Х.Ортега-и-Гассет. О спортивно-праздничном чувстве жизни

Жизнь, даже с биологической точки зрения, вообще имеет «спортивный» характер, все остальное - лишь механическое действие или голая функциональность. История органического (т. е. биологического) мира показы­вает, что изначально жизнь представляла собой избыточную полноту возможностей, среди которых некоторые были отобраны и закреплены с помощью целевых навыков. Сама органическая жизнь есть отбор возможностей. Каждому из нас достаточно прокрутить назад киноленту своей жизни, чтобы убедиться в том, что его личная судьба, представляет собой избирательный процесс проверки конкретных жизненных обстоятельств его собственными возможностями. Тот человек, которым мы становимся, проживая свою жизнь,- это лишь один из многих, кем мы могли бы сделаться, но кто так и остался невоплощенным из-за того, что некое наше внутреннее воинство потерпело постыдное поражение на поле боя. Каждым шагом своей жизни мы отсекаем все иные пути, и снова и снова губим свои потенциальные биографии. Именно поэтому воспоминания, которые я в настоящее время пишу, пытаясь придать им свободную форму, не сводятся к дневни­ковой фиксации прошлого, а являются рассказом о вполне конк­ретной несостоявшейся жизни.

Подобный избыток возможностей составляет характерный признак здоровой, полнокровной жизни, утилитаризм же - это симптом слабости, жизненной ущербности: ведь и больной всегда экономен в своих движениях. Итак, ценность существо­вания состоит в богатстве возможностей, которые мы разом обретаем, каждое препятствие, встречаемое нами, должно подталкивать нас к новому риску, к изобретению новых возмож­ностей.

Да позволено мне будет рассказать об одном цирковом представлении времен моего детства, которое всегда приходит мне на память как символ грандиозной неисчерпаемости. Клоун с напудренным лицом выходил на арену, садился в сторонке и, вынув из кармана флейту, начинал на ней играть. В этот мо­мент появлялся директор и выговаривал клоуну за то, что он музицирует в неположенном месте. Наш клоун не моргнув глазом перебирался на другое место и возобновлял игру. Директор нагонял его и вырывал поющую дудочку прямо у него из рук. Клоуна, однако, не так легко было вывести из себя. Едва дож­давшись, пока директор уйдет, он запускал руку в свой бездон­ный карман и извлекал оттуда новую дудочку, а из нее, в свою очередь,- новые прихотливые звуки. Но тут неумолимый ди­ректор выходил снова - и снова забирал у клоуна его ин­струмент. Но карман клоуна походил на неистощимое мировое чрево, и оттуда одна за другой появлялись все новые дудочки. Мелодии звонкие и забавные, нежные и грустные заглушали запретительный окрик судьбы, затопляли собой все простран­ство цирка и щедро делились со зрителями своей неиссякаемой полнотой, все сильнее увлекая нас в едином порыве. Словно победная музыка, по волшебству извлекаемая невозмутимым клоу­ном у края арены, стала источником какой-то чудесной энер­гии. Тогда мне казалось, что клоун с флейтами - это явив­шийся в современном шутовском обличье древний лесной бог Пан, который в вечернем сумраке выдувает из своей флейты магические звуки, отовсюду вызывающие эхо. Дрожат листья и ветви, мерцают звезды, и пестрые козочки пляшут на опушке леса.

Знайте же, мои немецкие друзья, вам тоже придется раздо­быть себе новую дудочку! Я говорю это отнюдь не для красного словца: у жизни есть много общего с этой шутовской погудкой. Самое необходимое в ней то, что избыточно. А то, что до­вольствуется насущным, непременно будет затоптано в землю. В том и состоит парадокс жизни, что избыточное как раз больше всего необходимо, причем в биологической жизни это еще более, верно, чем в человеческой. Жизнь потому лишь и смогла утвердиться на нашей планете, что она не стала цеп­ляться за необходимое, а затопила его потоком" возможностей, всякий раз из обломков одной из них выстраивая мост, по кото­рому другая восходила к победе.