Гартман Николай - Этика

Глава 6. О пути открытия ценности

125

b) Носитель идеи и толпа

Наиболее внутреннее ядро моральной жизни — саморазвитие этоса — тожде$ ственно первичному открытию ценностей.

Однако непрерывный процесс революции далек от того, чтобы распростра$ няться всегда равномерно, скрываясь под поверхностью. В определенные эпохи он приводит к острым кризисам, с силой прорывается наружу, подобно водово$ роту затягивает умы и влечет их к историческим свершениям. Один из таких кри$ зисов привел к открытию ценности, придавшей молодому христианству его дей$ ственную силу — к открытию собственной нравственной ценности любви к ближнему.

Некая центральная ценность, или даже вся группа ценностей, входит в этиче$ ское сознание и коренным образом изменяет взгляд на мир и на жизнь. Будучи антитезой старым существующим оценкам, они разжигают борьбу, причем не только духовного свойства. Страсть вновь порожденного этоса вызывает собой страсть этоса старого, сопротивляющегося уничтожению. Инертность узаконен$ ного есть сопротивление, растущее с увеличением натиска. Такова она как раз потому, что и в ней живы подлинные, зримые ценности. Мученичество — явле$ ние, постоянно сопутствующее кризису. Ход этической революции содержит в себе как раз нечто существенно антитетическое. В критике старого, в противо$ поставленности освященному возникает, зреет и усиливается новая мысль. Что$ бы распространиться, она вынуждена уничтожать, вынуждена и там, где она по сути дела вбирает в себя существующее и строится на его основе. Она рождена под знаком конфликта; и конфликт продолжается, пока она не возьмет верх или не погибнет.

Но в действительности и доля участия отдельного человека в этической рево$ люции весьма различна. Обыкновенный человек — исчезающе малый элемент в совокупном процессе. Однако интегралы ценностного сознания вновь концен$ трируются в этосе отдельного человека, впервые получая в нем форму (Gestalt) и выражение. И только отсюда они оказывают обратное влияние на другие сферы. Наиболее выразителен этот феномен в переломные моменты исторического процесса.

В такое время проявляют себя великие этические вожди, герои духа, пророки, основатели религий, носители идей. От них исходит движение, они революцио$ низируют толпу. Достаточно легко напрашивается предположение, что такие во$ жди «измышляют» новые ценностные содержания, что само рождение ценно$ стей заключено в идее носителя идей. Но это глубокое заблуждение. Даже носи$ тель идеи ничего не выдумывает, он может только открыть. Да и его открытие тоже обусловлено. Он может открыть лишь то, что смутно уже живет в ценност$ ном чувстве толпы и стремится к выражению. Он как раз как бы читает в челове$ ческих сердцах вновь ощущаемые ценности, собирает их там, выносит на свет сознания, поднимает на щит и дает им говорить.

Действенную силу имеет только то, для чего пришло время, что обрело спе$ лость в живом человеческом этосе, что вызрело из нравственной нужды и стра$ сти. Носитель идеи как открыватель тоже уже вторичен. Прежде идет неясное и полуосознанное, вечно ищущее живое нравственное чувство, и то, что находит носитель идеи, здесь, в глубине уже всегда имеет жизнь и силу.

126	Часть первая. Раздел II

Тайна его отклика в толпе — это то, что составляет силу идеи — силу, которая похожа не на расходящиеся по воде круги, слабеющие по мере своего продвиже$ ния, а на движущийся огонь, который воспламеняется от искры, стремительно охватывает все вокруг себя и распространяясь усиливается. Сила заключена не в искре, а в везде лежащих наготове горючих материалах. Идея живет еще до того, как ее откроет осознанная мысль. Ее жизнь ожидает лишь оформления со сторо$ ны последней, чтобы тогда внезапно разрастись подобно кристаллу в насыщен$ ном растворе, и принять определенный вид. Усмотрение и здесь отстает. Но все$таки именно оно пробуждает скрытую жизнь идеи, позволяет ей сложиться в некую зримую структуру.

Однако сама та скрытая жизнь не является ни просто неосознанной, ни про$ сто осознанной. Ее содержание, словом носителя идеи извлеченное на свет, не только появляется вдруг подобно зрелому плоду, но и каждый его уже знает и по$ знает вновь, веря в то, что высказана самая глубинная и сокровенная часть этого содержания. Это подлинный платоновский анамнез, только «большего разма$ ха». Носитель же идеи занимается майевтикой толпы, побуждая, чтобы в судьбо$ носный час своего этоса она родила свое самое живое.

Всякое время носится со смутными ростками идей. Всегда зреет новое ценно$ стное сознание. Но не всегда для носителя идеи готова почва. И не везде, где почва готова, для некоей идеи появляется ее носитель. Быть может, сегодня мы уже стоим под знаком совершенно иных смутно предугадываемых ценностей, нежели те, что признаны нами и которым мы научены. Ни одна эпоха морально в себе не ориентируется. Действительная этическая жизнь — это жизнь глубин.

Правда, бывает и обратный феномен — непонятый носитель идеи, пришед$ ший не вовремя и умирающий в одиночестве со своей истиной. Он — не опро$ вержение описанного положения вещей, но его подтверждение, проверка на деле. В его идее нет недостатка ни жизни, ни силы. Но она имеет и то и другое только в нем, а не в толпе. Она не имеет отклика в человеческих сердцах, так как она взята не из них. Ее время может прийти, но ее глашатай его уже не увидит. Кто опережает свое время, тот для своего времени мертв.

Нет ничего более поучительного для ознакомления с сущностью самих цен$ ностей, чем отношение между носителем идеи и толпой. Там, где глашатай оди$ нок, не находит отклика, там оправдан вопрос: не является ли то, что он выдает за ценное, одной только мыслью, одинокой грезой? Но там, где искра воспыла$ ла, где идея повторяется в несметном количестве последователей, в которых она пробудилась, где идея высвобождается словом глашатая, там такой вопрос не$ возможен. Напротив, приходится спрашивать: почему же все те, кто по одной и той же нужде носит в сердце одну и ту же страсть, тайно и не вполне осознанно отдаются одной и той же идее, так что она в них как бы заранее образована и только ждет своего запуска? Почему этос толпы не расщепляется на столько идей, сколько есть мыслящих голов? Недостаточно сказать, что для всех оказы$ ваются одинаковы форма жизни эпохи, конфликты, этическая ситуация. Поче$ му же каждый не блуждает по своим путям, не ищет свои решения одних и тех же вопросов совести? Что побуждает всех пристально вглядываться в одном и том же направлении, обращаясь в своих поисках к одной и той же ценности?

На то есть лишь один ответ: потому что существует только одна ценность, ле$ жащая там, куда все по одной и той же нужде и страсти устремляют свой взор.

Глава 6. О пути открытия ценности

127

В силу данности ситуации у них нет возможности произвольно выдумывать раз$ личные нормы добра и зла. Есть только одна норма, которая соответствует по$ ставленному жизненному вопросу, которая одна дает действительно конкретный ответ на него. Эта норма есть искомая инстанция принятия решений. Никакая другая ее заменить не может.

Но это значит, что ценности фактически обладают самостоятельной сущно$ стью, не зависимой от каких бы то ни было желаний и измышлений. Это зна$ чит, что не ценностное сознание определяет ценности, но ценности определя$ ют ценностное сознание.

c) Ретроспективная и перспективная этика

По сравнению с живым первоисточником ценностного сознания ценностное видение философии вторично. Оно еще более вторично, чем у носителя идеи. Ибо редко, когда носитель идеи — философ. В лице Сократа, Фихте, Ницше мы, пожалуй, имеем примеры такого соединения; но это не выдающиеся примеры. Возможно, более значимы примеры реформаторов Средневековья и Нового вре$ мени, быть может, даже легендарного Пифагора или Эмпедокла; но философ$ ское начало не является определяющим в их ценностном сознании. Платон всей душой верил во всемирную миссию философа как этического вождя; но если не учитывать его собственного исторического влияния, то его мнение разделяли только утопии одиноких мыслителей.

Фактически философская этика почти исключительно идет другим путем. Она придерживается ценностей, открытых другими, и борется за их прояснение, осознанное внедрение и обоснование. За основу принимается принцип «уже из$ вестно». Подобным принятием и этой обосновывающей работой, конечно, нельзя пренебрегать, тем более там, где такое принятие распространяется на весь проблемный фронт открытых ценностей, а не на узкую, произвольно взятую вы$ борку. Обоснование требует долгих окольных путей, оно прибегает к метафизи$ ке, сплавляет воедино практическое и теоретическое мировоззрение. То, что представлялось смутным и было делом одних только чувств, оно путем продумы$ вания возвышает до уровня науки. Так оно естественным образом приходит к теории и системе ценностей.

Но если последняя будет уже признана как задача, то с необходимостью долж$ на будет возобладать другая тенденция. Сторону обосновывающей этики должна будет занять этика ищущая, высматривающая, исследующая ценности. Малые шансы на успех, которые ведь проистекают исключительно из философских опытов, едва ли еще всерьез когда$либо проводивших такого рода исследования, остановить ее не могут. Если однажды понять, что не все ценности известны, или, иными словами, что мы еще не знаем, «что есть добро и зло», то этика ока$ жется не в состоянии довольствоваться оглядкой на давно известное. Она никак не сможет уклониться от своей задачи, устоять перед тягой к поиску ценностей, для схватываниия которых человек, возможно, уже созрел. Перспективная, со$ зидающая, ищущая и просчитывающая тенденция невольно идет вразрез с тен$ денцией ретроспективной и только лишь обосновывающей.

Лишь в этой перспективной тенденции, которая заставляла себя ждать уже довольно долго, этика становится действительно нормативной — в том единст$

128	Часть первая. Раздел II

венном смысле, в каком она может быть таковой. Лишь в ней она обратно восхо$ дит к своей идее вести за собой человека. Платонический идеал духовного гос$ подства и формирования силой философского видения, созерцания идей, про$ должает в ней жить. Да и в принципе он не настолько утопичен, как в широко из$ вестных необдуманных попытках его осуществления. Ибо задача, о которой идет речь, не есть дело отдельного ума, что, конечно, было бы самонадеянно, и что составляло ошибку утопистов,— она есть дело общего исследования, дело не од$ ного только нашего времени, но широких, размеренно движущихся непрерыв$ ных научных изысканий. Работа отдельного исследователя составляет лишь ис$ чезающе малую часть.

Но рубеж пройден. Начало положено.

d) Исследование теоретических и этических принципов

Но заново и в ином смысле встает вопрос: как могут быть открыты ценности? Теперь дело идет о вторичном, мысленном открытии. Как могут быть получены сокровища живого ценностного чувства и смутного ценностного видения, кото$ рые везде созрели? Как мысль может к ним подступиться, завладеть ими, про$ лить на них свет?

Научное схватывание — больше, чем соприкосновение на уровне чувств. Но если предположить, что ценностному чувству нашего времени бессознательно открылся ряд ценностей, как тогда эти ценности сделать достоянием науки? Где должны начинаться выявление, описание, ограничение, где — определение и формирование понятий?

Исследование ценностей — это исследование принципов. Таким образом оно должно разделять и общий характер исследования принципов. Принципы суть в себе независимое, от чего зависит другое. Как производить выведение из них, если они даны, совершенно ясно. Как могут быть выведены они сами, если они не даны, не ясно. Над ними больше ничего нет, под ними — только зависимое. Но если предположить, что само отношение зависимости устойчиво, то, при данном зависимом, принцип в нем в своей структуре может быть усмотрен как его предпосылка.

Так усматриваются законы природы — в конкретном природном событии,— так усматриваются категории бытия, насколько они вообще могут быть усмотре$ ны; точно так же и с той же оговоркой дело обстоит и с категориями познания. Законы всегда уже присутствуют, действуют в конкретном данном, которое от них зависит. И всегда они становятся известны лишь постфактум. Познание за$ конов и, тем более, категорий не предшествует им самим. Усмотрение чего$то первого никогда не есть первое усмотрение. И стремление исключить из этого правила теорию познания тоже было фундаментальной ошибкой; не бывает «мышления чистого метода» до опыта, то есть до конкретного познания предме$ та. Как раз$таки открытие априорного в познании осуществляется не прямо, но лишь окольными путями, через posterius.1

Условием такого хода событий является некая фактичная область, область данных и анализируемых феноменов, некий «факт как таковой». Теоретическую

1 Ср.: Metaphysik der Erkenntnis, 2. Aufl. 1925, S. 251–253.

Глава 6. О пути открытия ценности

129

философию никакой такой факт не смущает. У нее есть сущее, опытно постижи$ мое вещное, феномен самого опыта — наивного или же научного. Здесь можно приступить к анализу, из этого материала можно высмотреть и извлечь, или если угодно, заново открыть сущностные законы. «Умозаключение» в этом контексте есть не что иное, как делание видимым неизвестного промежуточного звена на основе находящегося в устойчивой связи с ним данного. Правда, для этого ка$ ким$либо образом должна быть видима сама эта связь. Как же называть такое ви$ дение, не имеет значения.

Что касается не$данности принципов, то этика находится в равном положе$ нии. Она тоже вынуждена сначала «открывать» их, или, соответственно, огляды$ ваясь назад, усматривать их в конкретных феноменах. В желании, в принятии ре$ шений и в поступках, в убеждениях, в позиции или в тихой симпатии таковых содержится больше, чем чего$то определяющего. Они, следовательно, наверня$ ка в них могут быть увидены. Но вместе с данностью этих феноменов принципы еще не видны, осознаны в себе столь же мало, что и принципы познания. Осоз$ наны здесь всегда только данный случай, ситуация, особые цели стремления. Если человек в жесткой борьбе за существование избегает обманывать конку$ рента, если даже спешит ему на помощь, деля с ним достигнутое преимущество, то ему вовсе не обязательно знать, делает ли он это из чувства справедливости или из любви к ближнему или из личной симпатии. Он только вообще имеет твердое чувство, что действует «хорошо». Смутное ценностное чувство принци$ пов не различает. Оно лишь в общих чертах квалифицирует данный конкретный случай действий. В знании того, что это действия «хороши», еще нет знания о том, в чем эта «хорошесть» состоит; равно как и знания, почему они хороши. В том, кто действует, принцип наличествует и определяет его, но знанием о принципе этот человек не обладает.

Вслед за этим можно было бы предположить, что исследование этических принципов должно проходить строго аналогично исследованию принципов тео$ ретических. Все$таки этический опыт существует почти как теоретический. Он даже еще ближе к жизни, еще более безошибочен, чем феномен. Но здесь$то и начинаются трудности. Ибо сами принципы имеют иную природу. Ценности — это не законы бытия, для действительного у них нет обязывающей необходимо$ сти. Никогда нельзя знать, реализованы ли они в данном и воспринимаемом на опыте человеческом поведении, или нет. Из самого опыта, по крайней мере, это$ го знать нельзя. Скорее, знание о добре и зле надо уже нести с собой как ценно$ стный критерий постижимого в опыте, чтобы иметь возможность знать, ценно ли постигаемое, или контрценно. В вышеприведенном примере это знание тоже уже предполагается; оно не проистекает из действия, но уже предшествует ему в действующем, и точно так же оно предшествует и в нравственной оценке, в одоб$ рении, которое другие выказывают этому действию, какой бы смутной ни была укорененность такого рода знания в нравственном сознании. Это знание чисто априорно. Только лишь на его основе я вообще впервые могу выбрать постижи$ мый в опыте случай, как такой, для которого нравственный принцип будет опре$ деляющим. Стало быть, я не могу усмотреть принцип, наоборот, из опыта данно$ го случая. Опыт, на который я мог бы ориентироваться, из которого я мог бы пу$ тем анализа отыскать этот принцип, таким образом уже прямо предполагает зна$ ние о принципе. Ибо этот опыт уже должен быть отобран на основе принципа.

130	Часть первая. Раздел II

Конечно, это ставит ситуацию с ног на голову. Это — апория, исследованию теоретических принципов не известная. Выглядит это как неизбежный circulus vitiosus1.

e) Категории и ценности, законы и заповеди

Вообще говоря, этические принципы — это не категории. Категории суть за$ кономерности, осуществляющие безусловное принуждение, формы, которым без сопротивления покоряется все, что вообще попадает в сферу их действия. Если говорить наиболее общо, они суть то, чем являются законы природы для особых форм явлений определенных слоев действительного: из этих правил нет никаких исключений, наоборот, одно$единственное исключение доказывало бы, что вовсе никакого закона нет. Способ их действия непоколебим. Между подлинными законами бытия и конкретным сущим нет расхождений. Конкрет$ ные случаи всецело основываются на законах, «следуют» им в слепом подчине$ нии. Законы находят свое исполнение в каждом «случае». Это причина того, по$ чему каждый «случай» непосредственно являет исследователю закон, если тот умеет искусственно изолировать его в эксперименте. Каждый случай, насколько он вообще доступен наблюдению, репрезентативен для всеобщности случаев. Он — представитель категорий, под которые он подпадает.

Иначе в случае ценностей. Конечно, ценности могут быть реализованы, и, быть может, реализованы в значительной мере. Но они также могут быть и не$ реализованы. В их сущности не заключено как принцип, чтобы действительное им соответствовало. Здесь могут царить сколь угодно широкие расхождения и даже крайние противоречия. Это «не вредит» ценности как принципу; ее сущ$ ность не есть сущность закона бытия. Она принуждает, но не господствует над сущим. Ценности существуют независимо от степени их осуществленности в действительном. По сравнению с действительным они означают лишь некое требование, долженствование бытия, но не означают безусловной необходимо$ сти, реального принуждения. То, что они суть в идее, имеет место по ту сторону реального бытия или небытия. Требование имеет место и там, где оно не выпол$ нено, даже там, где оно невыполнимо. Никакие исключения, расхождения, ни$ какое неповиновение со стороны сущего его не снимает.

Ценности, таким образом, нельзя распознать по тому, содержатся ли они в действительном или нет. Они существуют и там, где данный случай и даже все реальные случаи им противоречат. Случай ценности не обнаруживает. Ибо, до тех пор пока ценности еще не будут узнаны другим способом, всегда остается под вопросом как раз то, согласуется ли с ними данный случай или нет.

Если этот вопрос ограничить этически более актуальной проблемой должен$ ствования действий, то указанная разница бросится в глаза еще сильнее. Нравст$ венные принципы, в этом смысле — исключительно нереализованные, или же не полностью реализованные ценности. Они выступают как заповеди, всегда выражают не$сущее, и именно поэтому актуально должное бытия. Нравственное благо никогда как таковое в жизни не действительно, человек никогда как тако$ вой не является таким, каким он должен быть. Ведь тогда из его действительных

1 Порочный круг (лат.). (Прим. ред.)

Глава 6. О пути открытия ценности

131

и познаваемых в опыте поступков, решений, убеждений явствовало бы запове$ данное как таковое. Между заповедью и поведением человека стоит свободное решение, открытый выбор за или против. И именно там, где человек действует вопреки должному, против него с угрозами и обвинениями восстает заповедь. Не природной необходимостью, но некоей претензией и требованием к нему явля$ ется невыполненная ценность, как она выражена в заповеди. И для него это не означает гнетущего бремени, но как раз возвышает его до нравственного сущест$ ва. Если бы заповедь была законом природы, то он вынужден был бы следовать ей слепо, как камень следует закону тяготения; тогда он был бы чисто природ$ ным существом, и в принципе, был бы подобен камню. Различие заповеди и за$ кона, то обстоятельство, что наряду со всеми законами природы, которым он подчинен невольно, для него существуют еще и заповеди, против которых он может и погрешить,— это только и делает его человеком.

f)Этическая действительность и факт первичного ценностного сознания

Вдействиях человека этические ценности открыть невозможно. Нужно, на$ оборот, уже о них знать, чтобы иметь возможность решить, ценно ли его дейст$ вие или контрценно. Здесь для этического исследования нельзя рассчитывать ни на какой факт, из которого нравственные принципы могли бы сделаться види$ мыми путем только лишь анализа. Таково общее состояние апории в области этики. Открытие должно идти другим путем. Одна лишь действительность слу$ чаев привести к нему не может.

Но если бы этим положение вещей характеризовалось окончательно, то путь для исследования принципов в этике был бы вообще закрыт. Между тем, уже до всяких дальнейших размышлений есть ощущение, что так быть не может. Даже если факты человеческого поведения не способны демонстрировать принципа, то ведь для этого здесь даны и не только лишь эти факты. Скорее, вместе с ними всегда также дано и ценностное сознание фактического. Оно есть не сознание принципов, не чистое видение ценности, но, пожалуй, некое ценностное чувст$ во, более или менее ясное сопутствующее знание о ценности или контрценности фактического поведения.

То, что это сопутствующее знание в отборе фактов предполагается, не означа$ ет вследствие этого никакого circulus vitiosus. Ибо искомой является сама ценно$ стная структура в своем идеальном своеобразии, предполагается же только не$ дифференцированное и нередко исчезающее сознание того, что случай вообще содержит нечто ценное. Это сопровождающее смутное ценностное сознание, неизбежно вынужденное руководить и философским исследователем, сюда, та$ ким образом, относится тоже. Благодаря его наличию этическая действитель$ ность отличается от онтологической. Обе в равной степени реальны, но первая содержит еще один существенный момент. И все дело как раз в нем. Фундамен$ тальная онтическая структура реального обладает обоими типами действитель$ ного вместе. Поступки и убеждения реальны в реальных личностях, как свойства и движения — в реальных вещах. Но кроме того в личностях реально еще и нечто другое, что не состоит из законов бытия: сопровождающее ценностное чувство, одобряющее и отвергающее, порицающее и оправдывающее.

132	Часть первая. Раздел II

Этическая действительность богаче теоретической. Она включает в себя дей$ ствительность нравственного сознания. Последнее — единственное, в постижи$ мости чего на опыте заключается все дело. Нравственное сознание заключается не в решениях или убеждениях — те могут быть в равной степени как хорошими, так и плохими, то есть как раз нравственному сознанию могут и противоре$ чить — но в своеобразном ценностном чувстве, которое различает в них добро и зло и образует их этический критерий.

Нравственное сознание, в этом смысле, хотя и никогда не бывает совершен$ ным, и, пожалуй, не свободно от ошибок в своем применении, т. е. в фактической оценке, которую оно дает поступкам и убеждениям. Но все$таки оно всегда есть подлинное ценностное сознание. И для анализа феномена этого достаточно, что$ бы раскрыть и понятийно определить в нем этические ценностные структуры.

Таким образом, если вовлечь нравственное сознание в описанном смысле, ко$ торое в человеческой жизни все$таки есть неоспоримый факт,— если вовлечь его в данное действительное, то уже нельзя сказать, что нет никакого «факта», на ко$ торый может сослаться исследование этических принципов. Скорее, такого рода факт очень даже существует. Только его не надо искать на ложном уровне дейст$ вительного. Он никогда не находится в фактическом поведении человека, по$ добно тому как в случае человеческого общества он не находится в фактических учреждениях или исторических явлениях,— единственно, где он находится — это в самом первичном осознании добра и зла — насколько всякий раз таковое представлено. Оно есть первичный этический феномен, «факт» этики.

Правда, факт этот совершенно иного рода, нежели теоретический. Он реален, познаваем в опыте, и тем не менее в сути своей не эмпиричен. Ибо и первичное ценностное сознание априорно. Здесь, таким образом, с известным правом мож$ но говорить об «априорном факте». Парадокс в этом только внешний. На самом деле всякое априорное усмотрение в этом смысле должно быть названо фактом. И в теоретической области тоже теория априорного познания начинает с этой своей «фактичности». И если бы последней не существовало, то не было бы и ни$ какой проблемы априорного познания. В этической области это давно было ус$ тановлено и сформулировано Кантом; ведь именно он обозначил «нравствен$ ный закон» как «факт разума». Этот кантовский факт разума по сути есть именно то, что мы назвали фактом первичного ценностного сознания, то есть ценност$ ного чувства. На этот факт этическая действительность богаче действительно$ сти, понимаемой чисто онтологически.

Этому факту не соответствует и раскрытая выше трудность отклонения от принципа. Первичное диктуемое чувствами ценностное сознание там, где оно вообще имеется, и насколько оно имеется, не может, в отличие от убеждений и поступков, произвольно согласовываться или не согласовываться с принципом. Оно согласуется с ним необходимо, представляет собой ни что иное, как его вы$ ражение в сознании, его способ определять сознание и определяющим образом в нем наличествовать.

Не каждый человек обладает ценностным сознанием каждой нравственной ценности, подобно тому как не каждый может усмотреть каждое математическое положение. Но там, где некто обладает действительным ценностным сознанием, там оно является непосредственным свидетельством пребывания самой ценно$ сти в нем. Таким образом, по наличию в сознании может быть увидена сама цен$

Глава 6. О пути открытия ценности

133

ность. Эта действительность не нуждается в дальнейшем отборе. Она демонстри$ рует непосредственно принцип.

g) Возможность заблуждения и неподлинное нравственное сознание

Можно было бы разве только усомниться, возможно ли полагаться на усмот$ рение, полученное из такого факта. Ведь этот факт вовсе не является строго все$ общим. Люди различаются по своему ценностному чувству. И, кроме того, не стоит ли поискать критерий и для факта самого ценностного чувства, чтобы от$ личить его от других, подобных, но не интеллигибельных фактов?

Эти размышления выдают некоторую неуверенность познания в отношении феномена нравственного сознания. Нужно признать, что в определенных рам$ ках эта неуверенность, пожалуй, существует. Но здесь дело идет не о том, сущест$ вует ли она в общем, а о том, существует ли она принципиально и неизбежно. Только если она вообще неизбежна, если человеческое усмотрение перед ней со$ вершенно бессильно, то проблемная ситуация внушает опасения. Если же толь$ ко среднему человеку недостает остроты взгляда, если только морально неопыт$ ный или бессердечный, или даже просто философски неподготовленный чело$ век оказывается здесь несостоятелен, то это мало что значит. В других областях, причем и в тех, для которых априорное усмотрение — признанный факт, дела с этим обстоят точно так же. Свой взгляд на феномен всегда можно тренировать.

Итакая тренировка как раз и есть задача ученого$этика. Да и дело с этим в этиче$ ской области обстоит отнюдь не менее благоприятно, чем в других областях. Скорее, те группы феноменов, в которых находит свое выражение первичное ценностное сознание, если уж их значение схвачено, упустить никак невозмож$ но. Они включают в себя такие явления как моральное одобрение и неодобре$ ние, упрек, самообвинение, совесть, чувство ответственности, сознание вины и раскаяние. Конечно, существует, пожалуй, и фальсификация этих феноменов. Но обычно они подлинны и основываются на подлинном ценностном чувстве.

Идаже в фальсификации всегда продолжает присутствовать крупица подлинно$ го. К тому же, в конце концов, дело ученого$этика — напасть на след подделки. Для этого тоже можно оттачивать взгляд, равно как и для распознавания непод$ линного ценностного суждения в искусстве и для выявления эстетически урод$ ливого.

Критерий подлинного и неподлинного есть ни что иное как опять же само первичное ценностное сознание. И философ$исследователь уже таковым обла$ дает. В его поисковой работе оно содержится точно так же, как в феноменах нравственного сознания, на которые он ориентируется. Возможность путаницы, следовательно, не так велика, как кажется на первый взгляд. При оценивании всей этой процедуры никогда нельзя забывать, что ценностное познание — даже вторичное, философское — никогда ведь не берется из одних лишь фактов, ни$ когда не является апостериорным познанием. Видение ценностей было и остает$ ся априорным усмотрением, обладает ли оно первичной формой ценностного чувства или формой усложненного распознавания.

Весь этот окольный путь через факты нравственного сознания, имеет значе$ ние лишь некоего предварения, наведения собственного ценностного взгляда на то, что иначе не попало бы в его поле зрения. Данности, поводы и мотивы от$

134	Часть первая. Раздел II

крытия самим открытием не являются, равно как и его предметом. Если через феномены нравственного сознания ценностный взгляд подводится к ценност$ ным структурам, то несмотря на это сами эти последние он должен видеть впол$ не автономно. Он не берет на веру то, что дает анализ «факта»; но анализ этот лишь ведет его к другому, более глубокому, в себе самостоятельному и самостоя$ тельно усматриваемому феномену — к феномену собственно ценности, которая уже не есть феномен реального, уже не втиснута в этическую действительность. И этот новый, иначе устроенный, идеальный феномен может быть усмотрен только чисто для себя и чисто как таковой.

Здесь, таким образом, начинается познание sui generis1 — с собственной зако$ номерностью и собственной непосредственностью, априорная интуиция, неза$ висимая от posterius реальных явлений и их наводящей роли. Posterius и здесь, как и в случае познания теоретических принципов, есть лишь окружной путь к автономному априорному усмотрению.

Глава 7. Области ориентирования нравственного феномена

a) Объем данного в исследовании ценностей

Если окинуть взглядом изложенный проблемный контекст, то вложенность друг в друга априорного и апостериорного познания обретает для этики решаю$ щее значение. Априорное усмотрение всюду является основополагающим, как в первичном ценностном сознании, так и в философском продвижении ценно$ стного познания. Но поскольку такое усмотрение никогда не представлено в готовом виде, а всегда сначала требует для себя пробуждения, направления, по$ вода, то для успешного завершения такого продвижения на первый план вы$ двигаются пробуждающие и направляющие феномены. Потому теперь следует обеспечить себе эти феномены в максимально широком объеме, прикинув об$ ласти, в которых они могут встречаться. Заблуждения здесь тоже необходимо предупредить.

Означенный вопрос совпадает с вопросом об объеме данного. Для всякого философского исследования вопрос этот один из наиболее ответственных. Боль$ шинство системных ошибок, в сущности,— это ошибки в данности, большинст$ во односторонних точек зрения, в сущности,— результат произвольного ограни$ чения данного. С возникновением «критической философии» обычной заботой было признать как можно меньше данного, заложить как можно более узкий ба$ зис предпосылок — по причине того весьма прозрачного ощущения, что любое дополнительно принятое «данное» может быть оспорено и из$за этого произой$ дет обвал всего построения. Эта тенденция привела к селекции данного. С точки зрения одной только обоснованности и против такой селекции принципиально возразить нельзя. На практике же дело обстоит иначе. В действительности селек$ цию производят согласно совершенно другой точке зрения — точке зрения зара$ нее выбранной позиции или предвосхищаемой системы. Так селекция необхо$

1 Своего рода (лат.). (Прим. ред.)