Homo institutius - Человек институциональный - Иншаков - 2005 - 854

Российский человек на пути институционализации

с. 6). Это непосредственно касается и таких физиологических состояний, как жизнь и здоровье.

Именно жизнь и здоровье нередко приводятся в качестве примера учеными, высказывающимися за необходимость отка за от традиционной концепции объекта преступлений, одним из постулатов которой является признание базовой категори ей для определения объекта преступного деяния понятия «общест венные отношения». Так, А.В. Наумов пишет: «Во многих случаях трактовка объекта преступлений как определенных общест венных отношений вполне справедлива, например, в случаях при - знания объектом преступления отношений собственности п ри краже, грабеже и других хищениях имущества... Однако в ряде других случаев теория объекта преступления как обществе нного отношения “не срабатывает”. Особенно это относится к прес туплениям против личности, в первую очередь, к убийству» (Наумов, 1996, с. 147). Не соглашаясь с трактовкой жизни человека как совокупности определенных общественных отношений (К урс советского..., 1973, с. 478), автор подчеркивает: «Очевидно, что такое понимание жизни человека как объекта убийства явно принижало абсолютную ценность человека как биологического существа, жизни вообще как биологического явления» (Наумов , 1996, с. 147).

Позволим себе усомниться в том, что человек как биологи- ческое существо или жизнь как особое физиологическое сос тояние человека могут рассматриваться в качестве абсолютно й ценности. Ведь с этим явно не согласуется целый ряд положений уголовного закона. Обратим внимание лишь на некоторые из них.

Например, с позиций признания жизни абсолютной ценностью нельзя, на наш взгляд, объяснить, почему признается правомерным причинение смерти посягающему в состоянии н е- обходимой обороны (ч. 1 ст. 37 УК РФ), ибо в этом случае жизнь одного человека является объектом уголовно-правовой охр аны, а жизнь другого — перестает таковым быть. С идеей жизни как абсолютной ценности, думается, несовместимы и положения Уголовного кодекса, предусматривающие возможность прим енения за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь, сме р- тной казни (п. «н» ст. 44, ст. 59 УК РФ). Представляется, что сам факт допущения правомерного причинения смерти свидетел ь-

769

РАЗДЕЛ VI

ствует о том, что уголовное право охраняет не всякую жизнь , а жизнь, признанную полезной или нейтральной для общества.

Таким образом, в случае совершения убийства или иного общественно опасного посягательства на жизнь, последняя рассматривается отнюдь не как биологический процесс. Она дол жна быть раскрыта «через категорию социальной возможности, и в этом качестве “жизнь” (возможность пользоваться этим соц и- альным благом) вписывается в структуру общественного отн о- шения» (Галиакбаров, 1999, с. 96—97).

В свете сказанного следует согласиться с А.В. Кузнецовым, который пишет: «Общественные отношения органически связ а- ны с личностью как субъектом, их носителем. Без нее вообще немыслимо существование общественных отношений. Послед ние включают в себя и личность. Исключение ее из системы общественных отношений разрушает их. Вот почему... убийство чел о- века — это не только лишение его жизни как биологического существа, но вместе с тем и уничтожение всей совокупности общественных отношений, составляющих социальную сущнос ть данного человека» (Кузнецов, 1977, с. 51).

Закономерен, однако, и следующий вопрос: если жизнь как биологический процесс не является абсолютной ценностью , то чем объяснить законодательный запрет эвтаназии? В самом д еле, согласно ст. 45 Основ законодательства РФ «Об охране здоровья», медицинскому персоналу запрещено удовлетворять пр осьбы больного об ускорении его смерти любыми средствами и спос о- бами, в том числе и путем прекращения применения искусственных мер по поддержанию жизни (см.: Ведомости съезда..., 1993, ст. 1318). Но названный запрет следует объяснять не признанием жизни как физиологического состояния абсолютно й ценностью, а целым рядом других соображений социального п о- рядка, в частности, невозможностью избежать злоупотребле ний на этой почве, надеждами общества на быстрый прогресс мед и- цинской науки и т. п.

Институциональный анализ помогает во многих случаях возникновения затруднений в толковании положений уголо вного закона уяснить его действительный смысл, понять, каким и именно соображениями руководствовался законодатель, ус танавливая ту или иную правовую норму. Так, предусматривая повы -

770

Российский человек на пути институционализации

шенную ответственность за некоторые виды убийства, закон одатель иногда именно социальным качествам потерпевшего, ег о социальной роли придает решающее значение при конструир о- вании соответствующих квалифицирующих составов. Одним и з ярчайших примеров тому может служить квалифицирующий пр и- знак, предусмотренный п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ «Убийство лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом слу - жебной деятельности или выполнением общественного долг а». Потерпевшими от данного вида убийства выступают лишь чет ы- ре категории граждан: лица, осуществляющие служебную деятельность; близкие лиц, осуществляющих служебную деятель - ность; лица, выполняющие общественный долг; близкие лиц, выполняющих общественный долг.

Нетрудно заметить, что в указанном пункте ч. 2 ст. 105 УКРФ учтено важное значение трех различных институциональны х связей личности:

∙служебные отношения;

∙отношения с обществом в целом;

∙отношения с членами семьи и другими лицами, чья жизнь,

здоровье и благополучие дороги субъекту (то есть близкими). При этом важно подчеркнуть, что речь идет не только о факте наличия подобных отношений, но и о качестве выполне - ния потерпевшим соответствующей социальной роли. Так, при - менительно к убийству лица в связи с осуществлением им сл у- жебной деятельности можно утверждать, что мотив или цель данного преступления формируются под влиянием реализац ии потерпевшим его прав и обязанностей, основанием возникно вения которых являются отношения службы. Понимание последней как одного из видов платной, общественно полезной де я- тельности (Бахрах, 1993, с. 116) не только исключает квалификацию по п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ убийства, продиктованного стремлением воспрепятствовать незаконной деятельности потерпевшего, но и заставляет усомниться в правильности юридич еской оценки убийства, вызванного мотивом неудовлетворенн ос-

ти качеством трудовой деятельности лица.

К сожалению, такого рода оценка подобных убийств иногда встречается в практике высших судебных инстанций. Напр и- мер, соответствующее квалифицирующее обстоятельство бы ло,

771

РАЗДЕЛ VI

на наш взгляд, ошибочно вменено в вину субъекту в нижеприведенном случае.

Сапронов В., пьяный, около 24 часов возвратился домой, пожаловался на плохое состояние здоровья, а затем со слов ами: «Умираю», — упал на пол и потерял сознание. Для оказания больному медицинской помощи к Сапроновым пришла Евдокимова, работавшая заведующей медпунктом. Она сделала больн о- му несколько уколов, но жизнь его спасти не удалось. В связи со случившимся сын умершего решил покончить жизнь самоубий - ством, незаметно для других взял ружье, имевшееся в доме, и зашел в спальню. В это время Евдокимова стояла у дивана, на котором лежал умерший. Полагая, что в смерти отца повинна и Евдокимова, которая, по мнению Сапронова-мл., явилась по вызову с опозданием, он произвел в нее выстрел и убил (см.: Сборник постановлений..., 1974, с. 235). Решение суда по этому делу было одобрительно встречено некоторыми учеными (см. , например: Савинов, 1985, с. 151—152).

По нашему мнению, описанное выше убийство не достигает того уровня общественной опасности, который присущ уби й- ству, совершенному в связи с осуществлением лицом служебн ой деятельности. У этого преступления была совершенно иная м отивация. Оказывать своевременную помощь больным является н е- посредственной обязанностью медицинского персонала. По льзуясь институциональной терминологией, можно сказать, что С ап- ронов-мл. трактовал якобы имевшее место опоздание Евдоким о- вой как проявление социальной дисфункции со значительны м ущербом из-за несоответствия ее занимаемой статусной поз иции работника медицины. Отсюда у виновного возникла стойкая н е- приязнь к потерпевшей, которая осуждаема не более, чем неприязнь личного характера. Следовательно, оценивать убий ство, совершенное Сапроновым-мл., было необходимо как неотягощенное квалифицирующими признаками.

С тех же позиций, думается, целесообразно подходить и к толкованию понятия «убийство, совершенное в связи с выпол - нением потерпевшим общественного долга». Различны будут только критерии качества реализации потерпевшим своей социаль ной роли, поскольку поведение последнего должно соотноситьс я в этом случае не только с правовыми нормами, но и с принципа-

772

Российский человек на пути институционализации

ми нравственности, с общественной пользой. В постановлени и ¹ 1 Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» отмечается, что под выполнением общественного долга следует понимат ь «осуществление гражданином как специально возложенных на не го обязанностей в интересах общества или законных интереса х отдельных лиц, так и совершение других общественно полезных действий (пресечение правонарушений, сообщение органам в ласти о совершенном или готовящемся преступлении либо о мес тонахождении лица, разыскиваемого в связи с совершением им правонарушений, дача свидетелем или потерпевшим показан ий, изобличающих лицо в совершении преступления, и др.)» (Бюллетень Верховного..., 1999, ¹ 3, с. 3). Из приведенного положения видно, что об общественной пользе можно говорить как применительно к защите интересов всего общества, так и от - дельных его членов, если при этом интересы последних приз наются законными. Наличие между защищаемым лицом и его защитником каких-либо межличностных связей, скажем, родстве н- ных, не препятствует тому, чтобы рассматривать охрану инт ересов отдельных лиц как выполнение общественного долга, поскольку индивидуальные интересы в этом случае не противо ре- чат публичным.

В этом отношении примечателен казус, приводимый А.В. Наумовым. Некто Богданов домогался вступления в половую связь с Востоковой. Встретив отпор, он ударил потерпев - шую кулаком по лицу. Муж Востоковой, Николай, пытаясь предотвратить избиение жены, встал между ней и Богдановым. Тогда последний выхватил кинжал и ударом в грудь убил Востокова. Судебная коллегия по уголовным делам Верховно - го Суда РСФСР согласилась с квалификацией действий Богданова по п. «в» ст. 102 УК РСФСР (ныне п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ), данной Мурманским областным судом, указав, что Востоков был убит при выполнении общественного долга в момент, когда осужденный намеревался нанести второй удар ег о жене (см.: Наумов, 1969, с. 67—68).

Сам А.В. Наумов полагает, что квалификация совершенного Богдановым преступления как убийства в связи с выполнени ем потерпевшим общественного долга является избыточной. «В нима-

773

РАЗДЕЛ VI

тельный анализ обстоятельств данного дела, — рассуждает а в- тор, — особенно его мотивов, показывает, что Богданов совершил убийство Востокова не в связи с выполнением потерпевшим с воего общественного долга, а на почве личных, бытовых отноше ний. Потерпевший, его жена и осужденный являлись хорошими знакомыми, сослуживцами, и тот факт, что Востоков заступился з а свою жену, воспринимался виновным не как выполнение потер - певшим какой-то общественной деятельности, а как поступок , непосредственно вытекающий из отношений супругов. Это вы звало у него чувство злобы, мести по отношению к потерпевшему , что и послужило движущим мотивом убийства. Однако месть э та носит бытовой характер, в то время как месть, могущая быть мотивом квалифицированного убийства... должна быть лишена личной окраски и целиком вытекать из общественной или слу - жебной деятельности потерпевшего» (Наумов, 1969, с. 68).

Приведенные ученым доводы нам представляются недостаточно убедительными для того, чтобы отказаться от мысли о возможности признания общественно полезной деятельности, з аключающейся в защите законных интересов лиц, с которыми за - щитник находится в семейных или других близких отношения х. Иначе можно прийти к абсурдным выводам, во-первых, о том, что закон считает родственные отношения препятствием дл я выполнения гражданином своего долга перед обществом, а во-в торых, о том, что выполнение лицом одновременно нескольких социальных ролей, скажем, представителя семьи и члена общ е- ства, невозможно. Однако известно, что семья — ячейка общес тва и как таковая она находится под защитой государства (ст. 38 К онституции РФ, гл. 20 УК РФ). Это подтверждается и глубокими экономико-историческими исследованиями современных инс титуционалистов (см., например: Иншаков, Фролов, 2002).

Складывающиеся в обществе нравственные нормы диктуют человеку необходимость проявлять заботу о безопасности не только членов своей семьи, но и других лиц, с которыми он связан близкими отношениями. Соответственно и жизнь граждан, бли з- ких лицу, осуществляющему служебную деятельность или выполняющему общественный долг, получает особую социальну ю окраску, так как становится не только условием реализации социальных свойств данного гражданина, но и успешного выпол -

774

Российский человек на пути институционализации

нения социальной роли субъекта, действующего в публичных интересах. Именно поэтому жизнь такого рода граждан и ста ла объектом усиленной уголовно-правовой охраны.

Применительно к убийству близких лицу, выполняющему служебные обязанности или общественный долг, думается, та кже важен учет, насколько качественно выполняется потерпевш им соответствующая роль. В данном случае речь должна идти о в ыяснении как действительно существующих отношений между же ртвой убийства и лицом, действующим в публичных интересах, т ак и восприятия этих отношений виновным. «Квалифицирующий признак убийства его близких, — верно замечает О.В. Белокуров, — характеризуется не только субъективным моментом (желание причинить боль потерпевшему или воспрепятствовать е го деятельности путем лишения жизни заведомо дорогого для него че- ловека), но и объективным — наличие в действительности доб рых отношений между лицом, осуществляющим общественно-полез - ную деятельность, и погибшим» (Белокуров, 2004, с. 42). Представляется, что заблуждение субъекта относительно реальных взаимоотношений потерпевшего и лица, осуществляющего служе б- ную деятельность или выполняющего общественный долг, дол ж- но влиять на квалификацию убийства точно так же, как меняе т юридическую оценку значимая фактическая ошибка в других свойствах личности потерпевшего.

Так, если субъект, убивая гражданина, ошибочно полагает, что потерпевший является ближайшим другом лица, выпол - няющего общественный долг, и желает тем самым отомстить этому лицу, а на самом деле отношения между убитым и действующим в публичных интересах были далеко не дружескими , то содеянное должно квалифицироваться как покушение на п реступление, предусмотренное п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Несколько сложнее определиться с квалификацией убийства близкого родственника лица, осуществляющего служеб ную деятельность или выполняющего общественный долг, в том сл у- чае, когда между потерпевшим и указанным лицом были непри - язненные отношения, и виновный об этом знал, но, тем не менее, совершил преступление, скажем, в целях воспрепятст вовать родственнику погибшего заниматься общественно пол езной деятельностью. Нам представляется, что само допущение воз -

775

РАЗДЕЛ VI

можности факта убийства подобного рода дает основание ут верждать, что таковое должно расцениваться как квалифициров анное убийство, как убийство гражданина, близкого лицу, осущ е- ствляющему служебную деятельность или выполняющему общ е- ственный долг. Ведь близкое родство — прочная институция, независимо от того, какие отношения складываются при этом между родственниками. Говоря словами Г.В.Ф. Гегеля, «семья.. . имеет своим определением свое чувствующее себя единство ...

Умонастроение внутри семьи состоит в обладании самосозн анием своей индивидуальности в этом единстве... чтобы являть с ебя не как лицо для себя, а как член этого единства» (Гегель, 1990, с. 221), основанного на браке или кровном родстве, члены которого «связаны общностью быта, взаимной помощью, моральной и правовой ответственностью» (Новый иллюстрированный..., 2003, с. 651). Соответственно человек вполне способен ощущать обиду, нанесенную его близкому родственнику, к которому о н не чувствует любви и привязанности, как обиду или предост ережение самому себе.

Надо полагать, это учитывал в абзаце 3 п. 6 упомянутого постановления и Пленум Верховного Суда РФ, который, разъя с- няя понятие «близкие потерпевшему лица», отделил близких родственников от иных близких лиц. Пленум указал: «К близк им потерпевшему лицам, наряду с близкими родственниками, могут относиться иные лица, состоящие с ним в родстве, свойст ве (родственники супруга), а также лица, жизнь, здоровье и благ о- получие которых заведомо для виновного дороги потерпевш ему в силу сложившихся личных отношений» (Бюллетень Верховно - го..., 1999, ¹ 3, с. 3). Можно утверждать, что Пленум Верховного Суда различает лиц, являющихся близкими потерпевшему в силу близкого родства, и лиц, которые могут быть признаны таковыми в силу сложившихся личных отношений 3.

Вернемся, однако, к формулировке п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Как явствует из текста данного пункта, в нем упомянуто два вида деятельности: служебная и выполнение общественного долга, общим для которых является их общественно-полезный ха - рактер. Вместе с тем вне рамок усиленной уголовно-правово й охраны остается платная общественно-полезная деятельно сть, не охватываемая термином «служба».

776

Российский человек на пути институционализации

В русском языке словом «служащий» обозначается работник, занятый интеллектуальным, нефизическим трудом в различных сферах деятельности (см.: Ожегов, Шведова, 1997, с. 732). Однако обществом поощряется любой полезный труд вне зави - симости от его формы, в том числе физический. Далее, изменение экономических отношений привело к распространению в обществе таких платных видов социально полезной деятель ности, основанием осуществления которых является не трудово й договор (контракт), а, скажем, гражданско-правовые отношения 4 . Содержание подобной деятельности либо основание ее возникновения не позволяют считать ее служебной, а платны й характер препятствует отнесению таковой к выполнению об щественного долга. Ведь долг — это этическая категория, в кот о- рой выражается нравственная задача отдельного индивида в конкретных социальных условиях и ситуациях, становящаяся дл я него внутренне принимаемым обязательством. В общественн ом долге выражается нравственная специфика социально-идей ной позиции личности по отношению к создавшейся общественно й ситуации, конфликту внутренних убеждений и способов их ре - ализации (см.: Философский..., 1983, с. 40). При выполнении того или иного вида деятельности в интересах общества на платной основе внутреннему нравственному принятию лицом это й деятельности отводится незначительная, можно сказать, ни ч- тожная роль. Но подобная деятельность не утрачивает стату са источника общественной стоимости. Следовательно, убийст во такого деятеля характеризуется повышенной социальной о пасностью. Однако чтобы оно могло преследоваться по п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ, необходимо уточнить формулировку данного пункта. Одним из вариантов новой редакции последнего може т быть следующий: «убийство лица, действующего в публичных интересах, либо его близких в целях воспрепятствовать осу ществлению полезной деятельности данного лица либо по моти - вам мести за такую деятельность».

С институциональных позиций следует подходить и к анализу такого квалифицирующего признака убийства, как «убийс тво лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном с о- стоянии» (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ). Ни практика, ни теория в толковании понятия «беспомощное состояние потерпевшего » не

777

РАЗДЕЛ VI

отличаются единообразием. По-разному оцениваются, наприм ер, ситуации убийства спящего или находящегося в состоянии а лкогольного опьянения лица. В одних случаях подобное состояние признается высшими судебными инстанциями обстоятельством, обусловливающим беспомощность потерпевшего (см., например: Бю л- летень Верховного..., 1999, ¹ 6, с. 22), а в других случаях — нет (см., например: Бюллетень Верховного..., 2000, с. 12). Одни уче- ные полагают, что факт убийства и невозможность оказать с опротивление должны осознаваться потерпевшим, испытывающим от этого особые страдания (см., например: Дементьев, 1999, с. 43), другие, напротив, допускают возможность признания причин ой беспомощного состояния невозможность потерпевшего осоз навать происходящее (см., например: Уголовное право..., 1996, с. 28). Не исключает этого и Пленум Верховного Суда РФ. В абзаце 1 п. 7 упомянутого постановления разъясняется: «По п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии) надлежит квалифицировать как умы ш- ленное причинение смерти потерпевшему, не способному в си лу физического или психического состояния защитить себя, ок азать активное сопротивление виновному, когда последний, совер шая убийство, сознает это обстоятельство. К лицам, находящимс я в беспомощном состоянии, могут быть отнесены, в частности, т я- желобольные и престарелые, малолетние дети, лица, страдаю щие психическими расстройствами, лишающими их способности п равильно воспринимать происходящее» (Бюллетень Верховног о..., 1999, ¹ 3, с. 3).

Чтобы верно определиться в рассматриваемой проблеме, необходимо разобраться в мотивах, которыми руководствовался законодатель, признавая беспомощность потерпевшего обс тоятельством, способным существенно изменить типовую степе нь общественной опасности убийства, то есть возводя это обст оятельство в статус квалифицирующего признака.

Вряд ли законодатель исходил из тех соображений, что осоз - нание своей беспомощности потерпевшим при посягательст ве на его жизнь связано с дополнительными страданиями жертвы, п о- скольку это обстоятельство уже учтено в законе. Сознатель ное причинение излишних для лишения жизни страданий потерпе в- шему (или его близким) составляет сущность такого квалифи ци-

778