2. Историко-философская школа уголовного права

И. Н. Данилович.

Г. С. Гордеенко.

Д. М. Семеновский.

А. С. Жиряев.

П. Д. Колосовский.

А. П. Чебышев-Дмитриев.

Исторические экскурсы гегелианцев, направленные на подтверждение истинности их идеалистических посылок, не могли создать прочного базиса для теоретического конструирования уголовного права. Вполне естественно, что опыты эти не могли остановить не только стремления культивировать изучение исторически существовавшего права вне масштабов гегелианства, но и разного рода попыток комбинирования исторического изучения с философскими построениями, в основание которых были положены самые разнообразные начала. Ближайшим образом, попытка взаимного восполнения философских построений, независимо от их особенностей, с исторической обработкой уголовного права имела для криминалистов много привлекательного. Этим путем думали придать философским построениям не только положительную почву, но и более пригодные для осуществления в практической жизни свойства.

Одним из представителей такого течения выступает в германской литературе начала XIX в. Эд. Генке. Он определенно указывает на необходимость союза философских приемов разработки прав с историческими. В этом сочетании он видит единственное средство избежать недостатков философских приемов, приводящих, с одной стороны, к разобщенности теоретического права с правосознанием народа, действительными потребностями практической жизни и проч. и, с другой, - спасение от увлечения историческим изучением права, ограничивающегося истолкованием устаревших памятников уголовного законодательства.

Кто знает, пишет Эд. Генке *(1058), что настоящее может быть уяснено только на почве прошедшего, отнесется с полным уважением к изучению исторического прошлого. Но положительное право в своем необработанном виде, не видоизмененное судебной практикой и воздействием теории, не может соответствовать современным требованиям. Должно стремиться ввиду этого к тому, чтобы объединить и примирить юридическую действительность и теорию и обнаружить связь между прошедшим и настоящим *(1059), не забывая потребностей современного момента *(1060).

Аналогичные взгляды на задачи разработки права возникают, главным образом, под влиянием течений в западной науке и у нас.

"Чтобы: достигнуть возможной степени совершенства, - писал у нас К. Неволин, - философия должна вступить в тесный союз с историей. История представляет нам такое множество законодательств: что философии остается только этот грубый материал очищать от разнородной примеси, и, отделяя необходимое от случайного, общее от частного, принимать всеобщее и необходимое в свою систему" *(1061).

Не отрицая того значения, который имел призыв К. Неволина к историко-философской разработке нашего права, нужно не забываясь в то же время, что большинство представителей историко-философской школы в нашей криминалистической литературе шло по путям, проложенным трудами западных криминалистов.

Наиболее ранним защитником историко-философского направления в изучении русского уголовного права выступает у нас И. Н. Данилович *(1062).

Уголовное право не было главным предметом занятий И. Даниловича и в то же время областью, мало отмеченной в его печатных трудах. По сохранившимся сведениям, он полагал в основание своего курса уголовного права воззрения Эд. Генке *(1063), а самые чтения его пользовались необычным успехом *(1064). О последних, со слов М. Владимирского-Буданова, известно, что И. Данилович посвящал их, кроме содержания XIV и XV т. Свода законов, "литературе и истории уголовного права, а главное содержание науки иллюстрировал сравнительно-историческими сведениями, как по русскому, так и по законодательствам древнеримскому и германскому" *(1065). В. Шульгин, говоря, в свою очередь, о характере курса уголовного права, читавшегося И. Даниловичем, отмечает, что детальное объяснение Свода законов уголовных он сопровождал общими теоретическими понятиями и сравнительно-историческими данными по иностранным законодательствам *(1066). Эти общие указания получают более определенный характер в сопоставлении их с тем, что сохранилось в небольшом труде И. Даниловича, посвященном методологии и истории науки уголовного права.

Уяснение преступления и наказания, как предмета "ученого уголовного законоведения" *(1067), достигается, по мнению И. Даниловича, только в том случае, когда явления эти изучаются со стороны того, что дают положительные законы. Последние обнимают собой не правовые постановления определенной эпохи. "Все периоды человеческой образованности, - пишет И. Данилович, - находятся в неразрывной между собой связи и служат взаимным себе дополнением. Каждый из них, порознь взятый, представляет одну сторону идеи правосудия, которой целость составляет созерцание множества соединенных периодов" *(1068). На этом пути приходится обращаться ":к историческим исследованиям" и "извлечению из них начал для уголовных сводов". Такой путь "в образовании уголовной науки" предпочтительнее ":нежели отвлеченными философскими мечтами" устанавливать положения уголовного кодекса *(1069). И. Данилович рекомендует в то же время избегать оправдания только того, что может получиться в результате исследования фактически существовавшего. Вместе с Росси он считает возможным противопоставить сторонникам исторической школы положение, "que l'histoire est l'auxilaire essentiel de la science, mais qu'elle n'est pas la science": *(1070). Опираясь на историческое изучение памятников положительного законодательства, думает И. Данилович, следует видеть в них не исходную точку зрения, но данные, подлежащие усовершенствованию в духе начал человеческой природы и существующих потребностей.

Те же взгляды, в дальнейшем своем развитии, легли в основание уголовно-правовых воззрений ученика И. Даниловича - Г. С. Гордеенко, унаследовавшего от своего учителя и руководящие принципы Эд. Генке. Комбинирование философских начал и исторического опыта в форме уголовной политики, как отрасли уголовного правоведения, стремящейся "по особенностям исторического момента и местным условиям осуществить идеал права" *(1071), играет для Г. Гордеенко *(1072) роль отправной точки зрения в его преподавательской деятельности и отчасти научных трудах по уголовному праву.

Неудовлетворенность Г. Гордеенко абстрактными формулами естественного права хотя и сказывается в нем довольно рано, но долго не находит себе определенного выражения. Для него несомненно, что "право есть нечто действительное:; его система должна основываться не на одних логических категориях, но на действительных, положительных основаниях человеческой жизни" *(1073). В поисках за началами, могущими восполнить право разума, Г. Гордеенко склонен даже присоединиться к протесту против учений естественного права, заявленному защитниками религиозных начал и, в частности, философией Шталя *(1074). Уроки И. Даниловича *(1075) и Эд. Генке *(1076) вскоре дают Г. Гордеенко более надежное основание для формирования воззрений на задачи изучения права. "Существенным способом к познанию догматов права", пишет он в конце 30-х годов, является "историческое учение" *(1077). Но историзм не должен ограничиваться исследованием определенных фактов. Историческое изучение, пишет Г. Гордеенко, ":должно раскрыть и объяснить нам не одни проявления права в различные времена, но и те самые жизненные начала, которые скрывают в себе зародыш и причину сих явлений" *(1078), дают возможность "разгадать единство и целость права" *(1079), его общие начала. Последние Г. Гордеенко отождествляет с философским элементом и считает его "господствующим в уголовном праве, которого сущность составляют вечные идеи права и правосудия, проливающие свет на всякое его положение" *(1080). В то же время исторические начала не только при конструировании de lege ferenda, но и в изучении действующего права должны, по мнению Г. Гордеенко, преобладать. "Организм государства, - пишет он, - не есть одна мечта воображения: ни даже произвольное установление, которое можно, по прихоти, изменять, перестраивать, предположив себе какую-нибудь цель, но это организм действительный, имеющий свою собственную природу, из которой должны проистекать законы его развития, из которой познается и самая цель его": *(1081) Г. Гордеенко верит вместе с тем в возможность и необходимость "создания национальной системы уголовных законов" *(1082), он считает нужным полагать в основание ее истины, которые обнаруживаются не только путем изучения наряду с законодательством судебной практики *(1083), но и путем сравнительного изучения права *(1084) и исследования природы преступника с точки зрения судебно-медицинской *(1085).

Г. Гордеенко не оставил, насколько нам известно, законченного курса своих чтений по уголовному праву *(1086). Одна из ранних работ его "О необходимой обороне вообще и в применении к правам римскому и российскому" *(1087), осталась в рукописи *(1088). Руководствуясь имеющимися в нашем распоряжении данными, можно считать, что в основание особенной части своих чтений Г. Гордеенко полагал систему Свода, а в общей придерживался труда Эд. Генке *(1089), останавливаясь и на вопросах уголовной политики в связи с уголовной статистикой, как понимал их Миттермайер *(1090). Некоторый свет на характер чтений Г. Гордеенко и понимание им уголовной политики бросает составленный им отчет о заграничной его поездке *(1091). Понимая уголовную политику в смысле дисциплины, дающей директивы для уголовного законодательства, Г. Гордеенко повторяет вслед за Маттермайером, что "взгляд на уголовное право и уголовное законодательство управляется всегда уголовною политикою: вопрос об употреблении в государствах смертной казни решается: уголовно-политическими соображениями; наказания, наносящие невозвратный позор, и наказания пожизненные не должны иметь места, как не политические; мера наказания не должна быть ни в каком случае выше меры нравственной ответственности, - может быть ниже этой последней, по требованию уголовной политики" *(1092). Последняя должна оперировать при помощи статистического метода, дающего возможность при его усовершенствовании решать важнейшие вопросы уголовной политики "с точностью арифметических задач" *(1093). Изучая меры тюремного воздействия и разные типы его, Г. Гордеенко смотрит на них как на средство "удержания нравственной заразы", полагая, что борьба с преступностью на почве опыта уголовной статистики должна вестись, главным образом, при помощи других средств.

В общем, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что характер преподавания Г. Гордеенко, как человека, весьма чутко относившегося к успехам уголовного права, постепенно менял свои черты. Мы видели уже, что от увлечения психологической теорией Г. Гордеенко перешел к историко-философскому трактованию проблем уголовного права и что перспективы уголовной политики, как дисциплины, основанной на статистике, вытесняют у него фактическую разработку уголовного права в направлении, которое он считал незадолго перед тем правильным. Во время своего заграничного путешествия Г. Гордеенко слушает самых разнообразных представителей науки, начиная от комментатора Ienull'я до Шеллинга и Шталя включительно, и учения каждого оставляют известный след на его мировоззрении. Преобладающим тоном во взглядах Г. Гордеенко на способы обработки уголовного права *(1094) является, однако, все-таки мнение о целесообразности историко-философского трактования его в духе Эд. Генке и И. Даниловича.

На сторону историко-философского метода в праве уголовном, как приема, обеспечивающего пригодность предложений об усовершенствовании права и лучший способ положительного его изучения, становится и проф. Демидовского лицея по "кафедре права российского публичного, гражданского и уголовного" Д. М. Семеновский *(1095).

С половины 30-х годов Д. Семеновский в своем преподавании уголовного права руководствуется в общей части историко-философскими приемами, а в особенной - системой Свода *(1096). Особенности его воззрений обрисовываются довольно отчетливо из "Речи о ходе и действии законодательства на благосостояние общественное". М., 1838, и "Речи о характере уголовного законодательства известнейших древних народов и отечественного - русского". М., 1845.

В первом из этих трудов Д. Семеновский определяет свое отношение к естественному праву и развивает начала своего Свода. Он оспаривает возможность удовлетворительного решения вопросов права при помощи науки "права разума", так как "величайшая справедливость внешняя или юридическая может быть, в то же самое время, и величайшею несправедливостью или обидою в нравственном отношении" *(1097). Только право положительное, сильное своей реальностью, оказывается наиболее действительным средством для упрочения безопасности и благосостояния *(1098) государства. Изучать положительное право следует в направлении "философско-догматико-историческом", которое "чрез сравнение законодательства всех времен и народов, строит: прочнее и благонадежнее, чем многие системы предшествовавшие" *(1099).

Образец того, как понимает Д. Семеновский этот прием обработки уголовного права, он дает в своей "Речи о характере уголовного законодательства известнейших древних народов и отечественного русского". М., 1845.

Положительное уголовное право каждого народа, полагает Д. Семеновский, обусловливается в своем развитии, прежде всего, "вечным законом правды и справедливости: общим для всего человечества" *(1100). Обнаружение этого начала в уголовном законодательстве и представляется той задачей, которая возлагает на исследователя обязанность пользоваться в своих работах философским методом. Но "закон правды и справедливости" в праве каждого народа выступает в своеобразном проявлении, обусловливающемся особенностями, среди которых данному народу приходилось жить и развиваться. Если это справедливо относительно всякой отрасли положительного права, то принцип изменчивости особенно резко проявляется на праве уголовном, рельефно отражающем "быт народов с их предрассудками и мудростью, невежеством и просвещением, бессилием и могуществом, суеверием и религиозностью" *(1101). Благодаря историческому фону уголовного права, иногда тождественные по внешнему виду институты могут вызываться к жизни разными условиями, и, наоборот, разнообразные формы - служить выражением одних и тех же начал *(1102). Изучая уголовное право, нужно уметь открывать общие философские идеи его в том историческом сочетании, в котором они выступают. Для понимания положительного уголовного законодательства эти особенности не менее ценны всеобщих философских основ, так как дают ключ к его систематизации и изучению. В применении к ходу развития русского уголовного законодательства Д. Семеновский намечает отдельные стадии, им пережитые, в зависимости от условий, при которых оно развивалось, и задач, которые ему ставились. Выводы Д. Семеновского обнаруживают, что для него не прошли бесследно труды Эверса и Рейца, и вместе с ними он старается объяснить каждую эпоху в нашем уголовном законодательстве в связи с условиями общественного и государственного быта и стремлением осуществить общий закон правды и справедливости, лежащий в основании уголовного права *(1103).

С опытом приложения к русскому уголовному праву историко-философского приема выступает у нас и А. С. Жиряев *(1104).

Уже в одной из своих ранних работ, посвященной вопросу "О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении". Дерп., 1850, А. Жиряев высказывает мысль, что в уголовном праве мы встречаемся с проявлением философских начал, постигаемых приемами логического исследования *(1105), но изменяющихся в праве каждого отдельного народа под влиянием целей, которые ставятся уголовному законодательству. Только под воздействием исторических условий право принимает определенную форму догматического проявления *(1106). Эта природа уголовного права налагает на исследователя обязанность освещать его институты со стороны философской и исторической и "удобоприменимости выведенных a priori начал к практике" *(1107), делая в то же время невозможным окончательное решение криминалистических проблем. Последнее недостижимо, думает А. Жиряев, "как невозможен заключительный вывод из всемирной истории, пока еще существует на земле род человеческий" *(1108).

С дальнейшим развитием тех же взглядов мы встречаемся в курсе уголовного права А. Жиряева *(1109). В науке, полагает он здесь, должно различать две области: философско-уголовного права и науку положительного уголовного права. Первая "раскрывает начала, почерпнутые из разума и в особенности из отвлеченного рассмотрения задачи государства вообще". Она прослеживает развитие идеи справедливости "независимо от особенного политического, гражданского и нравственного состояния какого-либо государства". Но одного такого приема недостаточно для понимания явлений, входящих в круг уголовного права. История народов, знакомство с их духом, стремлениями и целями придает уголовному праву определенный характер и намечает вместе с тем пути для "наиболее согласного с государственными целями и интересами образа действования уголовно-законодательной власти" *(1110). Философский элемент, представляя известный запас принципов, в связи с историческим должен дать направление уголовному законодательству и определить собой уголовную политику, как общую дисциплину.

Наряду с "философией уголовного права" в этом смысле криминалисту приходится иметь дело с "совокупностью действующих в данном государстве постановлений права, относящихся к преступлениям и наказаниям". Наука положительного уголовного права должна, в свою очередь, "обнимать собою все три: элемента уголовного права: философию, политику и положительную часть уголовного права, ибо сия последняя образуется под влиянием двух первых". Вместе с тем становится необходимым "при изложении науки уголовного права: соединять три методы: философскую, историческую и догматическую" *(1111). Для науки положительного уголовного права возникает, по мнению А. Жиряева, необходимость "вывести: основные истины уголовного права, изложив и положительное учение права относительно сих всеобщих истин" и "представить подробную систему отдельных преступлений с их правомерными последствиями, развивая оную также путем философского анализа", каждый раз применяясь к положительному законодательству и соображаясь с началами уголовной политики и особенностями "исторического быта данного народа" *(1112).

Нельзя сказать, чтобы сложная программа разработки уголовного права, намечаемая А. Жиряевым, отличалась особенной последовательностью и ясностью. Разгадки и осуществления этой схемы приходится искать не в "Уголовном праве" А. Жиряева, оставшемся неоконченным и появившемся только в посмертном издании. А. Жиряев не дал изложения, вполне уясняющего содержание, с одной стороны, "философии уголовного права" и, с другой, "науки положительного уголовного права", выступающей с почти однородными элементами. "Уголовное право" А. Жиряева, по замыслу автора, есть, по-видимому, опыт изложения науки русского положительного уголовного права, из которого обработана только теоретическая часть *(1113).

Взгляды А. Жиряева на приемы изучения уголовного права развились под несомненным воздействием трудов И. Ф. Г. Абегга *(1114). Последний также считает науку положительного права только одной из частей криминалистики наряду с философией и историей уголовного права *(1115). Наука положительного уголовного права должна обнимать при этом, независимо от философии и истории уголовного права, "die verschiedenen Seiten der Philosophie, der Geschichte und des Systems des dogmatisch-practischen Rechts" *(1116) и только в таком случае считается со всей совокупностью подлежащих ее изучению явлений.

Своеобразный процесс роста философских идей, обусловленный определенными историческими данными, видит в уголовном законодательстве П. Колосовский *(1117).

В праве, по его мнению, господствует, прежде всего, идея справедливости *(1118). Подобно тому, как "источник каждого понятия: лежит в живом человеке, в его жизни" *(1119), так и право представляет смену разнообразного содержания, "подчиненного влиянию обстоятельств и народного разума" *(1120) и находящегося под воздействием "идеи справедливости". В связи с этим уголовное право, как предмет изучения, определяется философскими и историческими началами, а "философия и история находятся с собой в такой тесной связи, что они являются как две различные величины, одна другую обусловливающие": *(1121). Философский элемент, поскольку он применяется к вопросу о том, "как и что: должно быть применено к практическому употреблению", определяет направление уголовной политики *(1122). С этой точки зрения в вопросе о наказании, напр., предстоит уяснить его общие свойства, "раскрыть понятие о нем в различных моментах - исторически", подчинить их "контролю" и сообразить их "с духом времени и требованием справедливости" *(1123).

В своем труде "Очерки исторического развития преступлений против жизни и здоровья по русскому праву". М., 1857, П. Колосовский делает попытку проследить по "историко-органическому методу" *(1124) общие начала в процессе постепенного развития нашего допетровского уголовного законодательства *(1125). Осветив формы, в которые отливаются у нас определенные, присущие нашему праву, идеи, делается возможным удовлетворительно разрешить уголовно-политические задачи в тех или других конкретных условиях.

Той же задачей П. Колосовский задается и в других своих работах исторического характера. В труде "Вменение смертоубийства по Уложению царя Алексея Михайловича", 1859 г. *(1126), П. Колосовский находит возможным констатировать, что процесс юридического вменения проходит и у нас те же стадии, что и у других народов, хотя и совершается несколько медленнее *(1127). Начиная с отыскания определенного принципа в той форме, как он сложился в представлении криминалиста-философа, П. Колосовский при изучении истории уголовного законодательства прослеживает отдельные фазисы проявления его и стремится дать этим путем прочное основание для уголовно-политических предложений *(1128). Так как в Уложении 1649 г., по мнению П. Колосовского, "субъективный: элемент: получает характер основного начала" *(1129), то он не затрудняется признать, что "Уложение кладет: прочную основу и указывает последующему законодательству тот правильный и широкий путь, по которому оно должно неуклонно следовать:" *(1130). Представители исторической школы совершенно правильно, с их точки зрения, возражали П. Колосовскому, что он "приступил к рассмотрению Уложения как будто с преднамеренным желанием отыскать в нем зародыши начал, развившихся в настоящее время", что он "не обращает должного внимания на историческое их построение" *(1131) и проч. Но эти критики забывали, что П. Колосовский преследовал в своих исторических работах, главным образом, конструктивные цели и старался использовать опыт истории, прежде всего, в видах уголовно-политических. Наряду с данными исторического опыта, в качестве почвы для уголовно-правовых конструкций, в позднейших своих произведениях П. Колосовский начинает выдвигать и факты, как он выражается, "судебно-медицинские", и "условияклиматические" *(1132) в форме моментов, определяющих черты уголовного законодательства.

С дальнейшим развитием идей историко-философского изучения уголовного права мы встречаемся в трудах А. П. Чебышева-Дмитриева *(1133). Последние далеко, однако, не свободны и от воздействия других течений в разработке уголовного права.

Уголовное право, с точки зрения А. Чебышева-Дмитриева, как совокупность законодательных определений и наука о них, зиждется, с одной стороны, на почве всеобщей правды и справедливости, постигаемой "инстинктивно" *(1134), и, с другой, "коренится в потребностях того общества, для которого оно назначается" *(1135). Наука, которой предстоит изучить преступление и наказание не только со стороны проявления в них вечных начал права и справедливости, имеет уяснить, главным образом, связь преступления и наказания с общественными условиями, от которых они непосредственно зависят. "Можно сказать без преувеличения, - пишет А. Чебышев, - из числа всех совершенных преступлений, по крайней мере, половина является не столько позорным клеймом для преступника, сколько скорбным укором обществу" *(1136). Могучая роль общественных условий в деле преступления очерчивает для наказания определенную сферу, в которой можно успешно оперировать при его посредстве *(1137), и уголовное право, как наука, должно уяснить, в каких случаях представляется более целесообразным действовать при помощи наказания. На вопрос о том, какими приемами должна пользоваться наука уголовного права, чтобы развиваться правильным путем, А. Чебышев не затрудняется ответить, что наиболее серьезную услугу должно оказать в этой области комбинирование философских приемов с историческими. "Судебная статистика, - пишет А. Чебышев, - представляет богатые материалы, но ими одними нельзя довольствоваться". "История должна служить исходной точкой для законодателя и криминалиста: При каждом роде и виде преступлений и наказаний необходимо знать народные верования, мнения, убеждения, их зарождение, развитие, упадок, их причины и связь с другими сторонами народной жизни" *(1138). Историко-философское изучение уголовного права, которое и у западных его представителей, и у наших ученых, как Г. Гордеенко, А. Жиряев, П. Колосовский и др., должно было дать указания для общего направления уголовного законодательства, для уголовной политики, получает, таким образом, в истолковании А. Чебышева несколько иной характер. Говоря об историческом приеме изучения, он начинает понимать историю как проявление определенных факторов, придающих устойчивое направление уголовному законодательству и изменяющих объем того, что подлежит изучению криминалиста. Критикуя воззрения исторической школы в уголовном праве, А. Чебышев замечает: "господствовавшая доселе историческая школа, которой начало положено Савиньи, скользит более по одной поверхности юридических явлений, не определяя их физиологии, природы. Историческая школа: указала на одни источники права, на одни внешние, видимые формы, которыми обозначается процесс юридических идей в пространстве и времени. Но здесь еще не видно внутренней стороны юридических отношений; :мы видели тело, но не знали духа" *(1139). А. Чебышев полагает, что вслед за Иерингом настала пора сознать несостоятельность абстрактно-философской и абстрактно-исторической школы и положить основание реальной, "физиологической" школе на почве историко-философского изучения явлений преступления и наказания *(1140).

На пути уяснения связи преступления и наказания с историческим прошлым народа, как почве для создания рациональной уголовной политики, А. Чебышев выполнил ряд работ, которые если и не обеспечивают за ним имени основателя социологической школы, то заставляют, во всяком случае, видеть в нем одного из ее предвозвестников.

А. Чебышев, отчасти под влиянием труда Штрасса, останавливается на изучении влияния, которое оказывают на преступность страны такие факторы, как бедность *(1141) и известные общественные настроения в форме "повальных нравственных болезней". На фоне известных переходных состояний общества, замечает А. Чебышев, возникают эпидемии преступлений, против которых бессильны угрозы уголовного закона *(1142), и которые не оставляют ни малейшего сомнения в том, что уголовное право может целесообразно бороться с преступностью только тогда, когда будет служить отражением "народных потребностей и стремлений" *(1143). А. Чебышев сознавал, что эти обобщения только ничтожная доля того, что можно дать в действительности с точки зрения исследования причин преступности. "Наука должна довольствоваться тем, - писал он, - чтобы наблюдать и анализировать явления, изучать их отношения и открывать законы" *(1144). Но создание науки уголовного права на прочном фундаменте изучения реальных форм преступления и наказания требует предварительных работ. "Если мы, - говорит он, - по мере сил, в поте лица, подготовляем почву, засеваем ее, то не на нас лежит вина, если всход, цвет и плод от брошенного семени достанется уже не нам" *(1145).

Допустимость наказания представляется А. Чебышеву оправданием положения, что при помощи непосредственного воздействия на нарушителя можно достигать полезных результатов. "Наказание, - пишет он, - поражая преступника за совершенное им действие, в то же время должно быть полезно для государства. Полная бесцельность наказания оскорбляет наше чувство и несовместна с мудрыми, благими законами природы. Конечная цель человека - благо и все существующее мы должны рассматривать как средство к достижению этой цели" *(1146).

Нельзя сказать, чтобы та же точка зрения была последовательно развита А. Чебышевым во всех его произведениях. Его лучший труд "О преступном действии по русскому допетровскому праву" *(1147) не ставит себе целью уяснение природы преступления в нашем старом праве в связи с разнообразными сторонами народной жизни и исследование того, поскольку пережитые формы соответствовали в действительности тем условиям, при которых они сложились. В этом труде А. Чебышева отчасти чувствуются гегелианские тенденции.

Они проявляются не только в принятии А. Чебышевым целого ряда положений Н. Власьева *(1148), но и в самой теоретической схеме, к которой прибегает А. Чебышев в своем труде и которую он заимствует, главным образом, у Бернера *(1149). А. Чебышев принимает гегелианские учения по вопросу о разграничении неправды уголовной от гражданской *(1150) и в преступном действии видит проявление единичной воли, противополагающей себя воле общей; с точки зрения этой же конструкции он решает вопросы о самоубийстве, состоянии принуждения, необходимой обороне и проч. *(1151) Мало того, самую последовательность фазисов развития уголовного вменения в русском уголовном праве А. Чебышев строит в некотором соответствии с постулатами гегелевской философии истории *(1152).

Несмотря на гегелианские предпосылки труда, А. Чебышев продолжает оставаться в нем, в большинстве случаев, на прочном фундаменте исследования реальной истории институтов уголовного права и делает попытку воссоздать по каждому отдельному разряду преступлений, в особенности в эпоху Уложения 1649 г., соответственные составы *(1153). Поскольку шла речь о других источниках нашего уголовного законодательства, А. Чебышев допустил ряд погрешностей, объяснявшихся отчасти произвольным толкованием буквы памятников, но еще в большей мере исключением из поля исследования ряда источников *(1154).

Очень близкими к гегелианской доктрине являются и учения, развитые А. Чебышевым в его труде "Очерки теории уголовного права" *(1155). Главное внимание здесь посвящено учению о преступлении *(1156). В отделе, трактующем теорию наказания, А. Чебышев выдвигает на первый план, как основной элемент кары уголовной, осуществление отвлеченного начала справедливости и сближает наказание с "естественной реакцией против нарушителя законов физической или духовной жизни" *(1157). Местами А. Чебышев делает попытки излагать действующее русское уголовное право, но не идет обычно дальше сухого перечня статей *(1158). Те исторические справки, которые А. Чебышев иногда приводит, не стоят ни в каком соотношении с задачами исторического изучения права, намеченными в его руководящих трудах".