Глава XXXVII,

в коей продолжается славное приключение с дуэньей Гореваной

Герцог и герцогиня были в восторге, что Дон Кихот принял всю эту их

затею за чистую монету, но тут заговорил Санчо:

- Боюсь, как бы сеньора дуэнья не подложила мне свинью по части моего

губернаторства. Я слыхал от одного толедского аптекаря, - больно речистый

был человек, - что куда только сунут свой нос дуэньи, там уж добра не жди.

Бог ты мой, до чего же их ненавидел этот самый аптекарь! Из этого я

заключаю, что коли все дуэньи - назойливые и наглые, какого бы звания и

состояния они ни были, то что же должна собой представлять дуэнья Горевана,

как называют эту графиню, настоящая фамилия которой то ли Три Фалды, то ли

Три Хвоста? Ведь у нас в деревне фалды хвостами зовут.

- Помолчи, друг Санчо, - сказал Дон Кихот, - эта сеньора дуэнья прибыла

ради меня из далеких стран, и потому я не допускаю мысли, чтобы она

принадлежала к числу тех дуэний, о которых толковал твой аптекарь, тем более

что она - графиня, графини же если и бывают дуэньями, то только при

королевах и при императрицах, а у себя дома они - высшая знать, и им

прислуживают другие дуэньи.

Тут вмещалась в разговор при сем присутствовавшая донья Родригес.

- В услужении у нашей сеньоры герцогини находятся такие дуэньи, -

заметила она, - которые при благоприятном стечении обстоятельств также могли

бы быть графинями, но только ведь человек предполагает, а бог располагает.

Как бы то ни было, говорить дурно о дуэньях я никому не позволю, особливо о

старых девах, - хоть я и не из их числа, а все-таки преимущество

дуэньи-девицы перед дуэньей-вдовой для меня ясно и очевидно, и кому

вздумается нас, дуэний, стричь, у того ножницы к рукам пристанут.

- Ну положим, - возразил Санчо, - мой знакомый цирюльник говорит: у

дуэний столько есть чего остричь, что уж лучше эту кашу не мешать, хоть она

и крутенька.

- Прислужники испокон веков во вражде с нами, - возразила донья

Родригес, - они днюют и ночуют в передних, мы у них всегда перед глазами, и

оставляют они нас в покое, только когда богу молятся, а все остальное время

сплетничают, перемывают нам косточки и чернят наше доброе имя. Нет уж, как

они себе хотят, эти чурбаны, а мы назло им будем себе жить да поживать, да

еще у важных господ, хотя, впрочем, мы там и голодаем и прикрываем нежное

свое тело, - а у кого оно, может, и не такое уж нежное, - черными хламидами,

вроде того как на время праздничной процессии прикрывают и застилают коврами

навозные кучи. Честное слово, если бы мне только позволили и вышел

подходящий случай, я бы не то что здесь присутствующим, а и всему миру

доказала, что дуэнья есть вместилище всех добродетелей.

- Я полагаю, - молвила герцогиня, - что добрая моя дуэнья донья

Родригес права, и права вполне, но только сейчас не время вступаться за себя

и за других дуэний и оспаривать мнение негодного этого аптекаря,

укоренившееся в душе почтенного Санчо Пансы.

На это Санчо сказал:

- С тех пор как мне ударило в голову губернаторство, я уже не страдаю

слабостями, присущими слуге, и на всех дуэний на свете мне теперь в высшей

степени наплевать.

Спор о дуэньях, вероятно, еще продолжался бы, но в это время снова

послышались флейта и барабаны, что возвещало вступление дуэньи Гореваны в

сад. Герцогиня спросила герцога, не следует ли выйти ей навстречу, потому

что она как-никак графиня и знатная особа.

- Раз она графиня, - отвечал за герцога Санчо, - то я положительно

утверждаю, что вашим величиям надлежит выйти ей навстречу, но раз она вместе

с тем дуэнья, то я полагаю, что вам ни на один шаг не следует сдвигаться с

места.

- Кто тебя просит вмешиваться, Санчо? - спросил Дон Кихот.

- Кто просит? - повторил Санчо. - Я вмешиваюсь потому, что имею право

вмешиваться, как оруженосец, обучавшийся правилам вежливости в школе вашей

милости, а ведь вы - наиучтивейший и наиблаговоспитаннейший рыцарь, вы всем

учтивцам учтивец, и вы же сами говорите, ваша милость: по этой части что

пересолить, что недосолить - прок один, и довольно, - кажется, я достаточно

ясно выразился.

- Санчо совершенно прав, - заметил герцог, - прежде посмотрим, какова

графиня с виду, а затем установим, какие почести ей подобают.

В это время, так же точно, как и в первый раз, вошли барабаны и флейта.

И на этом автор заканчивает краткую сию главу и начинает новую, в

которой будет продолжаться то же самое приключение, а оно является одним из

наиболее достойных внимания во всей нашей повести.