Пономарев_диссертация

21

Литература путешествий, по мнению ряда ученых, – феномен двадцатого столетия, связанный с развитием глобального туризма, а в философском плане

– с понятиями «массовый человек», «массовые коммуникации», «массовая литература»24. Некоторые исследователи вовсе исключают «travel writing» из сферы «литературы» как сочинения специальные, «non-fiction»25. Другая обширная группа ученых рассматривает путешествие как архетипическую форму, восходящую корнями к литературам древности и средневековья. Первая группа ученых оперирует понятиями и методами современной философии,

социологии, политологии; вторая применяет к путешествиям культурологический и филологический подход.

До 1980-х годов изучение литературы путешествий было одной из периферийных литературоведческих тем. П.Фассел озвучил в 1980 году практически общее мнение, задавшись вопросом, не связана ли сама природа литературы путешествий с тем, что в этой сфере работают лишь писатели второго ряда26. Подразумевалось, что и литературоведы, занимающиеся литературой путешествий, соответствуют изучаемым авторам. В девяностые и,

особенно, двухтысячные положение изменилось. Путешествия превратились в одну из центральных проблем литературоведения. На это повлияли многие факторы. Во-первых, философия постмодернизма, отменившая само понятие периферии и, тем самым, привлекшая пристальное внимание к формам, ранее считавшимся периферийными. Во-вторых, научный интерес к нарративу вообще и, соответственно, тем формам нарратива, в которых описываемая реальность разворачивается линейно, параллельно тексту. В-третьих, особая значимость проблем (само)идентификации личности в пост-индустриальном,

24См., напр.: Literature and Tourism. Ed. by M.Robinson and H.C.Andersen. London, New York: Continuum, [2002]; Holland P., Huggan G. Tourists with Typewriters: Critical Reflection on Contemporary Travel Writing. Ann Arbor: The University of Michigan Press, [1998]; Brenner P.J. Einleitung, in: Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum “Dritten Reich”. Hrgs. von Peter J. Brenner. Tübingen: Niemeyer, 1997. S. 1-5.

25Holland P., Huggan G. Tourists with Typewriters. P. 11.

26Fussel P. Ibid., P. 212.

22

пост-колониальном, пост-советском и т.д. мире – одним словом, в мире эпохи

«пост». Не менее важными, чем политические идеологии, для самоидентификации личности оказались гендерные проблемы, а также проблема глобализации. На все эти вопросы, как оказалось, дает ответы литература путешествий. «Путешествие в западных культурах на заре двадцать первого века стало общепринятой метафорой самосознания и осмысления собственных национальных конструктов»27, – пишет К.Хили в книге

«Путешественник модернизма».

Внутренние метафорические смыслы передвижения не сразу стали центральным моментом изучения травелогов. В середине двадцатого века исследователей привлекали преимущественно структурные изменения литературы путешествий на протяжении всей ее истории. Так, Э.Лид,

общепризнанный авторитет в сфере изучения «travel writing», предложил обзор исторических типов путешествия: «героические путешествия» мифологических героев, путешествия древних, средневековые путешествия (преимущественно рыцарские крестовые походы), путешествия XVII-XVIII-XIX веков. Для людей древних эпох, рассуждал автор, путешествие было страданием и наказанием. В

средневековье оно начинает ассоциироваться со свободой передвижения и одновременно внутренней свободой путешествующего. В начале XIX столетия путешествие превращается в интеллектуальное удовольствие, каковым, во многом, и является до сегодняшнего дня28. Представления эпохи влияют на композиционную структуру путешествий. Например, в древности и средневековье в окуляр литературы путешествий попадают иные земли, люди,

важные события, но почти никогда – процесс передвижения. Новое время значительно больше внимания уделяет процессу поездки29. Однако основной

27Healey K.J. The Modernist Traveler. French Detours, 1900-1930. Lincoln and London, University of Nebraska Press, [2003]. P. 141.

28Leed E.J. The Mind of the Traveler. From Gilgamesh to Global Tourism. Basic Books, A Division of Harper Collins Publishers, [1991]. P. 7-14.

29Ibid., P. 54-57.

23

каркас литературного путешествия всегда остается неизменным. Заглавие первой части книги – «The structure of the journey: departure, passage, arrival (Структура путешествия: отъезд, передвижение, прибытие)». Наполнение композиционных частей может меняться в эпохах и культурах, но их структурное значение постоянно.

Иначе выстраивает свою историю литературы путешествий П.Адамс.

Разделив путешествия на группы по содержанию и форме, он переходит к хронологическому обзору путешествий: античность, средневековье (600-1400), XV век, XVI век, XVII-XVIII века. Литература путешествий у него напрямую соотнесена с освоением пространств и зависит от постепенно расширяющихся географических представлений человечества, а также от исторических условий.

Как и у Лидa, путешествие укоренено в своей эпохе и этой эпохой определяется.

С другой стороны, Адамс помещает развитие литературы путешествий в широкий историко-литературный контекст. Выделяя типы путевого повествования, добавляет к рассказам путешественников, ведущихся от третьего лица, путевым журналам и мемуарам, построенным от первого лица,

эпистолярный жанр30 – т.е. роман в письмах, широко использующийся и вне литературы путешествий. Рассуждая о видах действия в путевых текстах, он прослеживает, например, влияние, оказанное на травелоги плутовским романом31; различные виды «отступлений» («digressive structure»), «встроенных нарративов», включающих в литературу путешествий близкие повествовательные жанры32, и т.д. «Путешествие» Т.Д.Смоллетта Adams

подразделяет на «fictional elements» (элементы художественной литературы) и «travel book elements» (элементы литературы путешествий)33, а «Сентиментальное путешествие» Л.Стерна использует для иллюстрации того,

30Adams P.G. Travel Literature and the Evolution of the Novel. P. 172.

31Ibid., P. 198-199 и далее.

32Ibid., P. 206 и далее.

33Ibid., P. 196.

24

что грань между собственно литературой и путевой литературой нестабильна и меняется с течением времени: «Хотя “Сентиментальное путешествие” Стерна теперь считается романом, в восемнадцатом веке оно было травелогом и породило огромную школу сентиментальных путевых отчетов»34. Влияние литературы путешествий на художественную литературу олицетворяет жанр утопии: все утопии построены по тому или иному типу путевой прозы35.

И Лид, и Адамс уделяют много внимания сознанию путешественника:

трансформациям, происходящим в его сознании; а также аберрациям, которые претерпевают в его сознании путевые картины. Адамс при этом указывает на важный момент: на текст путешествия оказывают воздействие те представления, которые сформировались у автора до путешествия, – его философия и (применительно к путешественникам эпохи Просвещения)

предрассудки36. Так реализуется в путешествии априорное «право автора на ложь»37.

В последнее десятилетие говорят не столько о типах сознания путешественника, сколько, переключив внимание с субъекта на объект, о

нарративных конструкциях, соответствующих эпохальным представлениям о мире. Так, К.Блэнтон в предисловии к монографии «Литература путешествий.

Личность и мир» делает обзор различных нарративов путешествий: Геродот,

Марко Поло, судовые журналы Колумба, записки Кортеса – вплоть до англоязычных писателей пост-вьетнамского периода. Выделяемые им по ходу обзора повествовательные конструкции, с одной стороны, обусловлены исторически – они появляются для решения той или иной прагматической задачи, связанной с описанием поездки. С другой стороны, эти нарративы продолжают существование в последующих эпохах как сложившиеся литературные формы. Их можно сравнивать между собой: «В отличие от

34Ibid., P. 198.

35Ibid., P. 207.

36Ibid., P. 179.

37Leed E.J. The Mind of the Traveler. P. 278.

25

Эгерии, которая сакрализует все, что видит вокруг себя, и Поло, который материализует все, что видит вокруг себя, Колумб видит окружающую его красоту и в то же время оценивает ее как свою (или своего короля)

собственность»38. Правда, начиная с XVIII века, Блэнтон едва ли не напрямую соотносит «travel writing» с тем, что советские ученые традиционно называли

«художественными методами» или «стилями эпохи»39. А также проводит жирную черту между путешествиями вообще и путешествиями модернизма,

которые изучает сам.

Новое внутреннее содержание, которое Блэнтон находит в травелоге модернизма, требует нового метода чтения путешествий. Центральным моментом в выработке такого метода стала семиотика культуры, разработанная в 1960-1970-е годы как в западной, так и в советской научной традициях (на параллелизм взглядов и методик К.Гирца и Ю.М.Лотмана указал А.Л.Зорин40).

Семиотика воспринимает путешествие как ситуацию культурного слома,

столкновения культур: сознание путешественника находится в рамках одной культуры, посещаемые путешественником места живут иными культурными традициями. Таким образом, одно и то же действие, один и тот же жест, один и тот же факт могут получать параллельные, иногда разнонаправленные интерпретации41. Следовательно, любое путешествие протекает в нескольких параллельных измерениях, нарративные структуры усложняются и

38Blanton C. Travel Writing. The Self and the World. New York: Twayne Publishers, [1997]. P. 9.

39Например, сентиментализм: «Литература путешествий после XVIII века становится стилистически и тематически маркированной в зависимости от того, каким образом автор движется через события, земли – и собственные переживания» (Ibid., P. 14). Или романтизм: «К началу XIX века литература путешествий безусловно превращается в способ открытия себя, наряду с открытием других» (Ibid., P. 15).

40Зорин А. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология России в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С.

13-17.

41В качестве исследования такого рода (выполненного на материале путешествия Петра I в Европу и последовавших за ним культурных реформ в России) см. статью Ю.М.Лотмана и Б.А.Успенского «Отзвуки концепции “Москва – Третий Рим” в идеологии Петра Первого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко)» // Успенский Б.А. Избранные труды.

Т. 1. М.: Гнозис, 1994. С. 60-74.

26

приобретают метатекстовость в качестве постоянной характеристики. Кроме того, с точки зрения семиотики культуры, текстом в равной степени следует считать как записи, повествующие о поездке, так и саму поездку. Это параллелизм несколько иной природы, он еще более усложняет строение метатекста. В этом плане представляет интерес статья Ю.М.Лотмана и Б.А.Успенского, посвященная «Письмам русского путешественника» Н.М.Карамзина: «Соотношение реального путешествия Карамзина, его дорожных впечатлений и текста книги – сконструированного Карамзиным для русских читателей образа Европы – один из ключевых вопросов в понимании идейной и художественной природы этого текста. Ответить на этот вопрос не так уж легко: мы слишком мало знаем о реальном путешествии писателя. Стоит нам поставить перед собой задачу проверки текста “Писем”, как обнаруживается, что, кроме самих “Писем русского путешественника“, у нас нет об этом периоде никаких других сведений»42. Знаменательно, что с советскими путешествиями в большинстве случаев дело обстоит так же: найти какую-либо информацию, касающуюся непосредственно поездки и не включенную в письменный отчет, чрезвычайно сложно. Тем более, что немногие видимые несоответствия между путешествием реальным и путешествием записанным в советскую эпоху кажутся еще более значимыми,

чем во времена Карамзина. Письменный вариант События внутри метатекстовых конструктов такого рода стремится вытеснить реальность,

подменить ее собой. Лотман и Успенский объясняют это свойствами эпохи: «Роль мифологических элементов возрастает в тех случаях, когда установка на биографическую легенду входит в код эпохи и становится фактом сознания и деятельности самого данного исторического лица»43. Нам этот феномен кажется природным свойством текста-двойника.

42 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры // Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л.: Наука,

Лен. отд., 1987 (Из серии «Литературные памятники»). С. 534. 43 Там же. С. 525.

27

Семиотическая интерпретация путешествия требует дешифровки текста – в соответствии с актуальными для него (восходящими к разным культурам)

кодами, а также глобальными мыслительными дискурсами, свойственными группам людей и эпохам. «Литература путешествий не может быть прочитана как простой отчет о поездке, стране и повествователе, но должна рассматриваться в свете дискурсов, существовавших в изучаемую эпоху»44, –

пишет С.Миллс. У Блэнтона колонизирующее пространства сознание первооткрывателя определяет письма Колумба, а глубокая вера в святость Палестины – паломничество Эгерии. Лотман и Успенский для реконструкции поездки Карамзина внимательно анализируют литературную позу повествователя и коды поведения путешественника в чужой культуре

(например, Карамзин в Париже видит себя юным Анахарсисом в Афинах45). В

советском путешествии, как можно предположить, коды советского поведения столкнутся с кодами буржуазной жизни (интерпретируемой как бюргерство,

мещанство), а литературная поза (Гулливер в стране лилипутов) получит культурно-политическое воплощение – роль, как сформулирует ее Маяковский, «полпреда стиха» (см. главу 2).

Один из частых дискурсов, обрамляющих литературу путешествий в новейших исследованиях, – гендер. Анализируя литературу путешествий,

исследователи ищут прежде всего необычную, не устоявшуюся точку зрения на иные культуры. Женский взгляд, как правило, дает такую возможность. В силу иного воспитания, иных культурных интересов женщина обращает внимание на то, чем не интересуется мужчина. Женский взгляд менее социален, зато более органичен: на первый план в нем выходят бытовые детали, в изучении женских путешествий четче проступает археология культуры. Кроме того, как утверждает С.Миллс в книге «Дискурсы иного. Анализ женской литературы путешествий и колониализм», женщина-путешественник внимательнее к

44Mills S. Discourses of Difference. P. 69-70.

45Лотман Ю.М., Успенский Б.А. «Письма русского путешественника» Карамзина… С. 527.

28

человеку, она воспринимает человека вне устоявшихся стереотипов и классификаций: «/…/ в описаниях женщин-писательниц люди даны скорее как индивидуумы, чем представители определенной расы»46. С другой стороны,

женский взгляд позволяет по-иному воспринимать и самого путешественника:

утверждение женской самости в корне отлично от самоутверждения мужчины.

К.Хили указывает на текстовые различия мужских и женских травелогов47,

объясняя это различным отношением путешественника к своему телу

(«traveling body»)48.

Развитие женского путешествия связано с научно-техническим прогрессом –упразднением трудностей в передвижении. Здесь гендерное обрамление путешествия соединяется с обрамлением техническим. С.Смит выстраивает композицию книги в зависимости от средств передвижения,

использующихся в поездке (путешествия пешком, по воздуху, по железной дороге). В ее понимании, средство передвижения – некий окуляр,

поставленный между сознанием путешественника и посещаемыми странами49.

Оно непосредственно влияет на нарратив при помощи «нарративных интенций», проявляющихся в жанровых условностях путешествия на поезде,

путешествия в самолете и т.д.50

Эти два распространенных момента – гендерный подход и (в данном случае связанное с ним, но часто и автономное) выведение нарратива из самого способа путешествия – для путешествия советского практически не актуальны.

Даже в литературе Третьего рейха П.Бреннер выделяет женские травелоги51. В

довоенной культуре СССР проблематика мужской/женской идентичности

46Mills S. Discourses of Difference. P. 3.

47Healey K. J. The Modernist Traveler. P. 108.

48Ibid., P. 114-115.

49Smith S. Moving Lives. Twentieth-Century Women’s Travel Writing. Minneapolis, London: University of Minnesota Press, [2001]. P. 23.

50Ibid., P. 26-27.

51Brenner P.J. Scwierige Reisen. Wandlungen des Reiseberichts in Deutschland 1918-1945. In:

Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum “Dritten Reich”. Hrgs. Von Peter J.

Brenner. Tübingen: Niemeyer, 1997. S.163-164.

29

абсолютно не существенна: провозглашенное на идеологическом уровне равенство полов делает этот аспект третьестепенным. Путешественницы-

женщины практически не отличаются по взгляду от путешественников-

мужчин: их объединяет не имеющий половой характеристики взгляд советского человека. Правда, советская женщина может по-женски посочувствовать женщинам буржуазных стран. Например, новелла О.Д.Форш

«Последняя Роза» из книги очерков «Под куполом» посвящена тяжелой судьбе

(обобщенной) француженки, которая вынуждена торговать собой, не знает любви и страдает от общественного осуждения, так как имеет незаконнорожденного ребенка. В целях сокращения дистанции между повествователем и героиней повествователю присваивается женский пол.

Однако в большинстве очерков книги «Под куполом» повествователь – мужчина: мужской пол выступает в функции общего рода.

Однако если не ограничиваться гендерной характеристикой путешественника, а вести разговор о его самоидентификации вообще, как это временами делает Smith, то для советского путешественника это принципиально важно. Попав в мир капитализма, советский писатель как бы соприкасается с прошлым, ощущая себя при этом человеком будущего.

Раздвоение сознания и поведения хорошо видно при сравнении травелога с

(редкими) частными записями, которые писатель оставляет для себя. А также при сравнении текста травелога с поведением писателя во время путешествия

(информация об этом тоже крайне скудна). Это раздвоение сознания писателя – одна из самых интересных тем, касающихся советского путешествия на Запад.

Оно анализируется в главе 3. Сюда можно подключить рассуждения Лида о роли путешествующего. Путешественник – это «чужой» (“the stranger”) Георга Зиммеля, «маргинальный человек», согласно термину Роберта Парка и Эверета Стонквиста, «пороговая фигура», по Виктору Тернеру52. Маргинальный человек находится вне общества, между социальными группами. Такое

52 Leed E.J. The Mind of the Traveler. P. 58-63.

30

положение развивает особое зрение – взгляд на культуру извне. Его усиливает разница языков, необходимость перевода – не только в лингвистическом, но и в семиотико-культурном смыслах. В то же время, путешествие, по Лиду, играет важнейшую роль в получении (перемене) знания о себе. В главе 3 показано, что путешествие в буржуазные страны часто осмыслялось советским писателем как внутренняя «перековка».

Средства передвижения в советском травелоге тоже практически не играют никакой роли. Иногда выделяется путешествие аэропланом (см. сюжет,

связанный с полетами В.В.Маяковского в главе 2), путешествие на корабле

(приведенное в главе 3 рассуждение И.Г.Эренбурга о палубе корабля – точке,

находящейся между странами, или морские встречи Л.В.Никулина в книге

«Семь морей», описанные в главе 4), путешествие на поезде (книга В.М.Инбер

«Америка в Париже» и анализ темы попутчиков в главе 3). Но в целом, процесс передвижения редко становится темой рассказа. Передвижение из страны в страну насыщено метафорическими смыслами, реальное движение становится ненужным. В то же время, если рассматривать обобщенное движение как конструктивный принцип травелога, между советским путешествием и путешествием в западных литературах появится много точек методологического соприкосновения. Например, С.Шанкар предлагает понятие

«textual traffic (движение текста)», перенося движение путешественника в сферу текстовых стратегий53. Д.Скотт, изучающий литературу путешествий в семиотическом аспекте, пишет о «conscious strategies (стратегиях сознания)»54,

позволяющих уйти от линейности движения текста, совмещая авторов различных эпох и разные знаковые системы. Его книга «Семиология путешествия» (2004) моделирует исторический диалог между разными авторами и текстами, разными странами и эпохами: например, «Путешествие из

53Shankar S. Textual Traffic. Colonialism, Modernity, and the Economy of the Text. State University of New York Press, [2001]. P. XIII.

54Scott D. Semiologies of Travel. P. 17.