Глава четвертая. Эпоха формального завершения кодификации уголовного законодательства, слияния философской и догматической его обработки и развития исторического изучения уголовного права

I. Эпоха Николая I в истории русской уголовной юриспруденции

Необходимость выделения царствования Николая I в самостоятельный период в истории уголовной юриспруденции в России.

Общие политические условия.

Реформа университетов.

Общее значение Полного собрания законов и Свода для развития научно-юридической литературы.

Судьбы политической литературы.

Исчезновение популярно-юридической обработки положительного права.

Рост исторического исследования права.

Характер философской и догматической обработки уголовного права.

Сознание потребности в юридическом образовании и упорядочении нашего права вызвало в царствование Александра I развитие нашей высшей юридической школы и кодификационные работы. Хотя последние и не были доведены до конца, они сыграли известную роль в догматической разработке нашего права. Еще плодотворнее была для этой цели деятельность юридической школы. Достигнутые в этой области результаты находятся в самой тесной связи с общественными условиями, в которых находилась страна, и выступают со своеобразным блеском. Последний сохраняется некоторое время и с изменением тех условий, при которых он стал возможен. Неуклонное направление общественной жизни по определенному руслу в царствование Николая I сделало, однако, свое дело и в корне изменило условия, которые должны были отразиться на состоянии нашей науки вообще и юриспруденции в частности. Цензурный гнет, реформа университетов и направление кодификационных работ в царствование Николая I, не говоря уже о других проявлениях общей атмосферы эпохи, не могли не видоизменить в корне характера нашей науки и не придать ей того своеобразного отпечатка, который побуждает выделить время Николая I в самостоятельный период.

Строгое запрещение выступать с критикой рациональности существующего порядка *(908), ограничение права отлучек за границу *(909) и крайнее стеснение самостоятельности университетов создают для развития науки тяжелую атмосферу. Ими фактически подавляется возможность творческой научной работы. Но наиболее губительны были для русской науки меры, непосредственно предпринятые для преобразования юридической школы.

Университеты, благодаря организации, полученной ими в царствование Александра I, не были еще, несмотря на все гонения, ими испытанные в конце 20-х годов, учреждениями, совершенно неспособными к возрождению и непригодными стать центрами критического отношения к надвинувшейся реакции. Полное лишение их такой возможности было поставлено в эпоху Николая I ближайшею целью. В таком пути видели надежное обеспечение прочности режима и не колебались вступить на него ценой значительного ограничения круга преподаваемых наук, гонения на профессоров *(910), введения в высшую школу железной дисциплины *(911), а равно пресечения свободного доступа в университет всем ищущим высшего образования *(912). Жизнь университетов удерживалась в определенных рамках путем крутых мероприятий административного характера. Законодательную санкцию сложившиеся в университетах порядки получили в форме Устава 26 июля 1835 года, но и после его появления не прекратились новые ограничения в области преподавания *(913), попытки сокращения "некоторых частей преподавания, относящегося до наук юридических и политических", и непрестанные заботы о том, чтобы было "положено начало: очищению университета" и "уменьшению числа студентов" *(914). Как далеко шли новые ограничения и развитие Устава 26 июля 1835 года, можно видеть уже из того, что по силе этого законодательного акта было и без того предоставлено право попечителю следить за "прилежанием и благонравием" профессоров и преподавателей и удалять "неблагонадежных" *(915), а на профессоров возлагалась обязанность "благонамеренного" преподавания *(916). Мало того, самый круг преподавания значительно сокращался. Уничтожена была "кафедра умозрительной и практической философии", а равно "права естественного", допущено преподавание государственного права в связи с "общим обозрением системы законоведения" *(917), уничтожена "кафедра права знатнейших как древних, так и нынешних народов" и в ряду предметов преподавания появляется "фехтование", "музыка", "танцование" и "верховая езда" *(918).

Общий дух царствования Николая I сказался и на характере кодификационных работ. Завершение их, отождествлявшееся современниками с окончательным уяснением нашей догмы и даже разрешением задачи преподавания права, не могло не отразиться на характере нашего научного развития и притом постольку, поскольку окончанием их осуществлялись цели, преследовавшиеся нашими юристами. Свод и тесно связанное с ним Полное собрание законов выступили работами, которые не имели в виду внести новых начал в наше законодательство. Они сами по себе были логическим последствием установившегося режима и предназначались выступить в роли палладиума его.

Большинство исследователей *(919) склоняется к мысли, что только после появления Полного собрания законов и Свода у нас стала возможна и осуществилась научная разработка права. В действительности этот взгляд не более как выражение несбывшихся надежд составителей этих памятников *(920). Н. Коркунов, говоря о догматических работах по государственному праву в нашей литературе, справедливо, на наш взгляд, указывает, что "Свод законов не мог не остановить развития зародившейся литературы государственного права: Неблагоприятные условия для развития научной деятельности в течение второй четверти нынешнего (XIX) столетия: должны были и действительно привели к полному упадку догматической разработки государственного права" *(921). Сказанное им вполне применимо и к области догматической разработки уголовного права, которая не могла не страдать от того, что при помощи Свода была замещена и вытеснена догматизация исторических наслоений нашего права и приведение его в научную систему. Мы увидим, как благодаря общей совокупности условий, в которые была поставлена научная разработка права в николаевскую эпоху, стала невозможной начавшаяся в нашей литературе плодотворная работа и свелось в конечном результате к ничтожной величине значение Свода, как памятника, который немедленно, rebus sic stantibus, должен был поднять уровень нашей научной литературы.

Политическая литература в том смысле, как она определилась к концу александровского периода, стала совершенно невозможной, а вместе с тем прекратилась и ее роль в качестве фактора, питающего прогресс уголовно-правой доктрины. Только к концу царствования Николая I, когда появляются первые признаки будущего оживления, зарождаются стоящие с ней в преемственной связи уголовно-политические опыты по вопросам организации тюремного заключения и статистического изучения преступности. Но возникновение этой отрасли уголовно-правовой литературы, поскольку оно имеет научное значение, всецело должно быть приписано устранению в некоторой мере условий, задержавших ее развитие, и меньше всего приписано общему характеру эпохи, непосредственно последовавшей за Сводом.

Одной из особенностей этой эпохи является и исчезновение популярно-юридической литературы. Она утратила свое значение с появлением Полного собрания законов и не могла не лишиться всякой роли в деле догматизации нашего права.

Если влияние кодификационных работ эпохи Николая I губительно отразилось на некоторых отраслях нашей юридической литературы, то в то же время ощущается некоторое оживление интереса к историческому изучению права. Было бы, однако, ошибочно приписать этот результат большей доступности исторических материалов нашего права. Большинство исторических работ совершенно не затрагивало развития нашего права в эпоху, материалы для которой были сгруппированы в Полном собрании законов. Рост исторического изучения права находит, по-видимому, свое объяснение, главным образом, в том обстоятельстве, что по общим условиям эпохи никакой другой вид разработки права не мог осуществляться с такой относительной свободой.

Философская разработка права, отрешенная от догматических работ, теряет на Западе в конце первой половины XIX в. всякую почву. Она замещается философскими приемами обработки положительного права, сторонников которой мы наблюдаем в нашей криминалистической литературе еще в конце первых десятилетий XIX в. Вполне понятно, что при тех условиях, в которых находится русская юриспруденция эпохи появления Свода, когда, с одной стороны, затруднена критика и даже свободное изложение действующего права, монополизованного Сводом и, с другой, подвергается гонению философия, естественно было обратиться к рецепции философско-догматических конструкций, бывших в ходу на Западе. Богатство разновидностей последних позволяло подбор систем, не расходящихся с условиями нашей общественной жизни, а некоторые из этих конструкций по своему характеру допускали и оправдание тех форм права, которые были фиксированы в Своде и его верном отражении - Уложении 1845 года. В результате такого положения мы встречаемся в эпоху, непосредственно следующую за Сводом, с рядом опытов философско-догматического трактования уголовного права, в которых разработка нашего права совершенно устранена, но зато проводятся взгляды, которые или вообще соответствуют условиям того времени, или отражают очертания западной, преимущественно германской, догмы уголовного права.