказалось в деятельности глоссаторов. Юристы VI—XI столетий, по тем или другим причинам, знали римское право по преимуществу из Юстиниановых Институций и кодекса; у глоссаторов главным предметом изучения стали Дигесты. Именно в Дигестах более чем в каком либо другом памятнике древности выразился истинный характер римской юриспруденции; именно в них отразилась живая сторона права с её многообразным конкретным содержанием— в них наиболее сказалась та необыкновенная живость мысли, которая отличала всё римское юридическое творчество (л., § 196). Из Дигест пахнуло на глоссаторов свежестью, — свежестью, которая должна была подействовать особенно обаятельно в то время, когда господствующее течение

Стр. 27

погружало мысль всё более и более в рутину схоластики. Обаяние этой свежести глоссаторы умело передавали своим ученикам; слава Болонской школы распространялась с возрастающею силою и собирала в неё слушателей со всей Европы. В 1200 г. в Болонье числилось десять тысяч слушателей права, сошедшихся туда со всех концов Европы. Если глоссаторы не были еще настоящими представителями "возрождения", то во всяком случае они были его предвозвестниками. В юриспруденции же с их появлением произошел решительный переворот; она приобрела в римском праве идеал строго определённого характера, но за то отрешилась совершенно от самобытного творчества.

§ 12. При всей обаятельности своего содержания Дигесты, равно как и другие части Юстинианова законодательства, были однако изложены таким языком, который и по своей относительной древности, и особенно по своей отвлечённости не был вполне доступен заурядному слушателю права в XII веке. Болонские профессоры задались, как главною задачею своей деятельности, — снабдить текст источников соответствующими толкованиями или глоссой (glossa) и тем переложить его на язык своего времени, сообразно с понятливостью этого времени; отсюда произошло и самое имя глоссаторов. Говоря строго, подобные толкования были известны и прежде (стр. 8, 22 сл.) но слово «глосса» вошло в употребление лишь с глоссаторами. Глосса писалась ими между строк текста и на полях. Между строк помещались краткие замечания, поясняющие смысл того или другого непонятного слова или термина; на полях излагались более подробные замечания. В них глоссаторы старались установить верное чтение текста,—текст, установленный ими, известен под именем Вульгаты (vulgata); далее глосса поясняла трудные места источников примерами или казусами,—что составляло также предмет особых сочинений, названных casus; наконец глосса указывала, по данному случаю, все другие места текста, в которых говорится о том же, о чём речь идёт в данном месте его. Эта последняя часть глоссаторской работы представляет особенный интерес. Здесь вновь мы встречаемся с систематизирующею

стр. 28

тенденцией (ср. стр. 22), — с потребностью собрать вместе однородный материал, разбросанный на всём пространстве Дигест. Многие места, говорившие об одном и том же, глоссаторы приводили в определённое соотношение; одно место признавалось за подтверждение другого, или же одно выводилось из другого как его следствие, или же два места, взаимно пополняющие одно другое, объединялись в общем правиле. Противоречивые места толковались так, чтобы устранить самое противоречие. Как вся глосса представляла собою аналитический приём, так тот же приём господствовал в толковании противоречивых мест. Глоссаторы стремились разъединить противоречивые места, каждому из них отвести свою область применения, другими словами показать, что самое противоречие есть мнимое и что каждое из противоречивых постановлений может быть удержано без помехи для других. Позднее (у комментаторов, § 15) систематизирующая тенденция при экзегезе сказалась ещё в том, что в области каждого учения юрист искал прежде всего основное место (locus); так назывался какой либо фрагмент из Дигест, который принимался за исходный пункт для всего учения, Под пером глоссаторов укрепилось окончательно то отношение к памятникам римского права, которое должно существовать относительно каждого действующего законодательства, но которое помешало вполне верному пониманию этого права. Как известно, Юстинианова кодификация (corpus iuris) не содержит в себе гармонически цельного учения, и её содержание не принадлежит одному автору или одному времени. Обширность материала, который находился в распоряжении компиляторов при составлении сказанной кодификации, и относительная быстрота их работ, а также, может быть, и некоторое механическое отношение их к своему делу не дозволили им заметить все противоречия, которые в кодификации попадаются довольно часто. Но от человека XII века была далека историческая точка зрения; по характеру своего мировоззрения он не замечал и не подозревал исторических изменений в жизни и праве. Совершенно искренно глоссатор признал идеалом своего времени право, которое было написано шесть веков

стр. 29

до него у другого народа и при других условиях¹³; столь же искренно он верил в полную внутреннюю гармонию этого права, не подозревая возможности противоречий в нём, и каждое видимое противоречие старался устранить путём толкования. Этою стороною своей деятельности глоссатор принадлежал вполне средним векам. Он преклонялся пред римским правом, как пред высшим авторитетом, и не помышлял о какой бы то ни было критике его. Из сказанного проистекало двоякое искажение римского права. Во первых, казуальные решения римских юристов, действительно противоречивые, истолковывались как согласные, причём неизбежно страдал самый смысл решений; во вторых, общие правила римских юристов (regulae iuris), как известно, очень часто содержавшие лишь односторонние и недостаточно продуманные обобщения и потому противоречившие и между собою, и с отдельными казуальными решениями (л., стр. 483), истолковывались так, как будто бы они были непогрешимыми истинами, и получали значение, которое не соответствовало их истинному смыслу. Мы видели, что и прежде обще правила служили предметом особых сборников (стр. 22); теперь такие сборники, под именем brocarda, приобрели особое значение. Общие правила (regulae iuris), извлечённые из текста источников, располагались в них в некотором порядке и сопоставлялись между собою.

В источниках римского права сохранились нормы и деления, которые имели только исторический интерес. Сами римские юристы показали пример догматизации таких переживаний, т.е. они представляли их как нечто, обладающее современным значением и искали основание их в условиях современной гражданской жизни. Ещё далее по этому пути пошли глоссаторы. Так, они догматизировали

Стр. 30

на новый лад учение об эксцепциях (л., стр. 488). Из своеобразного преторского средства эксцепция превратилась в строго очерченное догматическое понятие, которое имеет до сего времени несомненную практическую цену, но не соответствует римскому взгляду на этот предмет¹⁴. Два вида давности: usucapio longi temporis praescriptio, которые в Юстиниановой кодификации были слиты в один институт, глоссаторы рассматривали как различные; по их мнению, usucapio относилась к движимостям, а l. t. ргаеscriptio к недвижимостям. Большое различие, которое в германском праве существовало в юридическом положении недвижимостей и движимостей, очевидно, привело глоссаторов к этому заблуждению. Глоссаторы же положили начало другому заблуждению, которое получило полное развитие в последующей литературе и практике. Рядом с виндикацией — для защиты права собственности у римских юристов была известна особая виндикация (vindicatio utilis); этот иск за неимением какого либо другого иска предоставлялся ими между прочим эмфитевтеру и обладателю суперфиция для защиты их прав. Глоссаторы не поняли истинного значения римского эмфитевзиса (л., стр. 658) и суперфиция (л., стр. 657) как прав в чужой вещи (iura in re aliena), и признали в них особый вид собственности, названный dominium utile, в противоположность настоящей собственности — d. directum. Феодальные поземельные отношения навели на эту мысль и содействовали дальнейшему искажению римских понятий Положение феодального вассала, трактовавшееся сначала как беззащитный прекарий, с течением времени укрепилось; в таком своём виде оно определялось как dominium utile, и как бы поясняло собою римские эмфитевзис и суперфициес. Как противоположность dominium utile, послужило dominium directum феодального господина. Подняв таким образом эмфитевзис и проч. до степени права собственности, глоссаторы

Стр. 31

дали последующей литературе повод смешать их dominium utile с римским добросовестным владением (bonae fidei possessio), которое защищалось у Римлян Публициевым иском (actio Publiciana). Публициев иск был по самому существу своему близким подобием виндикации, добросовестное владение — таким же подобием собственности; в такое же отношение к виндикации и собственности поставили глоссаторы vindicato utilis и изобретённое ими dominium utile, и сказанное смешение проистекло почти неизбежно из всей постановки дела¹⁵.

§ 13. Ирнерия называют как первого глоссатора; его литературная работа — достаточно высокого качества. После Ирнерия в истории школы следует некоторый тёмный промежуток; этому времени принадлежит, может быть, сочинение неизвестного имени и неизвестного автора, которое заключает в себе расположенное в некоторой системе пояснение римских юридических терминов (издано Коном)¹⁶. В середине XII века появляются «четыре доктора» (quartuor doctores): Яков (+ 1178), Гуго + 1166), Мартин Гозиа и Булгарь, по прозванию os aureum (+ 1166). Из них двум последним принадлежало особое значение. Булгарь был склонен к формализму; напротив М. Гозиа имел склонность к суждению по справедливости (aequitas) и в некоторых случаях не понимал даже необходимости того формализма, который обусловлен нуждами гражданского оборота. Так, римское право (императ. постан. конца V века давало приобретателю собственность на вещь, купленную им у казны, — даже если сама казна не была собственницей этой вещи; Гозиа полагал, что правило это ограничивается случаем, когда казна добросовестно (bona fide) продала чужую вещь за свою. В римском праве владелец чужой вещи, для погашения издержек, сделанных им на вещь, имел лишь эксцепцию, которую он должен был про-

.

Стр. 32

тивопоставить виндикации собственника (л., стр. 511); Гозиа предоставил владельцам особый иск для этой цели. Последователи Гозии и Булгара образовали два направления: gosiani и bulgarini. В конце XII столетия глоссаторская школа достигла высшей точки своего развития в лице Плацентина (+ 1192), по видимому ученика Мартина. Он был наиболее оригинален из среды всех глоссаторов,—хотя вообще в средние века не приходится говорить о большом развитии индивидуальностей. Тонкий диалектик, Плацентин отличался способностью к пониманию отвлечённых сторон своего предмета. Систематизирующая тенденция одержала под его пером новый успех, именно, начиная с него получил особое распространение род сочинений, известный под именем суммы (summa). С тех пор сумма сделалась весьма любимым способом изложения у глоссаторов. Над суммой глоссаторы работали без различия направлений. Знаменитейшую сумму оставил Ацо (+ 1230), ученик Бассиана, который в свою очередь был учеником Булгара и современником Плацентина. Сумма Ацо отличается наиболее детальною разработкою отдельных институтов. Сумма передавала содержание какого-либо римского памятника в порядке его титулов; но в пределах каждого титула мысль двигалась уже свободно, подчиняясь требованиям правильной систематики, так что в конце концов сумма была свободною передачею содержания памятника, в порядке его главных подразделений. По поводу каждого титула, служащего предметом объяснения, автор суммы старался обыкновенно собрать вместе все определения Юстинианова законодательства, относящиеся к данному предмету и излагал их в правильном порядке, начиная с объяснения главных понятий и переходя постепенно к частностям; местами выказывалось также желание привести отдельные титулы в связь, более крепкую, нежели та, которая была сообщена им юристами Юстиниана и таким образом систематизирующая тенденция пыталась переступить за тесные пределы отдельного титула.—Прогресс анализа и отвлечение составлял оборотную сторону прогресса систематики. В сумме мы находим, например, попытку отрешиться от процессу-

Стр. 33

альнаго воззрения на право, — воззрения, которое имело значение у римских юристов благодаря особенностям исторического образования их права (л., стр. 188 и 485), но которое потеряло это значение, как скоро римское право предстало пред юристом в законченной форме готового кодекса. Глоссаторы полнее, нежели римские юристы, различили правовое отношение и иск, который охраняет его; в определении каждого отдельного права первенствующее значение было сообщено первому моменту, об иске же говорилось как об общем средстве для защиты различных прав¹⁷. От глоссаторов же между прочим ведёт своё начало термин: право в вещи (ius in re) или, как мы говорим теперь, «вещное право»—противоположение обязательства; римские юристы говорили о вещных и личных исках, глоссаторы заговорили о вещных и личных правах. Глоссаторы довершили выработку общего понятия договора, начатую римскими юристами (ср. л., стр. 531, 602). Не изменяя римского порядка, по которому простое соглашение (consensus, pactum) рождало обязательство

Стр. 34

лишь в определённых случаях (купля-продажа, наём, товарищество, мандат, конститут и др.)-, глоссаторы сложили однако такое общее понятие договора, при котором выяснилось и всё практическое значение этих случаев, столь распространенных в гражданском обороте, и весьма условный характер римского правила: простое соглашение не родит обязательства. Именно в сумме возникла классификация договоров, которая объединила в одном. общем определении римские формы контрактов (contractus-pactum) и основывалась на различии их юридического действия¹⁸. Там находится также начало общего преобразования системы, которое усовершенствовало порядок Институций¹⁹, и далее — не лишённая интереса попытка определить особенности юридического отношения к фактам жизни, а равно особенности юридического толкования закона и сделок²⁰.—Так первый решительный шаг в деле усвоения чуждого права повлёк за собою развитие систематики и отвлечения.

По мере того, как росла литературная работа, сказывалась необходимость в компилятивных обозрениях достигнутых результатов. Таковыми явились сочинения, названные apparatus²¹, Здесь собиралась и приводилась в общую связь

Стр. 35

глосса, написанная на данный титул или на ряд титулов. Венец компилятивной работы свершил флорентиец Аккурсий (+ 1260). Подражая, может быть, составителю общей глоссы (glossa ordinaria) на декрет Грациана, — основной памятник канонического права,— Аккурсий составил сводную глоссу на юстинианово законодательство (glossa ordinaria,magistralis²²).

В основание этого обширного и с достаточною тщательностью исполненного труда легли многочисленные глоссы и суммы предшественников Аккурсия, особенно работы его учителя Ацо. Глосса Аккурсия вытеснила из обращения работы отдельных глоссаторов и стала первостепенным источником дальнейшей литературной разработки римского права. Приводя чужие глоссы, Аккурсий по большей части не обозначал имён их авторов; а так как до нашего времени из предшествующей литературы дошло очень немногое, то мы, благодаря Аккурсиевой компиляции, лишены возможности проследить, историю глоссы в её последовательном нарастании.

Из четырёх составных частей Юстинианова законодательства Институции были глоссированы вполне, в Дигестах без глоссы было только два места²³; более пробелов глоссаторы оставили в кодексе и новеллах.

Ирнерий, четыре доктора, Плацентин, Ацо и Аккурсий— славнейшие представители глоссаторской школы. Достойны упоминания ещё магистр Вакарий (ок. 1144) и Рогерий (ок. 1162). Всех известных имён — несравненно более; о сорока семи глоссаторах можно было бы сообщить те или другие биографические сведения (Савиньи).

§ 14. По мысли глоссаторов, Юстиниан был величайший и единственный законодатель; немецкие императоры — преемники Юстиниана и потому юстинианово законодательство— единственное в пределах немецкой империи. При всём том глоссаторы не задавались однако, как непосредственною своею целью, применением римского права в современном им правосудии; они ограничивались изучением и преподаванием

Стр. 36

этого права, почему их и называют «теоретиками». Притом глоссаторы были провозвестниками чисто-римской доктрины. Они не ставили своих толкований в зависимость от канонического права и по большей части даже не знали его; в средневековом мире, проникнутом со всех сторон церковными отношениями, они явились представителями светской юриспруденции. Самую обязательность римского права, как законодательства, глоссаторы основывали, как мы видели, на авторитете светской власти. Идеям германского происхождения, которые коренились в народно-судебном обычае, точно также не сообщалось предумышленно никакого влияния на глоссу; но кое-где это влияние должно было отразиться незаметно для самих глоссаторов. Сильнее сказалась их связь с теми практическими элементами жизни, которые определялись сложившеюся государственною жизнью. Немецкие императоры признавались за преемников римских императоров, и потому новые императорские постановления глоссировались на ряду с римскими; феодальные поземельные отношения в самом своём основании были переплетены с римскою системою права собственности, и глоссаторы не оставили без внимания феодального права и романизировали его.—В конце концов школа всегда влияет на жизнь; так случилось и с глоссаторами. В конце XI века, при самом зародыше глоссатор-с кого направления, произошло соединение части ломбардских земель с частью бывших византийских владений (в том числе округа Болоньи) под скипетром Матильды Тосканской (+ 1115); юристы из Болоньи: Пепо, Ирнерий и др. явились при дворе Матильды и в её судах в качестве советников и судей. В самой жизни совершался поворот, который двигал её на встречу римскому праву. В городах верхней Италии с упрочением мира и с увеличением благосостояния населения развились отношения по обязательствам, — возникла потребность в юридической регламентации соответствующих сделок, Римское право содержало богатые указания по этому предмету; как в начале средневековой жизни оно помогло урегулировать отношения по частной недвижимой собственности, может быть, впервые встреченной пришедшими германцами в

стр. 37

пределах Италии, так теперь ему предстояло содействовать регламентации движимой собственности и образованию нового обязательственного права. Юридические нормы, даже при непосредственно сказавшейся нужде в них, не даются сами собою человеческому уму; их надо измыслить,—и всегда представляется более легким заимствовать подходящая чужие постановления, нежели додумываться до своих. При вышеуказанных обстоятельствах каждая попытка глоссатора провести в жизнь излюбленное римское право должна была встретить с её стороны радушный приём,— а недостатка в подобных попытках, конечно, не было.—-Сами глоссаторы не уклонялись совершенно от участия в правлении и правосудии; их многочисленные ученики предназначали себя непосредственно для практической деятельности и разносили по всей Европе римские идеи. За пределами Италии возникли новые школы, основанные глоссаторами: магистр Вакарий переправился в 1144 году в Англию, где основал университет в Оксфорде; в 1160 г. Плацентин основал юридическую школу в Монпедье, во Франции, и в числе преподавателей её называют также Ацо²⁴.