_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 2

Г. Лахман

101

Но меня нетерпеливо Стали жечь его слова, Словно свежая крапива, Жгучая трава.

Захотела стать счастливой...

И теперь из сердца рву, Обжигаясь, торопливо, Сорную траву.

т о

** *

Ты пришел... Без ключа, без отмычки Отворил в мое сердце дверь. Растерялась я с непривычки, Тихо жду: что случится теперь?

А на двери были засовы, Было замкнуто сердце ключом...

Но сейчас я верить готова, Что тебе замки нипочем!

Грустных песен пьянящее зелье Не свело ли меня с ума,

И я дверь, не очнувшись с похмелья, Распахнуть помогла сама?

Где вчера ты скитался, не знаю...

На вопрос не ответишь мой. Пусть я вызов судьбе бросаю,— Отдохни... Ты пришел домой.

1950

** *

Пароходы, письма, поезда, Самолеты в небесах высоко Зачеркнули слово «никогда», Стало близким грозное «далёко».

102

Г. Лахман

Мы, дерзая, обгоняем звук В серебристой, стрельчатой ракете.

Для живых в пространстве нет разлук: Мы гостим на небольшой планете.

К сердцу лишь дороги не нашли, Сердце ждет, своей мечтой томимо...

Не заходят в гавань корабли, Самолеты пролетают мимо.

** *

Памяти Э. Л .

Безмолвна жуткая столица. Гусиный шаг тупых солдат. В двадцатом веке небылица

Страшней, чем сотни лет назад.

Горячий взгляд, тревожный шепот

Инежность скорбного лица...

Ивновь шагов тяжелых топот

Уоснеженного крыльца.

Под белым фонарем вокзала Блеск обручального кольца— Как отблеск светлого начала Непостижимого конца.

** *

На грубые краски реклам, На жалкие в клочьях афиши, На улиц неубранный хлам, На копоть и дымные крыши Глядела ты с арки моста.

И голос почудился свыше: «Опомнись! Везде— красота».

В прозрачной бездонности синей

Г. Лахман

103

Увидела ты облака, На крышах сияющий иней...

В перила вцепилась рука.

И плакала ты, сознавая, Одна на высоком мосту, Что ты еще слишком живая,

Чтоб кинуться вниз— в пустоту...

** *

Ты простить ему была готова И, с судьбой вступив в неравный спор,

Каждый вечер в сумрачной столовой Ставила второй— его— прибор.

Зажигала свет под абажуром, Приносила свежие цветы, И ждала в кухонной амбразуре

Или— чаще— в кухне у плиты.

Дни и годы... Мятежи и войны...

Ты умела их не замечать. Терпеливо и почти спокойно Ты ждала, чтоб снова жизнь начать.

Жизнь провала... Прошла как будто даром, Старость тихо постучалась в дверь...

Но его ты не видала старым И судьбу благодаришь теперь.

ЗЕРКАЛА

Памяти моего брата

Заблудилась на звездной дороге...

Меж синеющих склонов отлогих У зеркального вижу крыльца Пустоту— ни двери, ни дома.

104

Г. Лахман

1де пути коснулись конца, 1де и я сама невесома— Там улыбка его лица И слова:

«Этой встречи мы ждали...

Снятся мне зеркала в темном зале. Зачарован, глядел я в одно И очнулся в тиши зазеркальной,

В запредельности беспечальной...

Это было, быть может, давно. Я не помню— мне все равно.

Вечность память мою украла: ГЪрсть минут моих на земле. Снятся сны— без конца, без начала, Слово искры в остывшей золе.

Тк мне снишься... и вспышка заката,

Изатоптанный путь покатый, Крышка гроба, удар лопаты,

Имечта о солнце, тепле...

Снится детство: игры, уроки...

В нашей классной вдвоем у стола Мы впервые читаем строки— Те, что вечность отнять не могла. Посмотри...»

В зеркалах высоких Ясно парус белел одинокий, А на холмах лежала мгла...

Просыпаюсь одна и дома, 1де мне каждая вещь знакома, 1де недвижно молчат зеркала.

Внаших снах есть ли правды крупица?

Яне знаю, кто кому снится,

Кто кого и где увидал:

Брат меня на дороге астральной, Я ль его в этой тихой спальной, Там— в мерцании лунном зеркал?

Г. Лахман

105

VIA APPIA ANTICA1

Под небом голубым Кампаньи Дорога древняя лежит.

Но как свежо очарованье Ее тысячелетних плит!

Как жизнь, дорога многолика, Могилами окаймлена,

La Via Appia Antica Ведет в былые времена.

Но юность с песней на руинах, Забыв гробов соседних тлен, Пирует: хлеб, плоды и вина На камне стертом старых стен.

Ведет дорога в бесконечность И в лабиринты катакомб...

Здесь века водородных бомб Касается крылами вечность.

* * *

Втолпе, среди людского гула,

Удревнегреческих колонн

Я на него едва взглянула, Кивком ответив на поклон.

Но мы втроем— я это помню— К заливу медленно пошли Осматривать каменоломню: Обломки мрамора в пыли.

Мне мужем, кажется, был третий...

Все расскажу я — до конца. Я видела в закатном свете Руины белого дворца

1 Старая Аппиева дорога (лат .).

106

Г. Лахман

И слышала: «О вспомни, вспомни, Кем ты была! Он жив, наш час! Там— вместо глыб каменоломни— Ступени мраморных террас. Уйдем туда— в туман столетий, Под своды нашего дворца...»

Не знаю, где остался третий, Не помню я его лица.

СЕРГЕЙ РАФАЛЬСКИЙ

ПОЛЕТ

А. Л . Бему

Как на костре мечты дремоту жгли, отец будил и поднял на рассвете...

Над морем шел волной упругой ветер и перья крыл гудели, как шмели.

Легко взнесли прочь от земли рули, крича, внизу бежали стайкой дети, день вырастал в торжественном расцвете, а горы сизые снижались и ползли.

Крит падал в море дымный, как опал,

казалось солнце близким и косматым...

Отец внизу встревоженно кричал,—

но трудно быть покорным и крылатым...

...Был вечер тих, как мальчик виноватый, на берег родины вступал один Дайдал.

ВИДЕНИЕ

«Парфянская в ноге открылась рана. Покинув двор и сплетни при дворе, я жил в глуши, в прадедовской норе, и не ушел с войсками Юлиана.

Мечтой был с ним. И вот в томленьи странном прогуливался как-то на заре.

Вел раб меня, мы сели на горе. Над морем тлели тонкие туманы.

108	С. Рафальский

Клянусь Луной— то было не во сне: косматый фавн бежал, рыдая, мимо! Раб закричал, крик передался мне,

И фавн исчез, как бы растаяв дымом,

итолько эхо, не устав звенеть, сказало нам, что пали боги Рима...»

ДНИ, КАК ЛИСТЬЯ

Т. Н. У.

Дни, как листья, в зыбком хороводе, страшный миг— он так обычно прост! Знаю я, что из-под ног уходит самая прекрасная из звезд...

В эту грусть, совсем и без возврата обреченный падать в пустоту, принимаю сладостно и свято каждую земную красоту.

Ив апреле— всех нежней и проще—

яслежу, мечтатель и поэт,

как блаженно увядают рощи тридцати благословенных лет.

И, как плод, что зрелость долу клонит, тяжелею в сладостном бреду, и последней в кроткие ладони .

жизнь мою и смерть мою кладу.

О, теперь, когда не так уж просто слушать мне согласный стук сердец, возношу и вознесу, как звезды, женщину— начало и конец!

Голосам непозабытых внемлю— (никогда мне их не обнимать!)— и прославлю трисвятую землю как Сестру, любовницу и Мать.

С. Рафальский

109

Славлю жизнь, и жизни сердце радо, страшный миг,— он так обычно прост— в пустоту уходит без возврата самая прекрасная из звезд...

В ИЗГНАНЬИ

Утонет солнце, расплескав залив, жар не томит тучнеющее тело,

ион глядит, как доит коз Марчелла, литые руки смугло обнажив,

ишутит с ней. И даже с ней— учтив, ее кувшин несет отяжелелый, тугих грудей коснется мыслью смелой

ивспомнит все, тревогу оживив...

О, Дон Жуан! Припав на эту грудь, тебе ль себя предать и обмануть,

несытый зной бросать в послушном теле и услыхать— перевернулся мир! —

не командор идет на званый пир,

а Лепорелло крадется к Марчелле...

ПОЭМА О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ

...Была страна Муравия,

Инету таковой...

А. Твардовский

1

Когда закончу навсегда таранить лбом глухие стены, устанет сердца ход бессменный и жизнь погаснет, как звезда— после бесстрастного суда, освобожденный от 1еенны,

110	С. Рафалыжий

увижу вдруг— с полей блаженных бегут вечерние стада.

Белея, ангельские хаты глядятся в розовый прудок, у мельницы, как бесноватый, кружит и пенится поток, и баба райской наготой сияет над шальной водой.

2

На травы сея пыль, как росы, дорогами возы бренчат, полки умаянных девчат после страды на сенокосах влачат напев разноголосый

и с ним, как ношу, потный чад, а парни им с возов кричат нарочно наглые вопросы, но все стихают, шапки сняв,

когда степенным гулким звоном среди полей, среди дубрав, вдоль по холмам ленивосклонным, по речке мелкой, неуловной, сойдет Канун с главы церковной.

3

Склоняясь у икон, отец по церкви носит дым кадила,

на клиросе, как сноп на вилы, берет Псалтирь неспорый чтец. И все— и мельник, и кузнец,

иплотник, и пастух Вавила тройное «Господи помилуй» одолевают наконец.

А бабы, груди спеленав под ситцы яркие, как звоны, с букетами душистых трав толпятся стадом у амвона,

иСаваоф— с высот святых взирает с благостью на них.