_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 2

П. Ставров

81

Бедного смысла игры не раскрыв. Струнной шарманкой украден мотив, Музыки детской пронзительный звон Дергает шуткой смертельный наклон,

Некуда шарику, негде упасть. «Кавалер барышню хочет украсть...»

АЛЕКСАНДР ПЕРФИЛЬЕВ

** *

Мучительно и трудно, как короста, Все язвы дней с души отшелуша,

Прошла вся жизнь. И стало очень просто. И стало холодно тебе, душа.

Так, уходя навек в Иные страны, Бесстрастно холодеют мудрецы, Глядящие спокойно на рубцы, Забыв о том, что это были раны.

1951

* * *

А вот и сруб... В нем очень редки встречи, Но он не зря поставлен кем-то тут, Кто изнемог в холодный зимний вечер, Всегда найдет и отдых, и приют.

На пне топор на крепком топорище, На стенках шкур причудливый узор...

Бери здесь все, что надобно из пищи, Не трогай шкур, не уноси топор.

Никто тебя преследовать не будет, Тайга не суд, просты законы тут. За прошлое в тайге людей не судят, Но за топор украденный— убьют.

Ты сам пойми: во время зимней стужи, Когда за сорок скачет Реомюр, Простой топор в тайге как воздух нужен, Он здесь дороже самых ценных шкур.

А. Перфильев

83

Устал— приляг, закуривай, мечтая, Но штуцера из рук не выпускай. Таков закон— и вся тайга такая. Но беглого увидишь— не замай.

Обиженного обижать не надо.

Он гость, а ты, хозяин, не гордись. Ты посади его с собою рядом И с ним куском последним поделись.

Какой запас у беглых из острога? Он загнан, обозлен и нелюдим. Ему скажи, где ближняя дорога— Но ночевать не оставайся с ним.

БРАТЬЯМ-КАЛМЫКАМ

Ткк иногда доносит память снова Все то, что время сжало в кулаке...

...Я из Толмеццо ехал в штаб Краснова Средь голых гор, на рыжем дончаке.

Вселенье въехал. Вдруг, гляжу— палатка,— Что ж сердце так забилося мое?

Стоит лохматая верблюжья матка,

Иверблюжонок около нее.

Ирядом, на кошме, монгол, с суровым, Таким знакомым и родным лицом...

Как будто я в пустыне 1оби снова

ВКозловской экспедиции с отцом.

Отец прикажет сняться, карту вынет...

Зафыркают верблюды в полутьме.

Имы цепочкой втянемся в пустыню,

Изапоют буряты: «Ши намэ...»

Явспомнил детство и сказал по-братски, Склонясь с седла: «Сайн судживайн, нохор?» Вопроса он не понял по-бурятски,

Иначался по-русски разговор.

84	А. Перфильев

«Нет, здесь не видно ваших забайкальских, Мы— калмыки с Задонья, видишь сам...» О, Боже! Занесло верблюдов сальских В Италию, к суворовским путям!

Ивспомнил я тогда верховья Сала,

Истепь, и ленту Куберле-реки...

Казачья горсть там кровью истекала,

Ивместе с нами братья-калмыки.

Ивот теперь мы, выбравшись оттуда, Сошлись на перепутьи всех дорог.

Обратья! Нас благословляет Будда, Он знает все. Сказал он: близок срок.

1950

** *

Слова бывают очень разные: Слова, как блеклая листва...

Слова ненужные и праздные, Бывают глупые слова.

Слова красивые и звучные, Слова, где мудрости родник, Слова поникшие и скучные, Как раненого сердца крик.

Слова любви, печали, ревности, 1Ърящие, как фонари, Давным-давно, с глубокой древности Их собирали в словари.

Но есть и те, что недосказаны, Хотелось и не мог сказать— Они с душой и сердцем связаны, Их в словаре не отыскать...

А. Перфильев

85

Они сто раз не повторяются, Как будто стертое клише, В одной душе они рождаются,

Чтоб умереть в другой душе.

ТОЧКА

Лишь вчера похоронили Блока, Расстреляли 1умилева. И Время как-то сдвинулось жестоко, Сжав ладони грубые свои.

Лишь вчера стучал по крыше, в двери 1рад двух войн— позора и побед,— Лишь вчера о вдохновеньи, в Иере Умирая, написал поэт.

Все года, событья стали ближе, Воедино слив друзей, врагов...

Между Петербургом и Парижем Расстоянье в несколько шагов.

Так последняя вместила строчка Сумму горя, счастья, чепухи, И торжественно закрыла точка, Как глаза покойнику,— стихи.

БЕССМЫСЛИЦА

Я начал жить в бессмыслицу войны, Едва лишь возмужал, расправил плечи. Как будто для того мы рождены, Чтобы себя и всех кругом калечить!

Вагон товарный заменял нам дом, Минуты перемирий— полустанки, Чтобы успеть сходить за кипятком,

Съесть корку хлеба, просушить портянки...

86	А. Перфильев

Любовь, роняя угольки тепла, Дымила, тлела... и не разгоралась. Вслед за войной война другая шла...

Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась.

ИРИНА ОДОЕВЦЕВА

** *

Над зеленой высокой осокой скамья, Как в усадьбе, как в детстве, с колоннами дом. Возвращается ветер на круги своя, В суету суеты осторожно, с трудом...

Возвращается ветер кругами назад, На пустыню библейских акрид и цикад, На гору Арарат, где шумит виноград Иудейски картаво. На Тигр и Евфрат

Возвращается ветер, пространством звеня. На крещенский парад, на родной Петроград, Возвращается вихрем, кругами огня...

— Ветер, ветер, куда ты уносишь меня?..

** *

Вечность? Но вечности нет. Счастье? Но счастья не будет. Мы прожили столько лет, А жизнь нашу всякий осудит.

Осудит сейчас и потом, Когда нас не будет на свете. За сложное в самом простом,

За музыку в каждом предмете, За верность везде и всегда И даже за детскость нрава.

— Судите же нас, господа. Судить вы имеете право.

88	И. Одоевцева

* * *

В окнах светится крест аптеки, Цвет зеленый— надежды цвет, Мой пушистый зеленый плед. Закрываю, как ставни, веки.

Может быть, это счастье навеки, А совсем не жар и не бред.

Разбиваются чайки о снасти, Разбиваются лодки о льды, Разбиваются души о счастье, Как бы ни были души горды. Расцветают крестами сады, Далеко до зеленой звезды...

Как мне душно. Дайте воды!..

** *

Андрею Седых

Дождь шумит по грифельной крыше, Еле слышно скребутся мыши Там, внизу, этажом пониже— Очень много мышей в Париже.

Снова полночь. И снова бессонница, Снова смотрит в мое окно— За которым дождь и темно — Ледяная потусторонница.

Как мне грустно!.. Как весело мне!..

Ялевкоем цвету на окне,

Ястекаю дождем по стеклу, Колыхаюсь тенью в углу, Легким дымом моей папиросы Отвечаю на ваши вопросы— Те, что вы задаете во сне О вчерашнем и завтрашнем дне.

1950

И. Одоевцева

89

** *

Началось. И теперь опять Дважды два не четыре, а пять.

По ковру прокатился страх

Ис размаха о стенку— трах! Так, что искры посыпались вдруг Из моих протянутых рук.

Все вокруг двоится, троится. В зеркалах отражаются лица,

Ине знаю я, сколько их,

Этих собственных лиц моих.

На сосну уселась лисица, Под сосной ворона стоит.

Со щитом? На щите? Нет, щит На вратах Цареграда прибит.

Как в лесу сиротливо и сыро, До чего можжевельник сердит!

Бог послал мне кусочек сыра, Нет, совсем не мне, а вороне, Злой вороне в железной короне, Значит, ей, а не мне, повезло.

Но, лишившись царского трона, Трижды каркнула злая ворона Пролетающей тройке назло. Кучер гикнул. Взметнулись кони.

— Берегись! Сторонись, посторонний! Сном и снегом глаза занесло.

Соловьиная трель телефона Вдруг защелкала звонко:

— Алло?

Сразу все в порядок пришло. Нереальность скользнула на дно, В глубину зеркального лона, Там, где рифмы коралловый риф, Там, где ритмов прилив и отлив, Там, где ей и лежать суждено.

90	И. Одоевцева

Легкий месяц сияет в эфире, Уводя облаками на юг. Лампа светит уютней и шире, Образуя спасательный круг. И опять, как повсюду в мире, В эмигрантской полуквартире Дважды два не пять, а четыре.

Значит, кончено. Спать пора. Спите, спите— без снов— до утра!

1950

** *

Ты видишь, как я весело живу У горлинкой воркующего моря, Как весело.

О будущем не споря, Чужие сны я вижу наяву, Посыпанные едкой солью горя.

В сомнамбулической, подветренной тоске— Тоска? (А может быть, вернее, скука?) Танцует босоножкой на песке Пеннорожденная разлучница-разлука И, кораблекрушения полна, Выносит заумь гибели со дна.

Беда-водоворот. Беда-победа.

За мраморным плечом обломано крыло Чужого бреда.

Да, как назло Тебе не повезло.

И все-таки не надо плакать, Леда!

Очем печалиться? О чем, о чем Под леопардовой расцветкой пледа?

Взгляни— звездой обманной у воды Блестит кусок слюды— Звезда песочная, звезда воспоминаний—