С.Л.Ария Жизнь адвоката

имущественные, хозяйственные преступления подобное наказание применялось далеко не всегда, как правило, лишь в периоды опасности для страны, когда обострение внутренней или внешней обстановки диктовало жесткий курс во всем. Но когда напряженность ослабевала, государство отказывалось от использования этой крайней меры. Так было по окончании гражданской войны, так было после Победы в войне Отечественной.

«Холодная война» с Западом повлекла восстановление этой крайней кары в нашем правосудии. Но последнее десятилетие принесло нам существенное улучшение внутренней и внешней обстановки. В результате за последние годы мы почти не знаем применения смертной казни по «хозяйственным делам».

И было бы противоестественным, непоследовательным, если бы потепление климата внутренней жизни страны сопровождалось ужесточением наказаний за имущественные преступления. Это, на мой взгляд, было бы и неполитичным, так как дало бы пищу для пропаганды взглядов тех, кто выступает на Западе против экономического и культурного сближения с нашей страной.

Поэтому, граждане судьи, защита — против вынесения Палиеву необратимого приговора, требуемого государственным обвинителем.

Позвольте теперь обратиться к анализу конкретных частей обвинения Палиева, так как они требуют существенных изменений.

(Опущена вся часть речи с анализом конкретных пунктов обвинения)

Объяснения защиты подходят к концу. Я сказал что мог, старался опираться на действительные материалы дела. И если говорил о сомнительности, спорности ряда обвинений и квалификаций, то это отражало мое подлинное убеждение в спорности обвинений и ошибочности оценок.

Как мог, я попытался привлечь ваше внимание к несерьезности ссылок на «особо отягчающие обстоятельства».

Как мог, сказал о ряде обстоятельств смягчающих: о помощи следствию, об отсутствии ущерба, о том, что Палиев пострадал однажды по ошибке, о том, что он стар и болен.

121

Иесли не смог донести свою убежденность, что применение смертной казни будет тягостной, горькой ошибкой, — печально.

На Введенском кладбище в Лефортове есть могила доктора Гааза, тюремного врача, который посвятил свою жизнь и отдал все сбережения делу смягчения участи заключенных, каторжников. О нем с почтением и симпатией не раз писал А. Ф. Кони.

На надгробном валуне, окруженном кандальными цепями, выбиты слова, обращенные к потомкам: «Спешите делать добро».

Икогда отвлечешься от нашей суеты и задумаешься, то понимаешь, что Гааз был мудрым человеком. Ибо именно воспоминания о моментах, когда тебе посчастливилось сделать другим бескорыстное добро, светлым пятном остаются в душе навсегда.

Приговорить к смерти старого, больного, не причинившего никому страданий человека, который и так уже повержен, можно — закон разрешает.

Проявить к нему снисхождение тоже в вашей власти. И это будет добром, которое запомнится навсегда вам и запомнится людям. Спасибо.

Приговором Верховного Суда РСФСР Палиев был осужден к смертной казни.

Вышестоящей инстанцией наказание было заменено на лишение свободы.

ДЕЛО ВАСИЛЬЕВА

(Посягательство на жизнь сотрудника милиции)

Васильев обвинялся в посягательстве на жизнь милиционера Фильчикова, выполнявшего свои служебные обязанности.

23 ноября 1967 года Васильев, инкассатор отделения Госбанка, прибыл на служебной автомашине в 21 ч. к магазину «Гастроном»

122

для получения дневной выручки. Подъехав к служебному входу, Васильев направился за выручкой в кабинет директора. Шофер служебной машины Полукаров вошел вслед за Васильевым в магазин и попросил в торговом зале воды, чтобы напиться. Магазин уже был закрыт, продавец Матвеева отказала Полукарову и попросила находящегося здесь сотрудника милиции Фильчикова вывести Полукарова из помещения. Выводя Полукарова за рукав, Фильчиков в коридоре ударил его резиновой палкой, отчего Полукаров упал. Сам Фильчиков прошел далее во двор магазина. Вышедшему в этот момент инкассатору Васильеву Полукаров рассказал о нанесенном ударе и предложил выяснить фамилию милиционера. Направляясь к машине, они увидели Фильчикова, и Полукаров спросил, как его фамилия. Получив ответ, Полукаров записал его для памяти, в связи с чем Фильчиков взял Полукарова за рукав и толк­ нул его к выходу со двора. Васильев в резкой форме одернул милиционера, «толкнул его и пытался затеять с ним драку». Для пресечения его действий Фильчиков применил к нему резиновую палку, нанеся ею несколько ударов. Васильев выхватил револьвер и произвел из него выстрел в живот милиционеру, тяжело его ранив.

По этому обвинению дело Васильева рассматривалось Мосгорсудом в 1967 году.

Товарищи судьи!

Васильев обвиняется в одном из тягчайших преступлений, предусмотренных нашим законодательством. Наказание за него столь сурово, что, если он виновен, вся жизнь его, которую вы держите в руках, будет порушена до основания и на долгие годы. Прежде чем покарать его так тяжко, стоит внимательно разобраться в этом редчайшем деле.

Но чтобы оценивать и делать выводы, нужно иметь верное представление о картине происшедшего, о фактах события. Давайте поэтому восстановим точно в своем сознании эти факты.

Итак, Васильев подъехал к магазину на служебной машине, в которой было 190 тыс. руб., вошел, получил еще 6 тыс. и вышел. Здесь его встретил шофер Полукаров и рассказал, что только что какой-то милиционер без всякого повода ударил его дубинкой по голове и что следовало бы записать его фамилию. Выслушав это сообщение, Васильев вместе с шофером направился к машине, по пути они увидели Фильчикова.

123

Фильчиков же уверяет, что инкассатор с шофером дошли до машины, а потом вернулись обратно специально для расправы с ним. Но это опровергается, во-первых, старшим инкассатором Березовским, который сидел в машине и утверждает, что Васильев и Полукаров появились у машины лишь после происшествия; во-вторых — Полукаровым, который полностью подтверждает объяснения Васильева; в-третьих — логикой: при движении Васильева и Полукарова, о котором говорит Фитьчиков, он должен был дважды встретить их — по пути к машине и от нее, а он признает, что встретил их один раз. Тут мы впервые замечаем, что Фильчиков для чегото фантазирует...

Обратившись к милиционеру, Полукаров спросил его фамилию. Тот ответил с некоторой издевкой, назвав вымышленные фамилию и имя. Полукаров стал записывать. Васильев стоял при этом молча и спокойно. Именно так, подтверждая показания Васильева, описывают эту сцену не только свидетель Полукаров, но также и случайные ее очевидцы, Матвеева и Крылов. Налицо и запись, сделанная Полукаровым.

Вступая в противоречие с показаниями всех этих лиц, Фильчиков говорит нам, что фамилию у него не спрашивали и записей никаких не делали. Снова Фильчиков не в ладах с правдой. Уместно тут подумать: зачем ему это? Полагаю, что он не случайно искажает эти детали. Ведь если у него спрашивали фамилию и записывали ее, то нужно признать, что люди подошли к нему без агрессивных намерений, что Васильев спокойно стоял в ожидании, пока Полукаров спрашивал, доставал ручку, бумагу, писал, и после этого вдруг «неожиданная» ярость Васильева и попытка нападения на него, Фильчикова, охраняемую законом личность! Все это выглядит уже явно неправдоподобно. А якобы ничем не спровоцированная ярость Васильева и нападение с его стороны позарез нужны Фильчикову, чтобы объяснить ими свои дальнейшие действия. Отсюда и следует: «Он подошел и схватил меня за бока», «он подошел и начал толкать» и т. п. Выдумка эта не заслуживает доверия, искусственность ее очевидна.

Когда Фильчиков дернул за рукав Полукарова и тот выронил и бумажку свою, и карандаш, что сделал Васильев? Он

124

говорит: «В резкой возмущенной форме я сказал милиционеру: “Оставьте его, это мой шофер!”» Он утверждает, что вмешательство его выразилось именно в такой форме устного протеста. Статья 69 УПК признает показания подсудимого доказательством по делу. Следовательно, доколе показания его не опровергнуты, они должны считаться достоверными, отражающими правду. По нашему делу показания подсудимого опровергает Фильчиков: «Он мне не замечание сделал, а толкнул меня и схватил за бока».

Защита полагает, что это опровержение не заслуживает доверия. Фильчиков вообще склонен к ложному описанию событий происшествия. В этом нетрудно убедиться путем сравнения его показаний на предварительном следствии и в суде — полный разнобой в описании поступков всех участников этой истории. Но он к тому же прямо и остро заинтересован в том, чтобы приписать Васильеву агрессивные действия. Не по злу заинтересован, а ради собственного спасения. Вспомните, что он нам сказал здесь, в суде: «Раз палку применил, значит, нужно задерживать и вести в отделение, так как палку только за серьезное дело применять можно». Ход мыслей у него чисто «профессиональный»: задержание, по Фильчикову, производится не по причине действий нарушителя порядка, а наоборот — по причине применения палки...

Значит, Фильчиков в случае беспричинного избиения им коголибо палкой оказывается в плену собственного безобразия: или ему придется ответить за это, или нужно приписать своей жертве такие действия, которые оправдывали бы нанесение ей побоев. Надо думать, что Фильчиков не стал долго колебаться в выборе... Поэтому показания его не назовешь чистым как родник источником истины. Они явно не годятся для опровержения показаний Васильева.

Но, помимо отсутствия убедительного опровержения, показания Васильева еще и подтверждаются рядом данных. Это показания свидетеля Полукарова. Это данные о характере Васильева.

О свойствах его характера мы имеем сведения за последние десять лет. Мы знаем, что в быту он скромный и добрый человек. Мы знаем, что на производстве и на службе он пре-

125

дельно дисциплинирован. Знаем и то, что за годы службы на флоте он безупречно выдержал проверку на твердость, сдержанность, силу воли в суровых условиях дальних заграничных походов. Не истерик, не хулиган, не драчун, человек уравновешенный, строго контролирующий свои поступки. Поэтому с высокой степенью вероятности мы, зная его, можем сказать: Васильев не стал бы затевать драку, как это утверждает Фильчиков, а заодно и обвинитель, но он мог твердо потребовать прекращения произвола.

Что было далее, мы знаем: требование Васильева вызвало взрыв негодования у Фильчикова. В его служебной характеристике отмечено, что он «вспыльчив». Сам он говорит нам: «У меня тоже самолюбие есть». И верно, понять его можно: ему, представителю Советской власти, в таком тоне предлагают оставить в покое этого «писаку» Полукарова?! Он сильно вспылил. И уже не от имени Советской власти, а по причине своего личного «норова», которому — не перечь! — начал наносить Васильеву удары.

В ходе судебного следствия мы затратили немало времени на выяснение вопроса: знал или не знал Фильчиков, что избивает инкассатора? Защита сдается в этом споре с обвинением и признает: не знал. Более того, я твердо убежден теперь, после речи прокурора, что Фильчиков не знал о служебной принадлежности Васильева. Убежден потому, что такие натуры, как Фильчиков, способны беспричинно избить человека только в расчете на полную безнаказанность для себя. А бить казенного человека, да еще вооруженного государством, это было более чем рискованно. Нет, не знал об этом Фильчиков! Думал, обойдется как обычно.

Куда он бил? По голове и лицу. Об этом скромно умалчивается в обвинительном заключении, но мы теперь знаем об этом от самого Фильчикова, от Шатилова, Березовского и других, видевших потом эти багровые полосы на лице и лбу Васильева.

Чем он бил? Орудием, которое официально именуется «палкой». В действительности это полноценная дубинка с металлическим сердечником, динамическая сила удара которой весьма внушительна! 85–95 килограммов! Можно поверить

126

Васильеву, когда он говорит, что у него темно в глазах стало и он понял, что сейчас рухнет без сознания.

Васильев выстрелил в милиционера, чтоб прервать избиение. И уехал.

Таковы факты этого происшествия. А теперь можно перейти к их оценке. Теперь давайте будем судить Васильева.

Впостановлении Пленума Верховного Суда Союза указано, что по статье 191-2 УК можно квалифицировать посягательство на жизнь милиционера, который выполняет свои служебные обязанности, то есть действует в рамках закона. Легко доказать, что действия Фильчикова носили незаконный характер, так как инструкция о применении палки запрещает наносить удары по голове и лицу. Одно это уже исключает применение к Васильеву суровой статьи 191-2 . Но такой мотив приговора очень огорчил бы защиту. Ибо коренной вопрос дела, вопрос политический, затрагивающий каждого из нас лично, иной: вправе ли был милиционер Фильчиков вообще поднимать руку (а тем более с дубиной) на советского гражданина Васильева?

Статья 127 Конституции СССР устанавливает, что личная неприкосновенность граждан гарантируется законом. Понимая, что наделение милиции правом бить палкой может вступить в противоречие с Конституцией, авторы инструкции были чрезвычайно осторожны, определяя условия, при которых допустимо применение этого орудия. Они прямо обусловили его применение ситуацией, при которой всякий гражданин вправе нанести другому удары, ситуацией необходимой обороны от преступника. Во вводной части инструкции прямо указано, что палка применяется на основании статьи 13 УК, то есть при обороне.

Далее перечисляются конкретно те случаи, когда возможна такая оборона. Ни одного из крайних положений, перечисленных в инструкции, Фильчиков перед собой не имел. И потому само применение им дубины к Васильеву носило противозаконный, скажем проще — преступный, характер.

Вобвинении противодействие Васильева названо «посяга­ тельством на жизнь милиционера, выполнявшего свои законные обязанности». Вдумайтесь, что предлагают вам одобрить

127

приговором: по сути вам предлагают признать, что милиционер вправе по своему усмотрению избить всякого, кто ему несимпатичен... Для этого ему достаточно лишь впоследст­ вии сказать, что тот «толкнул» его... Страшно подумать, что будет, если вы подтвердите авторитетом судебного приговора эту точку зрения на полномочия милиции, точку зрения, политический смысл которой явно не был продуман в прокуратуре до конца... С глубоким уважением отношусь я к трудной и опасной работе нашей доблестной милиции, но пусть она меня, как и раньше, бережет!

Поэтому нужно не только признать противозаконным само применение Фильчиковым резиновой палки, но и частное оп­ ределение вынести о преступлении Фильчикова. А статью 191-2 убрать из дела, чтобы не вводила в соблазн иных носителей резиновой дубины.

Дальше анализировать уже проще. Если действия Фильчикова были не выполнением служебной обязанности, а неправомерным нападением на гражданина, то ситуация и для Васильева резко меняется. Перед ним был уже не пользующийся повышенной защитой носитель власти, а просто распоясавшийся хулиган в мундире. А против хулигана, как известно, можно обороняться. Хулиган был вооружен, и оружие у него было нешуточное, сокрушительные удары обрушивались на череп Васильева. И потому Васильев, согласно статье 13 УК, вправе был отвечать преступнику не менее серьезно.

В этой статье УК говорится, что превышением пределов необходимой обороны признается явное несоответствие средств обороны и нападения, то есть явное самому обороняющемуся. Я не уверен, что Васильеву было «явно» несоответствие вреда от выстрела той опасности, которую представляли удары дубиной. Когда эти 90 килограммов раз за разом обрушивались на его голову, то ни думать о защите руками, ни размышлять о приискании такой же дубины, ни радоваться прочности своего черепа было Васильеву некогда. Но если даже наделить Васильева сверхъестественной способностью к размышлениям в таком положении, как это делает обвинитель, то и тогда действия его не идут далее превышения пределов необходимой обороны, то есть статья 111 УК.

128

Есть тут и еще один вопрос, в котором защита не может согласиться с прокурором. В речи обвинителя утверждается, что Васильев выстрелил не под влиянием душевного волнения, а вполне хладнокровно. Так ли это? Даже сто лет назад,

взадавленной, забитой царской России людям было доступно чувство личного достоинства и чести. Страдания физические, голод, каторга переносились легче, чем поругание личного достоинства. И когда Вера Засулич выстрелом в царского сатрапа выразила протест против гнусной порки студента Боголюбова, оправдание ее было встречено восторгом всей передовой части общества. С тех пор немало воды утекло, и самосознание наших людей неизмеримо выросло. Полстолетия Советской власти были посвящены не только строительству социалистической экономики, но и воспитанию нового человека. Человека с большой буквы, свободного от приниженности, гордого своей великой страной, обладающего высокоразвитым чувством личного достоинства. Всеми этими качествами, воспитанными в нем Советской властью, обладает и Васильев. И потому беспричинное избиение его по голове, в присутствии товарища по работе не могло не вызвать

вего душе глубочайшего волнения. Тяжкое оскорбление действием, безусловно, отразилось и на его способности хладнокровно оценить характер провокации Фильчикова. Полагаю, что состояние аффекта, в котором был Васильев, также должно быть учтено при оценке совершенного им.

Все это относится к гражданину Васильеву. Но в этой истории он был не только гражданином. Он был еще и стражем при государственных ценностях. Стражем, которого наставляли, что он должен быть бдителен, что он часовой на важном посту, что он несет уголовную ответственность за бездействие при нападении, что форма, даже милицейская, на нападающем не должна притуплять его способности к отпору. Вы слышали здесь показания руководителей инкассаторской службы Госбанка Союза и потому знаете, как наставляют инкассаторов.

Поэтому, когда нападение, в напряженном ожидании которого всегда находится инкассатор на своей опасной работе, началось, когда посыпался град ударов, от которых темнеет в

129

глазах и он вот-вот свалится, он ответил так, как его обучило государство, и тем единственным оружием, которое государство вручило ему для защиты.

Вот почему мы можем признать, что действия Васильева диктовались не только его правом на необходимую оборону, но и его служебной обязанностью обороны и потому вдвойне ненаказуемы.

Его нужно оправдать.

Приговором Московского городского суда Васильев был признан виновным в том, что, «находясь в состоянии необходимой обороны от нападения со стороны милиционера Фильчикова, под влиянием душевного волнения превысил ее пределы, причинив при этом Фильчикову тяжкие телесные повреждения», то есть по статье 111 УК. Осужден к 6 месяцам лишения свободы (истекавшим через несколько дней после приговора).

В адрес Главного управления милиции суд вынес частное определение о противозаконных действиях милиционера Фильчикова.

ДЕЛО ПРОФЕССОРА КОТЕНКО

(Обвинение во взятках. Фрагменты речи)

Проректор одного из наиболее крупных юридических вузов профессор Котенко Н. Ф. был арестован и предан суду по обвинению в получении взяток за содействие в поступлении в институт. Обвинение возникло на почве показаний арестованной ранее сотрудницы института Собчак, однако далее получило дополнительное развитие.

Дело рассматривалось Верховным Судом РСФСР по 1-й инстанции в 1987 году.

Уважаемые судьи!

Начну с того, что необычное это дело. Из речи прокурора следует, что это не просто суд над Котенко. Обвиняется в продажности наш юридический вуз. Тень брошена обвини-

130