Пономарев_диссертация

51

человеческой истории жизнь уподоблялась путешествию, в 1920-1930-е годы это привычное клише используется по-прежнему»91, – пишет Фассел. Однако к

1930-м годам путешествия обретают массовость, зарождается туризм: средний класс впервые получил возможность путешествовать92. Традиционные клише,

попадая в массы, обретают новую жизнь. Путешественник межвоенной эпохи,

передвигаясь по географическому пространству, одновременно (и в первую очередь) путешествует по пространству философских идей, политических систем, идеологических доктрин93. Идеологии получают в этот период географическую прописку, и путешествие по Европе все более становится путешествием по «реализованным утопиям»94, идеологическим доктринам в действии. Швайцер практически ставит знак равенства между политическим радикализмом и английской литературой путешествий, тридцатые годы – вершина того и другого95. Подъем идеологического творчества отзывается увеличением количества путешествий, ибо путешествие – пространство идеологической нестабильности, где свое сталкивается с чужим. Р.Каплан считает, что пересечение чужой границы – лучшая проверка своей идеологической системы96. А П.Холландер вообще уподобляет путешествие революции: «И то и другое разрушает привычный порядок, не имеет конечной точки и стремится к некоему до конца не определимому изменению человеческих жизней»97.

Путешествующий в эти годы европеец, сознавая или не сознавая, занят поиском новых путей развития для своей страны. Путешествия европейцев в

91Fussel P. Abroad. British Literary Traveling Between the Wars. P. 63.

92Burdett Ch., Duncan D. Introduction. Cultural Encounters. European Travel Writing in the 1930s. P. 6.

93Blanton C. Travel Writing. The Self and the World. P. 26.

94См. об этом: Scott D. Semiologies of Travel. From Gautier to Baudrillard (глава «Utopias and distopias: back in the US. Back in the USSR – Gide, Baudrillard, Disneyland»).

95Schweizer B. Radicals on the Road. The Politics of English Travel Writing in the 1930s. P. 4.

96Kaplan R. What Makes History. Цитирую по: Schweizer, В. Radicals on the Road. P. 4.

97Hollander P. Political Pilgrims. Travels of Western Intellectuals to the Soviet Union, China, and Cuba. 1928-1978. New York; Oxford : Oxford University Press, 1981. P. 33.

52

Советский Союз, оборотная сторона нашей темы98, – один из вариантов решения глобального вопроса о выборе пути. Советское путешествие как никакое другое есть путешествие по пространству идеологий. Германия,

Франция, Италия и пр. оказываются олицетворением политических систем.

Движение советского писателя по Европе в этой системе значений оказывается движением социалистического сознания по миру капитализма. В контексте ранних двадцатых – движением революции по планете. В контексте сталинской эпохи – расширением духовных границ Советской империи.

К тому же, «путешествие на Запад» в 1920-1930-х годах приоткрывает внутренний механизм модификаций советской идеологии, в других жанрах советской литературы куда менее заметный. Элементы национально-

государственнического мышления, характерного для сталинской эпохи,

проникают в «путешествия на Запад» уже в первой половине 1920-х годов.

Другой пример: в путешествиях 1920-1930-х годов слово «русский» активно используется в значении «советский». Повсеместно в советской литературе этот семантический переворот, олицетворяющий окончательный переход от интернационально-классовой идеологии к национально-патриотической,

произойдет в 1940-е годы99. Метажанр путешествия (особенно путешествие на Запад), возможно, опережает время. Он – в силу своей тематики – на переднем крае идеологической борьбы. Наконец, советское путешествие позволяет судить о сознании писателя – производителя советской идеологии: для него процесс поездки и написание текста о ней есть символ внутреннего перерождения, революция внутри себя. Попадание во враждебную

98По этой теме существует целый ряд серьезных исследований. См., напр.: Swirgun, O. Das fremde Rußland. Rußlandbilder in der deutschen Literatur 1900 - 1945. Frankfurt a. M., u.a. 2006; Heeke M. Reisen zu den Sowjets. Der ausländische Tourismus in Ruβland. 1921-1941. Münster, Hamburg, London: LIT Verlag, [1999]; Düc er B. Reisen in die UdSSR 1933-1945. In: Reisekultur in Deutschland: Von der Weimarer Republik zum “Dritten Reich”. Hrgs. Von Peter J. Brenner.

Tübingen: Niemeyer, 1997. S. 253-283.

99Добренко Е. Метафора власти. С. 306 и далее.

53

идеологическую среду – проверка стойкости собственной идеологии и себя самого.

В плане изучения метажанра путешествий советский дискурс (и в особенности эта эпоха) едва ли не интереснее дискурса ориентализма.

Империализм (что в узком понимании Стива Кларка, что в широком понимании Эдварда Саида) статичен. В межвоенный период путешествие обретает массовость и увеличивает темп, вместе с этим обретают динамику и идеи, с

которыми отправляются в поездку. При всем этом советский дискурс (как и ориентальный) уверен в своей правоте. Он четко разделяет пространство на чужое и свое; сталкивает разные типы сознаний и культур, неизменно утверждая превосходство собственного; лишает Запад голоса, заставляя его говорить на советском языке.

Изучение советских путешествий на Запад началось сравнительно недавно. Первыми серьезными работами стали статья М.Балиной, посвященная путешествиям в Европу и по СССР, «Литература путешествий» (2000) в

объемном сборнике «Соцреалистический канон»; и глава из книги А.Эткинда

«Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах»

(2001), рассказывающая о путешествиях советских писателей в США. К этому можно добавить немногочисленные обзорные работы, рассматривающие «образ Америки» в советской (или шире – русской) литературной традиции: например,

монография Н.А.Кубанева «Образ Америки в русской литературе» (2000). По уровню исполнения в этом ряду выделяется книга Ч.Ругла «Трое русских наблюдают Америку» (1976). Можно добавить также сочинения,

ориентированные на жизнь и творчество определенного автора – прежде всего,

это сочинения о Маяковском. В книге В.Перцова «Маяковский. Жизнь и творчество в последние годы» первые две главы посвящены заграничным поездкам поэта. В меньшей степени можно использовать обзорные сочинения о жизни и творчестве В.Инбер, О.Форш и других советских писателей:

54

путешествиям в работах такого рода обычно уделяется около страницы, причем

описывается не столько травелог, сколько сама поездка.

Советская путевая литература, по мнению М.Балиной, в корне отличается от всей остальной литературы путешествий. Вместо описания нового пространства, как это было в XVIII-XIX веках, путевой хронотоп соцреализма базируется на принципе отчуждения. Вместо предложения понаблюдать и

удивиться “чужому”, писатель-путешественник стремится создать

пространство, чуждое читателю. Вместо историко-географического возникает идеологическое пространство, в котором происходит сравнение двух миров – советского и капиталистического100. Отчуждение пространства – центральный момент советского травелога. Он нацелен не на коммуникацию, а на дискоммуникацию. Советское путешествие стремится не к примирению точек зрения, не к сглаживанию противоречий, а к конфликту, взрыву, революции.

Здесь можно еще раз вспомнить об остроумном уподоблении Холландера:

путешествие всегда в какой-то мере революция.

Генезис советского путешествия на Запад определен Балиной строго функционально. Литература соцреализма адаптирует форму путевого очерка петровской эпохи, который представляли царю посланные им за границу подданные. Литература как бы вспоминает забытый жанр. Другой традиционный дискурс русской путевой литературы – паломнические хождения. Эту форму, считает Балина, в советский период адаптирует путешествие по СССР. Речь идет об архетипических значениях путешествия,

воспринятых советской литературой через посредничество классической традиции XIX века. Об этой традиции М.Балина умалчивает, вероятно, от недостатка места, а возможно, желая подчеркнуть особенности травелога при тоталитаризме, целиком организованного идеологическими постулатами.

Идеология подавляет собственно литературные элементы текста,

100 Балина М. Литература путешествий // Соцреалистический канон [Под общей редакцией Х.Гюнтера и Е.Добренко]. СПб: Академический проект, 2000. С. 897-898.

55

переорганизует путешествие в соответствии с текущими политическими задачами. «Не удивительно, что сакрализация власти в сталинской культуре ведет к возрождению литературных жанров, свойственных русской православной культуре»101. Хотелось лишь внести в эту формулировку небольшую терминологическую коррекцию. Слово «возрождение» кажется не слишком удачным. На наш взгляд, стоит говорить о жанровой реактуализации,

т.е. воспроизведении архетипических элементов древних жанров внутри новых жанровых форм. Похожий процесс прослежен нами в литературе русской эмиграции, временами зеркально отражающей идеологические процессы в

СССР. Древние формы «житий» и «хожений» воспроизводятся и трансформируются (соединясь с модернистскими элементами) в творчестве И.А.Бунина, Б.К.Зайцева, Н.Н.Берберовой, В.Ф.Ходасевича и др.

Идеология использует архетипы для формирования новых значений.

Древнерусское понимание пространства (описанное Ю.М.Лотманом)

возрождается в советском травелоге: «/…/ именно в путевом очерке двадцатых годов возникает бинарное противопоставление своего и чужого (чуждого)

пространства, где чужое пространство заведомо негативно и служит для укрепления уверенности в совершенстве своего»102. Та же бинарная оппозиция характеризует и время: «Время в соцреалистическом хронотопе также бинарно,

оно распадается на прошедшее и настоящее, но Лондону, как и Парижу,

почему-то нет места нигде, эти города живут вне реальности, их прошлое негативно по определению, как и любое прошлое в путевом очерке этого периода, а в настоящем им просто нет места, так как настоящее связано с послереволюционной Москвой»103. Советский путевой очерк не просто отчуждает Европу; он отрицает, перечеркивает ее. Лишает собственного голоса и права на существование.

101Там же. С. 901.

102Балина М. Указ соч. С. 898.

103Там же.

56

А.Эткинд, в отличие от М.Балиной, пишет не столько о литературе путешествий, сколько о взаимодействии культур (Америка в России, Россия в Америке): травелог у него явно проигрывает интертексту и становится частным случаем размышления на американскую тему. В пятой главе книги анализируются травелоги С.А.Есенина, В.В.Маяковского, Б.Пильняка, И.Ильфа и Е.Петрова. Советское восприятие Америки начинается с впечатлений Троцкого, посетившего США в 1917 году, и с анализа книги «Литература и революция», названной «/…/ библией троцкистского движения /…/»104, а также

«/…/ авантюрным текстом /…/»105, что, по-видимому, должно напоминать об авантюрном романе, широко распространенном в ранней советской литературе.

Между главкой об американских стихах и очерках Маяковского и главкой о романе Пильняка «О’кей» помещена главка, анализирующая американский текст ранней советской культуры: роман И.Г.Эрен6урга «Необычайные похождения Хулио Хуренито», роман М.С.Шагинян «Месс-Менд, или Янки в Петрограде», фильм Л.В.Кулешова «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков», книгу Д.Туманного «Московская Америка». Четыре крупнейших американских травелога не случайно разбиты напополам главкой об образе Америки в советской культуре ранних двадцатых. Если тексты Есенина и Маяковского отражают пионерскую идеологию первых советских лет, то большие книги Пильняка и Ильфа с Петровым – воплощение нового,

имперско-советского сознания сталинской эпохи. Путешествия советских

«попутчиков» продолжаются анализом американских «fellow-travelers»,

посещавших советскую Москву. Взаимное непонимание представителей двух культур, несмотря на сильный интерес друг к другу, оказывается темой главы.

Важный методологический момент книги Эткинда – предложение распространить «ориенталистский» подход Саида на отношение Запада с коммунистическими режимами: «Мой тезис состоит в том, что позитивное

104 Эткинд А. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М.:

НЛО, 2001. С. 144.

105 Там же. С. 155.

57

восприятие русской революции западными интеллектуалами опиралось на их ориенталистский опыт и его развивало. Ориентализм как особенный способ восприятия чужой культуры важно отличать от левой идеологии /…/.

Идеология нейтральна к культуре; идеология не должна бы делать различия,

кроме тактического, между перспективами социальной революции на Западе и на Востоке, например в Америке и России»106. Такая точка зрения подводит к нашему повороту тему - ориентализму наоборот: советское восприятие буржуазной культуры строилось как восприятие чуждого, дикого, варварского мира. Которому требуется миссионер из страны социализма.

Правда, книга А.Эткинда – скорее сборник эссе, чем планомерное исследование. Предложив российским литературоведам понятие «травелог»,

Эткинд не настаивает на его терминологическом значении. Путешествие он понимает скорее метафорически, «фигурально». Такое понимание путешествия оказалось очень удобным и востребованным в современном сравнительном литературоведении – для оформления сборников эссе на тему «Россия и Европа»107. В книге Эткинда путешествию отводится отнюдь не орнаментальная функция, однако соединение в подзаголовке «травелога» и «интертекста» придает российско-американской теме ничем практически не регулируемую широту. Сам ученый во введении объясняет: «Имея дело с океанической по масштабу темой, книга не претендует на ее охват и картирование. Разные главы берут пробы из разных мест в единой надежде, что в капле воды – океан»108.

Работы традиционного плана дают значительно меньше. Задача советской части исследования «Образ Америки в русской литературе», пишет Н.А.Кубанев, – противопоставление поэтов-соперников: «имажиниста» и

крестьянского поэта Есенина урбанисту и футуристу Маяковскому109.

106Там же. С. 172.

107См., напр.: Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. [СПб: Иван Лимбах, 2001].

108Эткинд А. Толкование путешествий. С. 5.

109Кубанев Н.А. Образ Америки в русской литературе. Москва, Арзамас, 2000. С. 209.

58

Традиционные ярлыки не вносят ничего нового в изучение темы. В.Перцов, в

свою очередь, считал, что Есенин и Маяковский не так далеки друг от друга,

как казалось им самим110. Основной интерес в его (во многом оценочно-

идеологической) работе представляют, на наш взгляд, отдельные важные наблюдения. Например, указание на то, что стихи американского цикла поэт сопровождал фотографиями, иллюстрирующими сюжет. К стихотворению

«Барышня и Вульворт» прилагалось фото: Маяковский у витрины небоскреба Вульворта, а в витрине девушка точит ножи111. Или указание на то, что путевые очерки Маяковского цитируют ранее написанные стихотворения: «Маяковский распоряжался в очерках своим стихотворным добром или приводя прямые цитаты из стиха на ту же тему /…/, или вставляя свои стиховые строки в прозу и этим освобождая их от ритмического импульса. Во многих случаях очерки как бы “во втором заходе” развертывают материал, ранее использованный в стихе»112. Во второй главе книги В.Перцов последовательно проводит мысль о том, что «красотища» Парижа постепенно побеждает идеологические установки Маяковского. Мысль сомнительная, но интересная – особенно в рамках идеологического советского литературоведения.

Ч.Ругл, рассматривая восприятие Америки Маяковским, указывает на другой важный момент: советский поэт считал свои поездки «миссией», а себя

– «полпредом стиха». «Миссию», продолжает исследователь, следует понимать не только в пропагандистском значении, но шире – например, в рамках проекта индустриализации СССР113. Нам кажется, что эта «миссия», скорее, сродни миссии дипломатической: она нацелена на представление СССР на Западе,

создание у западного человека положительного образа Советской России. С

другой стороны, «миссия» напоминает и о миссионерстве: задача «полпреда

110 Перцов В. Маяковский. Жизнь и творчество в последние годы. 1925-1930. М.: Наука, 1965. С. 57-64.

111Там же. С. 24.

112Там же. С. 43.

113Rougle Ch. Three Russians Consider America. P. 112.

59

стиха» нести закабаленному Западу весть социальной правды. Здесь методика ориентализма вновь может оказаться кстати. Это внутреннее «полпредство», по нашему мнению, следует распространить на все заграничные поездки Маяковского. В нем имплицитно даны основные функции советского травелога.

Вцелом же, можно согласиться с Мариной Балиной: никогда прежде травелог не был настолько идеологизирован. С другим утверждением М.Балиной – с тем, что советский травелог в корне отличен от нормального травелога – согласиться трудно. Отчасти советский травелог – деформация метажанра, отчасти – предельная актуализация ряда метажанровых значений путешествия.

Впоследние несколько лет советские путешествия 1920-1930-х годов попали в европейский контекст изучения путешествий благодаря большому международному проекту Фонда Фольксваген «Взгляды Других, путешествия в метрополии: Берлин, Париж, Москва между двумя мировыми войнами».

Результаты проекта были опубликованы на немецком языке в сборниках специально созданной серии «Reisen Texte Metropolen»114. Поскольку основная тематика сборников охватывала поездки между Францией, Германией и СССР

в этот период, тема СССР и сами травелоги как советских, так и антисоветских авторов полноправно вошли в исследовательский обиход. В России на русском языке был издан сборник статей, ориентированный на российскую тематику и интерес российского читателя115. Небольшая группа исследователей,

занимавшихся российскими сюжетами в рамках этого проекта – В.-С.Киссель,

Г.А.Тиме и автор данной диссертации – опубликовала ряд отдельных работ,

описывающих путешествия русского модернизма в контексте европейской

114Berlin, Paris, Moskau: Reiseliteratur und die Metropolen. Bielefeld: Aistesis, 2005; Die Blicke der Anderen. Paris - Berlin - Moskau. Bielefeld: Aistesis, 2006; Europa. Stadt. Reisende. Blicke auf Reisetexte. 1918-1945. Bielefeld: Aistesis, 2006; Flüchtige Blic e. Rele türen russischer Reisetexte des 20.Jahrhunderts. Bielefeld: Aistesis, 2009.

115Беглые взгляды: Новое прочтение руских травелогов первой трети XX века: Сб. статей. Ред. В.С.Киссель, Г.А.Тиме. М.: Новое литературное обозрение, 2010.

60

традиции116. Советское путешествие перестали рассматривать исключительно как феномен пропаганды и идеологии. Изучение травелогов стало методологически выверенным и получило, помимо идеологического, историко-

литературный, философский и культурологический аспекты.

Ряд работ, уточняющих и углубляющих тему путешествий, совершенных европейцами в Советский Союз117, попали в контекст путешествий по Европе и европейских путешествий через океан, при этом советские травелоги (и шире – травелоги на русском языке 1920-1930-х годов) оказались в общеевропейском контексте литературы путешествий118. При помощи русско-немецких параллелей удалось предложить особый поворот темы, чрезвычайно актуальный для XX века: изгнание и эмиграция как путешествие119. Благодаря этому в общий корпус изучаемых травелогов попали и тексты литературы русской эмиграции120. Традиционная для европейского литературоведения тема

116Тиме Г.А. Путешествие Москва – Берлин – Москва. Русский взгляд другого. 1919-1939. М., 2011; Пономарев Е.Р. Типология советского путешествия. СПб, 2011; Пономарев Е.Р. Прощай, Европа! Путешествие на Запад как жанр советской литературы межвоенного периода. [Saarbrücken,], 2011.

117Heeke M. Reise nach Moskau: Organisierte Trampelpfade der Fremdwahrnehmund? // Berlin, Paris, Moscau. Reiseliteratur und die Metropolen. S. 169-190; Ryklin M. Hinten den Kulissen der Revolution. Walter Benjamins Roter Oktober // Ibid. S. 253-270; Fähnders W. «Amerira» und «Amerikanismus» in deutschen Rußlandberichten der Weimarer Republik // Die Blicke der Anderen. Paris - Berlin - Moskau. S. 101-119; Klein W. «Zug von Abenteuer. Ständig Unerwartetes». Marguerite und Jean-Richard Blochs Reise in der Sowietunion von August bis Oktober 1934 // Ibid. S. 121-140; Barck K. Eine Radiographie des Stalinismus. Corrado Alvaros

Rußlandreise 1934 // Ibid. S. 141-146; Zahn I. Französichsprachige Reiseberichte über Moskau in der Zwischenkriegsziet: Dokument oder Fiktion? // Ibid. S. 147-157.

118Ponomarev E.R. Die Geographie der Revolution. Die Europareise in der sowietischen Literatur der 20er Jahre // Berlin, Paris, Moscau. Reiseliteratur und die Metropolen. S. 191-209; Time G.A.

Fedor Stepun: «Die Heimat in der Fremde und die Fremde in der Heimat». Reisebeschreibungen aus Deutschland und Rußland in der 20er und 30er Jahren // Ibid. S. 211-225; Kissel W.S. Die Metropolenreise als Hadesfart: Andrej Belyjs Berliner Skizzen Im Reich der Schatten // Ibid. S. 227-251; Ponomarev E.R. Die Entstehung sowetischer reiseberichte // Die Blicke der Anderen. Paris - Berlin - Moskau. S. 207-228; Time G.A. Die Reise der Russen in der Zwanziger Jahren. Wege einer neuen Selbstfindung // Ibid. S. 321-332.

119Тиме Г.А. Изгнание как путешествие: русский взгляд Другого (1920-е годы) // Беглые взгляды. С. 235-246.

120Гальцова Е. Очерки «По Европе на автомобиле» в генезисе художественной прозы Г.Иванова 1930-х годов // Беглые взгляды. С. 271-285; Колер Г.-Б. Вездесущность и глубина: «Путешествие в неизвестный край» Юрия Терапиано в контексте травелогов русской эмиграции // Беглые взгляды. С. 247-270.