III. Влияние римского права на практику.

(1/2 ХІІІ—XV стол.).

§ 15. В Италии решительное влияние римского права на судебную практику началось с конца хii века; глоссаторский взгляд на значение Юстинианова законодательства перешёл в

суды, и в судебном сословии образовалось сознательное

Стр. 38

стремление к возведению римского права на степень главного источника. Институции, Дигесты, кодекс и новеллы рассматривались как настоящий закон.—Во второй половине XIII столетия casus (стр. 27) стал особенно распространённым видом сочинений; в видах вящего пояснения отдельных мест из римских источников авторы предлагали распространенное изложение соответствующих казусов. Уже это обстоятельство обнаруживает существование практической тенденции по отношению к римскому праву; такой способ пояснения его источников представлял интерес именно в тех видах, чтобы пропагандировать его в судебных кругах. — Самый текст римских памятников всё ещё был мало доступен для заурядного юриста и римское право познавалось чрез посредство глоссы. И в литературе XIII в., не блиставшей талантами. и в практике глосса составляла предмет изучения: поклонение авторитетам, столь характерное для средневековой мысли, проникло и в юриспруденцию. Глоссаторы составили неприкосновенный авторитет для их последователей. «Думаешь ли ты, что глосса хуже тебя понимает закон»?,—так было бы отвечено каждому, кто вздумал бы тогда сослаться не на глоссу, но на своё личное понимание закона.—Так как текст римских сборников был известен чрез посредство глоссы, так как на авторитете глоссаторов покоилось самое доверие к римским постановлениям, то само собой установилось, что римские сборники применялись на практике вообще в тех пределах, в которых они были глоссированы, хотя лишь в XVIII стол., в Германии, формулировали точное правило: чего не признаёт глосса, того не признаёт и суд (quicquid non agnoscit glossa, nec agnoscit forum²⁵).

С наступлением XIV столетия в литературе складывается деятельность комментаторов (также post-glassatores, scribentes²⁶). Толкования, которые разъясняли глоссу, разрослись под их пером в обширнейшие сочинения. Впрочем рабскому покло-

Стр. 39

нению глосс приближался конец. Непосредственная цель комментаторов состояла в том, чтобы обратить римское право в закон, исключительно действующий в судах. Они были заняты мыслью—подчинить римским нормам отношения современной жизни; отчасти не преднамеренно, отчасти с полным сознанием совершаемого, комментаторы извращали истинный смысл римских норм, желая сделать их вполне пригодными для разрешения споров нового происхождения. Римское право, в его чистом виде, еще достаточно ясном для глоссаторов, не охватывало многих из отношений новой жизни; но самостоятельное творчество уже погасло в юриспруденции и она была не в состоянии для таких отношений выработать свои нормы самостоятельным путём. Юридический идеал должен был войти в компромисс с действительностью и из компромисса вырабатывалось право, по имени и по теоретической окраске—римское, по практическому значению своему современное. Своеобразное разделение виндикации на v. directa и v. utilis, особое понимание эмфитевзиса в связи с игнорированием добросовестного владения, создание нового понятия двойной собственности (dominium directum, d. utile),—всё это извращение римских идей, предпринятое в видах юридической конструкции на римский лад феодальных отношений, извращение, известное уже глоссаторам (стр. 30), представляет лишь один из многих примеров этого рода, хотя, надо сказать,—пример наиболее крупный. Далее стипуляция не отличалась строго от консенсуальных контрактов; две формы защиты владения в области наследственного права,— interdictum quorum bonorum и missio Hadriana, —слились в один институт (Einsatz²⁷), и т. п. «Большое число институтов германского права, практическое значение которых не-

стр. 40

могло оспариваться теоретиком-романистом, было подведено под учения римского права, на вид родственные или аналогичные, и, по меньшей мере, снабжено римскими именами и исками»²⁸. Было бы ошибочно по поводу такого тенденциозного толкования распространяться о «ненаучном» направлении комментаторов; наше различение «научного» и «ненаучного» вообще не применимо к тому времени, комментаторы же, оставаясь на практической почве и преследуя практические цели, поступали вполне последовательно.—В связи с тенденциозностью толкования стояло и то обстоятельство, что комментаторы, в отличие от глоссаторов, привели римские нормы в связь с каноническим правом и местным законодательством.—Практическое значение комментаторов было громадное. Постепенно складывалось по разным вопросам «общее мнение учёных» (communis opinio doctorum), получившее обязательную силу в судах. Чино (Cinus, +1333), Бартоль (+ 1357) и Бальд (Baldus de Ubaldus + 1400)—вот славнейшие из числа ста тридцати шести имён этой школы (Савиньи). Систематический талант Балда высказался между прочим в том, что он установил в Дигестах сто основных мест (стр. 28). Первенство между всеми комментаторами принадлежало Бартолу, умершему на сорок четвёртом году от рождения; ни один из юристов средних веков. не мог бы сравниться с ним в своей славе. «В Испании долгое время его мнения имели обязательную силу на основании самого закона; то же было и в Португалии, где его комментарий был переведён на национальный язык. В юридической школе Падуи была учреждена особая кафедра под названием lectura textus, glossae et Bartoli. Источник этой славы заключался в том обаянии, которое Бартол производил на своих слушателей: Падуа, Пиза и Перуджиа (может быть, также Болонья) были местами его преподавательской деятельности. Помимо личных дарований, такое обаяние должно было обусловливаться тем важным обстоятельством, что

Стр. 41

Бартоль дал толчок казуистике и при разрешении юридических казусов с необыкновенным искусством применял диалектические приёмы.

Влияние диалектики на юриспруденцию возникло во Франции,— главном седалище средневековой диалектики; в Италию это влияние принёс оттуда Яков из Рувиньи, (+1296), учитель Кина, который, в свою очередь, был учителем Бартола. Обращение к диалектике было со стороны юристов неизбежною данью времени, но вместе с тем оно составляло до некоторой степени неизбежный результат всего предшествующего развития юриспруденции. История этой последней, начиная с первого вторжения германских варваров в пределы римской империи и кончая тем временем, о котором мы говорим теперь представляла шаг за шагом постепенное падение самостоятельного юридического творчества и возрастающее подчинение юристов кругу понятий, так или иначе основанных на римских воззрениях. Римский юрист создавал свои нормы по мере роста действительных отношений; средневековой юрист в конце концов пришёл к такому положению, когда все разнообразие действительных отношений он должен был подвести под готовые понятия или, точнее, — из готовых понятий вывести все разнообразие действительных отношений. Диалектика явилась в этом случае на помощь и на первых порах оказала юристу несомненную услугу. Но с течением времени её роль изменилась. Подчиняясь общему духу времени, юрист обратил диалектические упражнения в непосредственную цель своей литературной деятельности и юридическая литература приобрела тот формально-схоластический характер, который отличал движение средневековой мысли. Таковою именно стала юридическая литература Италии в XV веке.