Глава XXV,

в коей завязывается приключение с ослиным ревом и забавное приключение

с неким раешником, а также приводятся достопамятные прорицания

обезьяны-прорицательницы

Дон Кихот, как говорится, спал и видел, нельзя ли поскорей послушать и

разузнать про чудеса, о которых ему обещал рассказать человек, везший

оружие. Он пошел в направлении, указанном ему хозяином, и в самом деле там

его отыскал и попросил не откладывать, а непременно сию же минуту поведать

то, о чем он его спрашивал дорогою. Человек же ему на это сказал:

- Рассказывать о таких чудесах должно сидя и на досуге. Дайте мне, ваша

милость, господин хороший, задать корм моей животине, а потом я вам расскажу

такие вещи, что вы диву дадитесь.

- Коли дело только за этим, то я вам сейчас помогу, - молвил Дон Кихот.

И он тут же начал просеивать овес и чистить кормушку, человек же,

тронутый подобным смирением, изъявил полную готовность рассказать то, о чем

его просили, и, усевшись на скамье у ворот, рядом с Дон Кихотом, и обращаясь

к почтенному собранию в лице студента, юного слуги, Санчо Пансы и хозяина

постоялого двора, начал свой рассказ так:

- Было бы вам известно, ваши милости, что в четырех с половиной милях

отсюда в одном селении случилось так, что у рехидора {1} пропал осел, а

всему виной - плутни хитрой девчонки, его служанки, но об этом долго

рассказывать, и сколько ни старался рехидор найти осла, все было напрасно.

Прошло около двух недель с тех пор, как пропал осел, - так, по крайности,

говорят и рассказывают в селении, - и вот однажды стоит потерпевший рехидор

на площади, вдруг подходит к нему другой рехидор, его односельчанин, и

говорит: "Готовь мне, любезный друг, подарок за радостную весть: твой осел

отыскался". - "Подарок за мной, любезный друг, и при этом хороший, - молвил

тот, - только прежде скажи, где же он отыскался". - "Я его видел нынче утром

в лесу, без седла и без всякой упряжи, - сказал другой рехидор, - и до того

он отощал, что жалость берет на него глядеть. Хотел было я пригнать его к

тебе, да он так одичал и такой стал пугливый, что только я к нему подошел, а

уж он наутек и прямо в самую чащу. Ежели хочешь, пойдем поищем вдвоем,

только сперва дай мне отвести домой мою ослицу - я сей же час возвращусь". -

"Ты меня этим весьма одолжишь, - сказал хозяин осла, - я постараюсь

отплатить тебе тою же монетою". Так же точно и с такими же подробностями

рассказывают про этот случай все, кому он известен доподлинно. Коротко

говоря, два рехидора рука с рукою отправились пешком в лес, однако ж в той

части леса и на том месте, где они рассчитывали найти осла, его не

оказалось, и хотя они все кругом обыскали, но он так и не объявился.

Наконец, обнаружив, что осла нигде нет, рехидор, который видел его утром,

сказал потерпевшему: "Послушай, любезный друг: я придумал одну вещь, теперь

мы, вне всякого сомнения, найдем эту тварь, хотя бы она запряталась в глубь

земли, а не то что в глубь леса: ведь я чудесно умею реветь ослом, и если

только и ты немножко умеешь, то наше дело в шляпе". - "Ты говоришь:

немножко, любезный друг? - воскликнул первый рехидор. - Да меня по части

рева, истинный бог, никто не перещеголяет, даже сами ослы". - "Сейчас мы это

увидим, - молвил второй рехидор. - Я вот как надумал: ты пойдешь по лесу в

одну сторону, а я - в другую, и так мы его обойдем кругом и время от времени

будем реветь, то ты, то я, а твой осел, если только он в лесу, уж верно,

услышит нас и отзовется". На это хозяин осла ему сказал: "Признаюсь,

любезный друг, прекрасная эта мысль делает честь твоему великому уму". Тут

они по уговору разошлись в разные стороны, и нужно же было случиться так,

что заревели они почти одновременно; полагая же, что осел сыскался, ибо

каждый из них был обманут ревом другого, они бросились друг другу навстречу,

и, увидев второго рехидора, рехидор, потерявший осла, воскликнул: "Неужто,

любезный друг, это не осел ревел?" - "Нет, это я ревел", - отвечал тот. "В

таком случае, любезный друг, - продолжал хозяин осла, - между тобою и ослом

по части рева нет решительно никакой разницы, - я, по крайней мере, никогда

не слыхал, чтобы так искусно подражали". - "Эти похвалы и превозношения

более подобают и приличествуют тебе, любезный друг, нежели мне, - отозвался

тот, кто все это затеял. - Клянусь создателем, ты дашь два очка вперед

наилучшему и самому опытному ревуну на свете: звук у тебя высокий, ты

выдерживаешь темп и не сбиваешься с такта, ревешь на разные лады и часто их

меняешь. Одним словом, я признаю себя побежденным и за то, что ты высоко

держал знамя изумительного своего искусства, отдаю тебе пальму первенства".

- "Ну так я тебе на это скажу, - молвил хозяин осла, - что отныне я буду

себя больше ценить и уважать, буду думать, что и я на что-нибудь гожусь,

коли у меня такой дар. Правда, я и сам знал, что реву недурно, однако ж до

сих пор мне ни от кого не приходилось слышать, что мой рев - это верх

совершенства". - "А я тебе на это вот что скажу, - подхватил второй рехидор,

- много редких способностей гибнет на свете и не находит должного себе

применения, оттого что люди не умеют пользоваться ими". - "Но ведь наши

способности, - возразил потерпевший, - могут сослужить нам службу разве вот

в таких случаях, как сегодня да и то дай бог, чтоб они нам помогли". Тут они

опять разошлись в разные стороны и принялись реветь; при этом они то и дело

ошибались и бежали друг другу навстречу и наконец порешили в качестве

условного знака чтобы не было сомнений, что это они ревут, а не осел, реветь

два раза подряд. Так, поминутно издавая двукратный рев, облазили они весь

лес, а пропавший осел все не откликался. Да и как ему, бедному и

горемычному, было откликнуться, коли в конце концов рехидоры нашли его в

самой чащобе съеденного волками? И, увидев его, хозяин сказал: "А я-то

удивлялся, что он не отзывается, - живой, он бы отозвался, чуть только нас

заслышал: на то он и осел. Полагаю, однако же, любезный друг, что труды мои

по розыску осла, хотя я его и не застал в живых, не пропали даром, ибо зато

я слышал преискусный твой рев". - "Коли так, то слава богу, - молвил второй

рехидор. - Впрочем, мы с тобой один другого стоим". Так, несолоно хлебавши и

только охрипнув, возвратились они к себе в селение и рассказали друзьям

своим, соседям и знакомым обо всем, что с ними случилось, когда они искали

осла, причем каждый расхваливал искусный рев другого, так что слух о том

прошел и распространился по всем окрестным селениям, а дьявол, который

никогда не дремлет, потому он любитель всюду сеять и разжигать раздоры и

смуту, распускать сплетни и делать из мухи слона, распорядился и устроил

так, что чуть только кто из другого села завидит наших, сейчас давай реветь

ослом: это они над рехидорами нашими насмехаются. И мальчишки туда же, -

словом сказать, попали мы в лапы и в пасть ко всем чертям ада: ослиный рев

перекатывается из села в село, и жителей нашего, ревучего, села все

распознают так же легко, как распознают негров и отличают их от белых. И так

далеко зашла злополучная эта шутка, что осмеянные уже не раз в полном боевом

порядке и с оружием в руках ополчались на насмешников, и тогда им все

нипочем. Мне думается, мои односельчане, из ревучего то есть села,

завтра-послезавтра выступят в поход против другого села, которое в двух

милях от нас и которое особенно над нами издевается, и, чтобы нам было с чем

выступить, я закупил алебарды и копья. Вот про эти-то чудеса я и обещал вам

рассказать, а коли это, по-вашему, не чудеса, то не взыщите: других я не

знаю.

На этом добрый крестьянин кончил свой рассказ, и тут во двор вошел

человек, на котором все - и чулки, и шаровары, и куртка - было из верблюжьей

шерсти, и громко спросил:

- Почтенный хозяин! Можно у вас остановиться? Со мной

обезьянка-прорицательница и раек, представляющий освобождение Мелисендры

{2}.

- Фу, черт, да ведь это сеньор маэсе Педро! - воскликнул хозяин. -

Стало быть, мы нынче вечером повеселимся.

Мы забыли сказать, что у вышеназванного маэсе Педро левый глаз и почти

половина щеки были заклеены пластырем из зеленой тафты, и это наводило на

мысль, что вся левая сторона его лица поражена какой-то болезнью. А хозяин

между тем продолжал:

- Милости просим, сеньор маэсе Педро! Где же ваша обезьянка и раек?

Что-то я их не вижу.

- Они тут, близко, - отвечала верблюжья шерсть, - я потел вперед

узнать, можно ли остановиться.

- Да я бы самому герцогу Альбе отказал, а уж сеньора маэсе Педро

пустил, - молвил хозяин. - Везите скорей и обезьянку и раек, нынче у меня

такие постояльцы, которые посмотрят и раек и фокусы обезьянки и с

удовольствием вам заплатят.

- Вот и отлично, а цену я сбавлю, - подхватил пластырь, - пусть только

оплатят расходы, я и тем буду доволен. Сейчас пойду схожу за тележкой с

куклами и за обезьянкой.

С этими словами он вышел за ворота.

Дон Кихот немедленно обратился к хозяину с вопросом, кто таков маэсе

Педро и что это за раек и обезьянка. Хозяин же ему ответил так:

- Это знаменитый раешник, который уже давно разъезжает по арагонской

Ламанче и дает представление, как славный дон Гайферос освободил Мелисендру,

- должно заметить, что наши края не запомнят столь любопытной и столь ловко

разыгранной историйки. Возит он с собой и обезьянку, да такую искусницу,

каких редко можно встретить не только среди обезьян, но даже среди людей.

Когда ее о чем-нибудь спрашивают, она со вниманием слушает, затем вскакивает

на плечо к своему хозяину и, нагнувшись к самому его уху, шепчет ответ, а

маэсе Педро сейчас же оглашает его. Кстати сказать, прошлое она знает лучше,

нежели будущее, и хоть она и не всегда угадывает, а все-таки промахи у нее

редки, так что мы все уверены, что в ней сидит черт. Если обезьянка вам

ответит, то есть, я хочу сказать, если хозяин ответит за нее после того, как

она пошепчет ему на ухо, то за свой вопрос вы должны уплатить два реала, -

оттого-то считается, что у маэсе Педро денег куры не клюют. Он человек

galante {3}, как выражаются в Италии, и bon compano {4}, живет в свое

удовольствие, говорит за шестерых, пьет за двенадцать - и все за счет своего

языка, обезьянки и балаганчика.

Тем временем возвратился маэсе Педро и прикатил тележку, в которой

помещался раек и большая бесхвостая обезьяна с задом точно из войлока,

впрочем довольно миловидная; и, едва увидев ее, Дон Кихот обратился к ней с

вопросом:

- Ну-с, госпояса прорицательница, так как же? Что с нами сбудется?

Сейчас вы получите два реала.

Засим он велел Санчо выдать два реала маэсе Педро, но маэсе Педро так

за нее ответил и сказал:

- Сеньор! Это животное не дает ответов и ничего не сообщает касательно

будущего, вот о прошлом ей кое-что известно и немного - о настоящем.

- Ей-же-ей, - воскликнул Санчо, - я ломаного гроша не дам за то, чтоб

мне угадали мое прошлое! Потому кто же знает его лучше, чем я? И платить за

то, чтобы мне сказали, что я и сам знаю, это глупее глупого. Но если уж тут

знают и настоящее, то вот, пожалуйста, мои два реала, а теперь скажите, ваше

высокообезьянство, что поделывает сейчас моя жена Тереса Панса и чем она

занимается?

Маэсе Педро не пожелал взять денег и сказал:

- Я не желаю получать вознаграждение вперед: прежде должно его

заработать.

Тут он дважды хлопнул себя правой рукой по левому плечу, вслед за тем

обезьянка одним прыжком взобралась к нему, нагнулась к его уху и начала

быстро-быстро щелкать зубами, а немного погодя другим таким же прыжком

очутилась на земле, и тогда маэсе Педро с чрезвычайною поспешностью

опустился перед Дон Кихотом на колени и, обнимая его ноги, заговорил:

- Я обнимаю ноги ваши так же точно, как обнял бы Геркулесовы столпы

{5}, о бесподобный восстановитель преданного забвению странствующего

рыцарства! О рыцарь Дон Кихот Ламанчский, чьи заслуги выше всяких похвал,

ободрение слабых, опора падающих, рука помощи павшим, оплот и утешение всех

несчастных!

Дон Кихот остолбенел, Санчо пришел в изумление, студент был растерян,

юный слуга поражен, крестьянин из ревущего села опешил, хозяин недоумевал -

словом, речи раешника ошеломили всех, а он между тем продолжал:

- А ты, о добрый Санчо Панса, лучший оруженосец лучшего рыцаря в мире,

возрадуйся, ибо добрая жена твоя Тереса в добром здравии, и в настоящее

время она чешет лен, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, я еще прибавлю,

что слева от нее стоит кувшин с отбитым горлышком, и, чтоб веселей было

работать, вина в нем отнюдь не на донышке.

- Этому я охотно верю, - сказал Санчо. - Тереса у меня сущий клад, и,

не будь она такой ревнивой, я не променял бы ее даже на великаншу Андадону

{6}, а уж на что она была, как говорит мой господин, молодчина и на все

руки. И потом еще моя Тереса из тех, у которых нынче густо, а завтра пусто.

- Вот теперь я могу сказать: кто много читает и много странствует, тот

много видит и много знает, - вмещался тут Дон Кихот. - Говорю я это вот к

чему: какие уверения были бы достаточны, чтобы меня уверить, что есть на

свете обезьяны, которые прорицают так, как я только что слышал своими

собственными ушами? Ведь я тот самый Дон Кихот Ламанчский, о котором

говорила эта славная тварь, только она меня несколько перехвалила, однако ж,

каков бы я ни был, я благодарю небо за то, что оно создало меня с душою

мягкою и сострадательною, склонною всем делать добро и никому не делать зла.

- Будь я при деньгах, - сказал юный слуга, - я спросил бы госпожу

обезьяну, что со мной случится за время будущих моих странствий.

На это маэсе Педро, уже вставший к этому времени с колен, ответил так:

- Я уже вам сказал, что этот зверек не предсказывает будущего, а если

бы предсказывал, то вам и деньги не понадобились бы, - я бы от любого барыша

отказался, только чтоб угодить присутствующему здесь сеньору Дон Кихоту. А

теперь, из уважения к нему и чтоб доставить ему удовольствие, я пойду

приготовлю раек и безвозмездно позабавлю всех, на постоялом дворе

находящихся.

При этих словах хозяин обрадовался чрезвычайно и указал, где лучше

всего расставить раек, что в ту же секунду и было сделано.

Дон Кихот был не весьма доволен прорицаниями обезьянки, ибо держался

того мнения, что обезьяне не подобает угадывать ни будущее, ни прошедшее, а

потому, в то время как маэсе Педро расставлял раек, он отвел Санчо в угол

конюшни, чтобы никто не мог слышать его, и сказал:

- Послушай, Санчо: я со вниманием изучал необычайное искусство этой

обезьяны и пришел к убеждению, что у маэсе Педро, ее хозяина, конечно,

имеется секретный союз с дьяволом, давно обеими сторонами апробированный и

вступивший в силу де-факто.

- Ну, ежели колпак-то давно не стиранный, да еще и дьявольский, то,

наверно, он очень грязный, - заключил Санчо, - но только какая прибыль маэсе

Педро от таких колпаков?

- Ты меня не понял, Санчо: я хотел сказать, что он, вероятно, вступил в

соглашение с дьяволом, благодаря чему обезьяна получает эту способность,

хозяин же зарабатывает себе на жизнь, а затем, когда он разбогатеет, ему

придется отдать черту душу, ибо врагу рода человеческого только этого и

надобно. И навело меня на эту мысль то обстоятельство, что обезьяна

угадывает лишь прошедшее и настоящее, а дьявольская премудрость ни на что

другое и не распространяется: насчет будущего у дьявола бывают только

догадки, да и то не всегда, - одному богу дано знать времена и сроки, и для

него не существует ни прошлого, ни будущего, для него все - настоящее. А

когда так, то ясно, что устами обезьяны говорит сам дьявол, и я поражаюсь,

как это на нее до сих пор не донесли священной инквизиции, не сняли с нее

допроса и не допытались, по чьему внушению она прорицает: ведь я уверен, что

она не астролог и что ни она, ни ее хозяин не чертят и не умеют чертить так

называемые астрологические фигуры, ныне получившие в Испании столь широкое

распространение, что всякие никудышные бабенки, мальчишки на побегушках и

самые дешевые сапожники воображают, будто составить гороскоп легче легкого,

и своим враньем и невежеством подрывают доверие к этой поразительно точной

науке. Мне известно, что некая дама спросила одного такого гороскопщика,

будут ли у комнатной ее собачки щенки, и если да, то сколько и какой масти.

Сеньор астролог, составив гороскоп, ответил ей, что у собачки родятся три

щенка: один зеленый, другой красный, а третий разномастный, при условии,

однако ж, если означенная сучка понесет между одиннадцатью и двенадцатью

часами дня или же ночи, и притом в понедельник или же в субботу, но

случилось так, что спустя два дня сучка околела от расстройства желудка, а

сеньор прорицатель был признан в этом городке за искуснейшего вещуна, - так

величают всех или почти всех прорицателей.

- Со всем тем, - молвил Санчо, - мне бы хотелось, чтоб ваша милость

велела маэсе Педро спросить обезьяну, правда ли то, что с вашею милостью

происходило в пещере Монтесиноса, - ведь я стою на том, не в обиду вашей

милости будь сказано, что все это было наваждение и обман, в лучшем случае -

сновидение.

- Весьма возможно, - сказал Дон Кихот, - и я последую твоему совету,

хотя и не без некоторых угрызений совести.

В это время за Дон Кихотом зашел маэсе Педро и сказал, что раек в

надлежащем порядке и что он просит его милость пойти посмотреть, - раек,

мол, стоит того. Дон Кихот поведал ему свое желание и попросил сей же час

обратиться к обезьяне с вопросом: во сне случались с ним разные происшествия

в пещере Монтесиноса или наяву, ему же, дескать, кажется, что тут было

всякое. Маэсе Педро, ни слова не говоря, сходил за обезьяной, посадил ее

перед Дон Кихотом и Санчо и сказал:

- Послушайте, госпожа обезьяна: этот рыцарь желает знать, правда или

нет то, что с ним происходило в так называемой пещере Монтесиноса.

Тут он подал свой обычный знак, обезьяна вскочила к нему на левое плечо

и как будто что-то пошептала ему на ухо, а затем маэсе Педро объявил:

- Обезьяна говорит, что часть того, чему ваша милость явилась

свидетелем и что с вами в указанной пещере произошло, - недостоверна, часть

же правдоподобна, и к вышесказанному она ничего больше прибавить не может.

Буде же ваша милость желает знать подробнее, то в ближайшую пятницу она вам

ответит на все вопросы, а сейчас ее способность угадывать кончилась и раньше

пятницы, как она сказала, к ней не вернется.

- А что я вам говорил? - воскликнул Санчо. - У меня в голове не

укладывалось, чтобы все, или хотя бы половина того, что вы, государь мой,

нарассказали о событиях в пещере, оказалось правдой.

- Будущее покажет, Санчо, - возразил Дон Кихот, - всеразоблачающее

время ничего не оставляет под спудом - все вытаскивает на солнышко, даже из

недр земли. А теперь довольно об этом, пойдем посмотрим раек доброго маэсе

Педро: мне сдается, что он готовит какую-нибудь новинку.

- Какую-нибудь? - воскликнул маэсе Педро. - В моем райке шестьдесят

тысяч новинок. Смею вас уверить, сеньор Дон Кихот, что мой раек - одна из

самых любопытных вещей на свете, а когда не верите мне, верьте делам моим.

Итак, мы начинаем, час поздний, а нам немало предстоит еще сделать,

рассказать и показать.

Дон Кихот и Санчо повиновались и пошли смотреть раек, а раек уже был

установлен, открыт, и вокруг него горели восковые свечи, от коих он весь

сверкал ярким блеском. Маэсе Педро спрятался за сценой, ибо ему надлежало

передвигать куклы, а впереди расположился мальчуган, помощник маэсе Педро, в

обязанности коего входило истолковывать и разъяснять тайны сего зрелища и

показывать палочкой на куклы.

И вот когда иные обитатели постоялого двора уселись, иные остались

стоять прямо против райка, а Дон Кихот, Санчо, юный слуга и студент заняли

лучшие места, помощник начал объяснять, а что именно - это услышит или

узнает тот, кто послушает мальчугана или же прочтет следующую главу.

1 Рехидор - член городского или сельского управления.

2 Освобождение Мелисендры. - Мелисендра и Гайферос - герои старинных

испанских романсов, в основе которых лежит старофранцузская хроника,

приписываемая архиепископу Турпину. Согласно романсам, Мелисендра - дочь

императора Карла Великого и невеста его племянника Гайфероса. Накануне

свадьбы ее похитили мавры, у которых она находилась в течение многих лет,

пока Гайферос не нашел ее и не освободил из плена.

3 Благородный (ит.).

4 Правильно: buon compagno - добрый малый (ит.).

5 Геркулесовы столпы - горы на обоих берегах Гибралтара, с которыми, по

преданию, связан один из двенадцати подвигов Геркулеса.

6 Великанша Андадона - персонаж "Амадиса Галльского", безобразная

женщина огромного роста.