2.1.2. Основания, ресурсы, легитимность и эффективность власти

Мы уже затронули вопрос об основе власти. От нее следует отличать основания власти, т. е. средства, которые используются для воздействия на объекты власти, способы воздействия на них. Различают также ресурсы власти — потенциальные основания власти, т. е. такие средства, которые могут быть использованы, но еще не используются или используются недостаточно. Всестороннее изучение как фактически используемых, так и возможных оснований власти дает представление о потенциале власти. Учет же ресурсов сопротивления этому потенциалу позволяет оценить силу вла­сти.

Классификация ресурсов власти зависит от критерия, по которому она осуществляется. В качестве такого критерия можно использовать тип носителя власти или так называемый антрополо­гический принцип (в его психоаналитической конкретизации). Классификация по типу носителя различает ресурсы власти законодательной или судебной, власти государственной и партийной, вла­сти центральной и региональной, личной власти лидера и анонимной власти аппарата и т. д. это раз­личие весьма существенное, кроме того носители одного типа власти могут выступать как ресурс для другого (аппарат для лидера, партии; местная власть для центральной и т. п.). Но во всех случаях, даже когда власть в данный период не использует ни одно из своих средств, т. е. вообще не проявляет себя, наличие потенциала власти критически важно. Сознание наличной, хотя и не актуализирован­ной власти само по себе оказывает сильное дисциплинирующее и организующее воздействие на по­тенциальные ее объекты, в некотором отношении не менее сильное, чем реально действующая, «употребленная» власть.

Классификация по антропологическому принципу выявляет типы основных мотивов, т. е. того непосредственного, что вызывает поведение объекта власти желательное для ее субъекта, на­пример, страх, убеждение, интерес. Грани, отделяющие их друг от друга, конечно, относительные.

Опора на интерес отдельного человека или всей группы характерна для большинства субъек­тов власти. Прежде всего интересом руководствуется и объект воздействия. Обращение к интересу является основным ресурсом власти в развитом гражданском обществе. Известный американский политолог Д. Истон определил политику как отношения рационального избирателя и рационального политика. Политик думает: «Что я могу обещать⁷» — избиратель: «Что это мне дает?». Их отношения приобретают характер торга. Мощность ресурса, типа интереса определяется экономическим потен­циалом, возможностями передвижения в иерархической структуре, привлекательностью ожидаемого статуса, налоговой и кредитной политикой и т. д. Но интерес может формироваться не только в ре­зультате рационального расчета, последний может подкрепляться чувствами. Национальные и рели­гиозные чувства, восторг и ненависть, зависть и негодование не выступают отдельно, самостоятель­но, но они - всегда мощный дополнительный фактор воздействия.

В качестве самостоятельного ресурса следует рассматривать лишь чувство страха. Страх за жизнь, здоровье, имущество, благосостояние, за близких людей -это результат уже использованного принуждения (о принуждении непосредственно - несколько ниже), либо убеждения в его возможно­сти. Использование поощрения (заинтересованности) наиболее распространено в условиях, когда классовые антагонизмы ушли в прошлое и основным в обществе является "средний класс". Основой законопослушности граждан здесь становится не страх, а привычка к порядку, высокий уровень раз­вития культуры, материальное благосостояние большинства. Напротив, принуждение наиболее рас­пространено в отсталых странах со слабыми демократическими традициями и институтами. В обще­ствах с развивающейся экономикой и сильным индивидуализмом (пример — Россия) отчетливо про­сматривается соревнование двух основных ресурсов власти: материального интереса и его символа -денег, с одной стороны, и принуждения и страха, - с другой. Как и интерес, страх в открытой и скры­той форме способен влиять на убеждение.

Убеждение формируется в результате внушения. Главное в нем - это превращение установки субъекта властвования во внутренний императив действия для его объекта, исполнителя. Ресурс внушения и убеждения определяется как духовным состоянием общества, так и средствами влияния на него, например, работой средств массовой информации. Обычно тот, кто владеет ими, обладает и ресурсом убеждения. Было бы упрощением считать, что убежденность - это всегда положительный ресурс власти, в то время как страх - это исключительно негативный ресурс. Вопрос в том, о какой убежденности идет речь. Если убежденность агрессивна, оправдывает насилие, распространение страха, то она может быть разрушительной и гибельной как для объекта властвования, так и для но­сителей убеждения. Опыт показывает, что убежденность может оказаться формой глубокого самооб­мана, основой жестокости во имя великих целей.

Действительно, ресурсы власти типа страха и убеждения часто становились источником ил­люзий, искаженных восприятий и неадекватных оценок. Подсознательный страх становится убежде­нием, рождает мазохистскую радость, потребность угнетения. Возникают поразительные парадоксы. С одной стороны, любое подчинение причиняет подчиняемому ущерб. Против угнетателей возника­ют чувства возмущения и ненависти. Однако, с другой стороны, естественной является также тен­денция подавить это чувство или даже заместить его чувством слепого восхищения. Как считал Э. Фромм (крупнейший психоаналитик), у этого восхищения две субъективные функции, ведущие к уп­рочению власти. Во-первых, устранить болезненное и опасное чувство ненависти, а во-вторых, смяг­чить чувство унижения. Если властитель умен, удивителен, смел и прекрасен, то нечего стыдиться подчинения ему. В результате при угнетающей власти неизбежно возрастание либо ненависти к ней, либо сверхвосхищения. Такие превращения Фромм называет бегством от свободы, т. е. иррацио­нальной потребностью подчиняться властителю и восхищаться им. Но цена такого бегства - автома­тизированный конформизм, при котором индивид перестает быть самим собой, полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и становится точно таким же как все ос­тальные, и таким, каким они хотят его видеть. Нетрудно заметить, что приписывание, например, по­литическим лидерам многих замечательных качеств, большей частью которых они в действительно­сти не обладают составляет подлинную основу их харизмы в такой стране как Россия, так же, как конформизм является негативной чертой политического наследства нашего прошлого.

Приведенные соображения о различных ресурсах власти уже подвели нас к анализу тех из них, которые выходят за рамки указанных классификаций. Прежде всего, это принуждение и язык. Западные политологи различают в принуждении использование силы на основе закона и наси­лие, т. е. противозаконное использование силы. Но и действия, нарушающие закон, в свою очередь, разделяются в массовом сознании на объяснимые и оправданные, и такие, которые вызывают осуж­дение. Последнее чаще всего возникает тогда, когда единичные акты насилия превращаются в массо­вые, т. е. в насилие над массой. Главный результат насилия в том, что люди вынуждены вести себя не так, как они хотели бы, будь на то их воля. Не следует забывать о том, что принуждение может про­являться в разных формах, более открытых или замаскированных: оно может быть физическим, на­правленным на повреждение тела; психологическим, направленным на повреждение психической конституции человека; моральным, направленным на достижение желаемого поведения вопреки внутренним моральным установкам личности.

Мощным ресурсом власти, тесно связанным с убеждением, но не совпадающим с ним, явля­ется такой элемент политической культуры как язык. Он может объяснять и затемнять (обманывать), может внушать интерес подлинный и ложный, пробуждать страх или отвагу. Слово может многое. Но политический язык не сводится к словам речей или текстов, у него есть и особая, символическая форма: совокупность специальных знаков достоинства, условных сигналов, эмблем, ритуалов. Поли­тический язык есть средство поддержания непрерывного контакта между властью и гражданами. Он может быть рационален в различной степени. В случае избыточной идеологизации политики, преоб­ладающую роль в нем играют различные стилистические приемы типа языковых трюков, штампов и т. п. Тогда важным становится не столько то, что говорится и печатается, сколько как это делается, к кому, когда, где обращено, а также то, о чем вообще умалчивается или на что намекается. Политиче­ская реальность как бы заклинается магическими формулами типа "народ и партия едины", "всеоб­щее одобрение", "исторический выбор" и т. п. Недаром политический текст всегда нуждается в рас­шифровке, в нем надо уметь "читать между строк". Таким образом, овладение средствами массовой информации как ресурс властвования само по себе является недостаточным и должно обязательно реализоваться через использование языка — формы фиксации политических идей и практики власти, в которой одновременно и обнаруживается, и скрывается (кодируется) их подлинный смысл.

Исследование ресурсов власти представляет собой последовательную смену двух подходов к ним редукционистского (аналитического) и синтетического. Редукционистский подход предполага­ет выявление элементарных клеточек ресурсов власти, составных частей базы властвования. Но это только первый, аналитический этап. Следующий, более сложный этап исследования требует синте­тического подхода, т. е. выявления реальных комбинаций этих элементарных видов ресурсов в кон­кретном обществе (убеждения и страха, интереса и убеждения, страха и интереса и т. д.). В целом формирование и функционирование любой реальной власти основывается обычно на использовании всех ее возможных ресурсов.

Ссылаясь на концепцию Вебера, мы уже касались понятия легитимности власти (господства). Рассмотрим его подробнее. Этот термин получил широкое распространение в Европе в начале XIX века для того, чтобы противопоставить власть французского короля, свергнутого революцией, как легитимную, т. е. единственно законную, правомерную, власти Наполеона Бонапарта как узурпатор­ской, незаконной, нелегитимной.

Однако, само представление о легитимности формировалось задолго до этой революции, еще в средневековую эпоху. Оно выражало право и обязанность верховной власти поступать согласно обычаям, традициям, устоявшимся правилам ее поведения, осознание предпочтительности общепри­знанного порядка перед его произвольным нарушением. В сущности, это представление об обяза­тельности соблюдения властью религиозных норм и церковных догматов и подчинения народа ей в этом и только в этом случае заключено во всех средневековых политических учениях. Таким обра­зом, суть легитимности власти состоит в признании права носителей власти предписывать нормы поведения другим индивидам.

Как мы видели, Вебер выделил три исторических типа легитимности: традиционный, хариз­матический и легальный (конституционный). Первый, исторически более ранний тип воплощался во власти монарха, основанной на праве наследования престола. Здесь именно традиция (особенно ре­лигиозная) санкционировала в глазах народа царскую власть. Акции царя, которые противоречили народным обычаям и представлениям о царе, могли выполняться только с опорой на прямое и грубое насилие. Так, например, Иван Грозный для своих кровавых дел должен был создать опричнину. В глазах же высших сословий формула легитимности выражалась в нормах также традиционного ко­декса чести: дворянин до тех пор связан присягой, пока царь держит свое слово. Именно такой была и основа легитимности власти французского короля, свергнутого в частности и потому, что он сам подорвал ее своими действиями.

На противоположных основаниях базировался тип легитимности, присущий власти узурпато­ра - Наполеона. Это была харизматическая легитимность, легитимность власти вождя, вытекающая прежде всего из его особых личных качеств, "гения", которые делают его способным руководить на­родом, выполняющим важнейшую историческую задачу. Только признание за ним таких качеств да­вало ему право на власть. Народ перестает поддерживать вождя, потому что разочаровывается в его харизме, убеждается в отсутствии у него той силы дара, которой ранее безгранично доверял. Тогда опять-таки остается возможность опоры лишь на прямое насилие.

В современных западных обществах развит третий, конституционный тип легитимности, на­зываемый еще либерально-демократическим. Он основан на свободном волеизъявлении граждан, вы­борности всех центральных органов власти народом, конституционной ограниченности сферы дея­тельности государства, равноправии всех политических сил, действующих в рамках закона. Консти­туционалистская легитимность - результат долгой социокультурной эволюции этих обществ, пре­вращения гуманистических принципов, прежде всего свободы и прав человека, в основополагающую черту, норму образа жизни народа Конституционная легитимность, тип легального господства ко­нечно вовсе не означают, что абсолютно все граждане принимают и оправдывают данную власть, а тем более поддерживают конкретный политический курс В обществе всегда есть критики правящей группы, несогласное меньшинство. Тем не менее, принимаемые законы и указы исполняются основ­ной частью общества, согласной с данной властью. Легитимность и легальность - далеко не одно и то же. Оппозиция в конституционном государстве действует легально, стремясь в рамках закона сме­нить носителей власти, утративших в ее глазах свою легитимность. Но в нем, так же, как и при дру­гих типах легитимности, всегда кроме легальной власти и легальной оппозиции существует и неле­гальная власть (например, мафиозные структуры или группировки политических террористов) и не­легальная оппозиция. Нелегальную власть, в свою очередь, не следует путать с неофициальной вла­стью типа власти политических кланов или лобби. И те, и другие обладают определенной долей по­литической власти, либо борются за нее и ее увеличение. Однако, главное - это то, что внутри самих подобных структур тип легитимности властвующих в них не является легальным, а является скорее харизматическим или патриархальным (псевдосемейным); в глазах же большинства граждан консти­туционного государства их власть вообще нелегитимна.

Итак, легитимность - социокультурная характеристика власти. Это означает, что она может оцениваться, даже измеряться, но не поддается полной формализации. Чем более устойчивы нормы поведения в обществе, тем более однозначную оценку легитимности можно дать. В обществе, пере­живающем модернизацию, смену организации власти (как российское общество), легитимность вла­сти является реальностью лишь частично и скорее представляет собой проблему. Поэтому оценка уровня легитимности власти в такой ситуации весьма сложна, требует учета многообразных факто­ров.

Что является первичным критерием легитимности? В ответе на этот вопрос сталкиваются два взгляда, две позиции: либерально-демократическая и прагматическая. Согласно либерально-демократической позиции, легитимной следует признать только такую власть, которая сформирова­на в результате демократических процедур. На это сторонники политического реализма, прагмати­ческой позиции, возражают: главное в другом, легитимна власть, которая является устойчивой и способна поддерживать в обществе порядок и стабильность. Пусть власть захвачена в результате на­силия, переворота, революции, но если она доказала свою устойчивость, навела порядок, то ее следу­ет признать. Именно так поступили США, признав СССР через 15 лет после Октябрьской революции И наоборот, власть, сформировавшаяся демократическим путем, но не способная предотвратить гра­жданскую смуту, общественный конфликт, грозящий перерасти в войну, ставящий под угрозу саму целостность государства, не является легитимной.

И все же сегодня, с уходом с политической сцены или ослаблением многих диктаторских и авторитарных режимов, либерально-демократический подход возрождается. Основой легитимности является убеждение в правомерности данной власти. Заключение о наличии такого убеждения можно сделать прежде всего, исходя из свободного выражения гражданами своей воли. Вместе с тем подход к легитимности с позиций политического реализма не утрачивает своего значения, особенно в облас­ти внешней политики. Не следует, вероятно, и излишне противопоставлять эти два подхода. Опыт показывает, что не все демократии устойчивы, но все диктатуры исторически обречены

Особой разновидностью легитимности является этническая легитимность, т. е. формирова­ние властных структур, политической элиты по национальному признаку, становящемуся в таком случае основой и оправданием претензий на власть лиц, принадлежащих к данной национальной общности. Можно предположить, что этническая легитимность не имеет длительной исторической перспективы, так как ведущей тенденцией мирового развития является переход все большего количе­ства государств к конституционному типу легитимности.

Легитимность не только теоретическая проблема современной политологии, но и острейшая практическая задача любых властных систем. Отсутствие широкой легитимности власти неизбежно ведет к нежеланию подвластных признавать любые акты власти независимо от их рациональности: решения принимаются, но не выполняются, - власть "буксует", растет нестабильность. Только посто­янное воспроизводство легитимности делает власть прочной и надежной. Вот почему власть придер-жащие так заботятся о нем (а если не заботятся, то рано или поздно теряют власть).

В политологии выделяются три уровня легитимности власти: идеологический, структур­ный и персоналистский. Идеологический уровень основан на соответствии власти устоявшемуся типу представлений о справедливости. Власть, поощряющая индивидуализм, требующая от граждан лич­ного свободного выбора и ответственности за него, ориентации прежде всего на собственные силы и возможности, не будет пользоваться поддержкой, широким признанием там, где длительное время в качестве высших культивировались такие ценности как коллективизм, равенство (пусть и в бедно­сти), возложение на власть всей полноты ответственности и за благосостояние граждан, и за приня­тие решений. Самым простым способом достижения идеологической легитимности является прямое отождествление субъекта власти с ее объектом: "народ и партия едины", "народ и царь...", "народ и вождь...", и т. д. Такой способ был характерен для тоталитарных режимов. В демократических обще­ствах все сложнее. Но и там лидеру и всей правящей элите многое прощается, если проводимая поли­тика в целом соответствует менталитету ("складу ума") народа. И наоборот, лидер, разрушающий сложившийся менталитет, власть, бросающая вызов прочно устоявшимся представлениям, вековым традициям, фундаментальным ценностям, очень многим рискует. Например, народ, привыкший счи­тать себя "великим" и "сильным", весьма ревниво относится к снижению международного престижа своего отечества и никогда не будет долго терпеть правительство, допускающее его.

Идеологический уровень легитимации проявляется также в мере доверия граждан знаниям, профессионализму управляющих. Легитимность нуждается в постоянном подтверждении успехами. Невыполнение обещаний ослабляет доверие к власти. Можно сказать, что легитимность власти во­обще находится в прямой зависимости от ее эффективности и результативности.

Структурная легитимность преобладает в устойчивых обществах, где заведенный порядок формирования властных структур стал привычным. Люди признают власть, потому что она сформи­рована на основе существующих правил. Стержнем такой легитимности является убежденность в правомочности существующей политической системы. Доверие к системе автоматически распро­страняется на лиц, избранных законным образом.

Персонализированная легитимность основана на одобрении данного властвующего лица (лидера). Властвующая личность как бы отождествляется с идеалом, с личным выбором. Персонали­зированная легитимность близка к харизматическому типу и может перерастать в него. Однако меж­ду ними больше различий, чем сходства. Хотя лидеру с персонализированной легитимностью дове­ряют, испытывают к нему симпатию, но в целом в отношении к нему все же господствует рациональ­ный подход, расчет. Харизма же рождает любовь, восторг, поклонение, готовность к полному подчи­нению. Персонализированная легитимность нуждается в подкреплении идеологической и структур­ной. Харизма может противопоставлять себя стереотипам сознания и особенно структурам.

В соответствии с реальным соотношением значимости этих уровней легитимности для дан­ной власти, она формирует свою политику легитимации, в которой использует разнообразные сред­ства. Самым верным из них, как было указано, является разработка и реализация в политике в целом таких социальных технологий, которые на деле демонстрируют успех в разрешении проблем, дости­жении общественно значимых целей. Не последнюю роль играет разъяснение проводимого полити­ческого курса и его обоснование, для чего используется обширная политическая, правовая, мораль­ная и интегрирующая их в себе идеологическая аргументация.

У власти всегда велик соблазн попытаться возместить недостаток реальных успехов своей политики чисто пропагандистскими мерами воздействия на психологию масс. Но "успех" пропаганды немыслим без ограничения или даже полного блокирования доступа к альтернативным источниках информации. Непосредственные результаты таких действий власти - предотвращение или уменьше­ние поводов для волнений и сомнений в массах, роста оппозиционности. Более отдаленные последст­вия - привычка масс только к одной правительственной информации. Если такая стратегия легитима­ции на протяжении длительного периода является главной, чуть ли не единственной, пропаганда приобретает все более иррациональный характер, то мы наверняка имеем дело с какой-то разновид­ностью тоталитарного режима. Хорошо известно, что сталинский и гитлеровский режимы держались не только на страхе, но и на исключительно энергично осуществлявшейся пропагандистской обра­ботке населения, на абсолютной монополии на информацию. Для духовного раскрепощения общест­ва, избавления от совершенно одностороннего и тенденциозного видения внешней и внутренней по­литической реальности во втором случае пришлось пройти через военное поражение, полный крах государства, смену поколений, а в первом - почти то же самое, но в другом порядке: смену поколе­ний, "мирное" поражение, крах государства, причем этот процесс (раскрепощения) не завершен и се­годня. Впрочем "свято место пусто не бывает", и любители замещать реальность пропагандой (только другого содержания) не перевелись и, наверное, никогда не переведутся, хотя монополии на инфор­мацию уже нет. Но следует помнить, что подобная .стратегия способна обеспечить только псевдоле­гитимацию, а в конечном счете ведет к делегитимации (т. е. потере легитимности) власти.