§ 19 Окраска римско-юридических положений религиозно-нравственными тенденциями составила характеристическую

стр. 49

черту канонического права; обратная сторона этого смешения состояла в том, что в нравственную сферу вносился римско-юридический критерий. Литература канонического права представляла свои «суммы» (summa), которые содержали общий обзор предмета в связи с учением об исповеди и отпущении грехов; и здесь юридические указания постоянно перемешивались с нравственными. Первый опыт в таком роде был сделан в 1275 г. и потом повторялся в последующих столетиях (ХІV, XV). Вообще знакомство духовенства с римским правом, насколько можно судить по канонической литературе, было достаточно обширное (Муттер), и римские идеи распространялись им даже в шутливой форме (в сатире о Кирхберге casus: виндикация свиньи).

Взаимное соотношение римского и канонического права поясняется на многих примерах. В иных случаях каноническое влияние прикрывалось авторитетом римского права. Так, особенности средневекового воззрения на присягу, обусловленные и этим влиянием, и строем средневекового процесса, были приписаны римскому праву, вследствие чего, например, за неизвестным римской юриспруденции разделением присяги на виды по качеству свидетельства, подкрепляемого ею (іurа-mentum veritatis, i. credulitatis, i. ignorantiae), было признано римское происхождение³². Далее укажем на учение о добросовестности. Римское право в постановлениях о приобретении собственности давностью (usucapio) требовало от приобретателя добросовестности в момент приобретения владения; по каноническим постановлениям, приобретатель должен сохранять добросовестность во всё продолжение своего владения, так что последующая недобросовестность (mala fides superveniens) прекращает течение давности. Римское право дозволяло продажу чужой вещи; покупатель заведомо мог купить у продавца вещь, этому последнему не принадлежащую, и на обязанность продавца ложилось доставить так или иначе покупателю проданную вещь. Напротив, по мнению канонистов, заведомая купля вещи, продавцу не принадлежащей, приравнивалась к недобро-

Стр. 50

вестности и потому возбранялась. Канонисты внесли изменение в римское учение о договоре. Надо оставить то ложное воззрение, по которому германские варвары будто бы с самого начала признавали святость простых соглашений; напротив, история договора началась у них, как и у Римлян, с полного непризнания каких либо юридических последствий за простыми, не торжественными, явлениями и соглашениями. Но под влиянием духовенства и канонического права договор, подкрепленный клятвою, получил юридическую силу, даже вопреки решениям светского суда. Клятва придавала соглашению формальный характер, и это обстоятельство, в связи с известными римскими постановлениями о стипуляциях, привело к тому правилу, что торжественное обещание на словах получило обязательную силу. Так было именно во Франции³³. По дальнейшему учению канонистов, неверность данному слову вообще составляет ложь и потому—грех. На этом основании церковь вынуждала исполнение всех договоров, хотя бы не облечённых в торжественную форму, и в церковных судах это вынуждение приобрело постепенно юридический характер. В XIV столетии каноническое учение влияло уже на светскую юриспруденцию. Его применяли безусловно к торговым сделкам, в прочих же случаях светские юристы, хотя и держались римского порядка, однако признали, что каждый неформальный договор родит естественное обязательство (obligatio naturalis); отсюда в XV столетии возникло новое правило: так как «естественное» обязательство получает, по римскому праву, полную силу, если подтверждается новым соглашением (конститут), то эту силу приобретает каждое соглашение, как скоро оно повторено (pactum geminatum). В конце XV столетия среди светских юристов были и безусловные последователи канонического учения о договоре³⁴—Весьма интересный пример представляет учение о лихоимстве³⁵, бывшее предметом многих

Стр. 51

сочинений казуистического характера. Следуя священному писанию³⁶, канонисты признали взимание процентов беззаконным делом, а отсюда произошло общее учение о беззаконности ростовщичества, т. е. наживы с капитала, отданного в чужие руки (Wucherlehre); с XIV столетия это учение повлияло на самих цивилистов, преобразуя, между прочим, римское учение о товариществах. Так как заём с процентами был запрещён, а заём без процентов не представлял интереса, то товарищество (societas) послужило суррогатом займа; именно заимодавец и заёмщик вступали как бы в товарищество: один вносил в quasi-общее предприятие свой капитал, другой—-свой труд. Товарищ, получивший деньги (заёмщик), по всем ведённым им делам предприятия (которое на самом деле было его личное предприятие) признавался за представителя (institor) своего сотоварища (заимодавца); таким образом заёмщик мог свободно вести свои дела, не привлекая к участию в них своего сотоварища-заимодавца. С другой стороны, надо было оградить этого последнего от притязаний третьих лиц, которые могли вступить в сделки с хозяином предприятия; отсюда—различное определение размеров ответственности товарищей. Позднее это и другие, примыкающие сюда определения (каково, например, правило. по которому иски третьих лиц предъявляются к лицу, руководящему предприятием), привели к идее о внешней самостоятельности товарищества, как такового,—к его олицетворению. Так одно коренное уклонение от начал римского права вызвало целую сеть своеобразных построений и придало всему учению характер интерпретации in fraudem legis.—Жизнь оказалась, как видно, сильнее теории; мало того, канонистам пришлось со временем признать целый ряд явлений, которые по своему существу составляли уклонение от общего правила. Процент при займе не допускался, но дозволялось, чтобы за-

стр. 52

имодавцу должник возвращал более полученного в вознаграждение за риск заимодавца или за особый труд, употребленный им на приискание или доставление денег. Идея вознаграждения за труд оправдывала также вексельные сделки и сыграла свою роль относительно купли-продажи.—Ещё в XII (столетии было запрещено возвышать покупную плату вследствие отсрочки платежа (постан. 1176 года, 1186 г.) и понижать таковую при досрочном платеже, потому что в первом случае произошла бы несправедливая нажива со стороны продавца, во втором — со стороны покупателя; в каждом отдельном случае надлежало исследовать нормальную, справедливую цену проданной вещи (iustum pretium), и отсюда—покровительство обязательным торговым таксам и обширные литературная изыскания об объективных условиях, определяющих цену вещей,—изыскания, которые не остались без влияния на позднейшие экономические учения об этом предмете. Римское постановление о недействительности купли, как скоро вещь была продана дешевле чем за половину своей цены (laesio enormis), было обобщено и распространено. По воззрению канонистов, купля-продажа (и вообще торговля) есть зло, так как зиждется на греховном стремлении человека к наживе; она терпима лишь настолько, насколько в ней осуществляется полезный труд торговца, который, распределяя продукты по местностям сообразно спросу на них, служит тем самым общему благу. Торговая прибыль должна служить вознаграждением за этот труд. Помимо того, купля продажа — необходимое звено в общем процессе мены: продавец меняет вещь на деньги для того, чтобы полученные деньги вновь променять на нужные ему вещи.—И в других вопросах сказалось влияние основной идеи. Так было в вопросе о вознаграждении за убытки. Римское право не делило убытков на какие либо категории и под убытком (id quod interest) разумело вообще совокупность всех невыгодных (для истца) последствии того или другого события; напротив, канонисты различили два рода убытков, во первых, непосредственный (положительный) вред, причинённый данному имуществу, т. е. утрату чего либо, уже имевшегося в наличности (damnum emer-

стр. 53

gens), и, во вторых, потерю выгод, которые были бы приобретены, если бы не произошло неправомерное событие (lucrum cessans). Убыток первого рода вознаграждался безусловно; к вознаграждению за убыток второго рода канонисты относились недружелюбно и обставляли это вознаграждение различными ограничениями .и процессуальными затруднениями. Такая практика правосудия вызвала со стороны гражданского оборота соответствующий противовес, именно, укрепился и развивался обычай предопределять сумму вознаграждения посредством установления неустойки (poena conventionalis).