§ 23. Беркли.— Психология Дэвида Юма

как фикционалистская теория познания:

«банкротство» философии и науки

Наивность и непоследовательность Локка приводит к стремительному формированию его эмпиризма, движуще­гося в направлении парадоксального идеализма и наконец выливающегося в совершенную бессмыслицу. Фундамен­том остается сенсуализм и то будто бы само собой разумею­щееся обстоятельство, что единственной не допускающей сомнения почвой всякого познания является опытное са­мопознание [Selbsterfahrung] и его царство имманентных данных. Исходя из этого, Беркли редуцирует телесные вещи, являющиеся нам в естественном опыте, к комплек-

123

сам самих чувственных данных, в которых они являются. Немыслимо никакое заключение, посредством которого от этих чувственных данных можно было бы заключать к че­му-либо другому, нежели опять-таки к таким же данным. Это могло бы быть только индуктивное заключение, т. е. заключение, происходящее из ассоциации идей. По себе сущая материя, по выражению Локка, некое «je ne sais quoi»,¹ является философской выдумкой. Важно еще и то, что он при этом растворяет свойственный рациональному естествознанию способ образования понятий в сенсуалист-ской критике познания.

До конца в указанных направлениях доходит Юм. Все категории объективности, в которых научная и повседнев­ная жизнь мыслит объективный, вне души находящийся мир (научные — в научной, донаучные — в повседневной жизни), суть фикции. Прежде всего — математические по­нятия: число, величина, континуум, геометрическая фигу­ра и т. д. Они представляют собой, как сказали бы мы, мето­дически необходимую идеализацию того, что дано в созер­цании. В понимании же Юма это фикции, и таковой же в дальнейшем оказывается вся будто бы аподиктическая ма­тематика. Происхождение этих фикций вполне можно объяснить психологически (на почве имманентного сен­суализма), т. е. из имманентных законов ассоциаций и от­ношений между идеями. Но и категории донаучного мира, данного в обычном созерцании, категории телесности (на­пример, будто бы имеющая место в непосредственном опытном созерцании тождественность неизменных тел), а также будто бы содержащаяся в опытном познании тожде­ственность личности, тоже суть не что иное как фикции. Мы говорим, к примеру: «это» [«der»] дерево, и отличаем от него меняющиеся способы его явления. Но в имманентном психическом плане тут нет ничего, кроме этих «способов явления». Все это комплексы данных и притом каждый раз

Нечто неизвестное, букв.: «не знаю что» (фр.).— Примеч. ред.

новые, хотя и «связанные» друг с другом по правилам ассо­циации, чем и объясняется обманчивая видимость тожде­ства в опытном познании. Так же и в отношении личности: тождественное «Я» не есть нечто данное [Datum], а есть не­прерывное чередование данных. Тождество — это психоло­гическая фикция. К такого рода фикциям относится и кау­зальность, необходимое следование. Имманентный опыт показывает нам только некое post hoc.^] Propter hoc,² необ­ходимость следования,— это фиктивная подмена. Таким образом, мир вообще, природа, универсум тождественных тел, мир тождественных личностей, а затем также и объек­тивная наука, познающая их в их объективной истине, в юмовском «Трактате» превращается в фикцию. Чтобы быть последовательными, мы должны сказать: разум, познание, в том числе и познание истинных ценностей, чистых, даже этических, идеалов — все это фикция.

На деле, стало быть, это оборачивается банкротством объективного познания. Юм, по существу, заканчивает со­липсизмом. Ибо каким образом заключения от одних дан­ных к другим могли бы выйти за пределы имманентной сферы? Конечно, Юм не ставил вопрос и, во всяком слу­чае, ни словом не обмолвился о том, как тогда обстоит дело с разумом самого Юма, с тем разумом, который обосновал эту теорию как истинную, провел этот анализ души, вы­явил эти законы ассоциации. Как вообще осуществляют свое «связывание» правила ассоциативного упорядочения? Даже если бы мы знали о них, разве само это знание не было бы, опять-таки, лишь некими данными, запечатлен­ными на дощечке?

Юмов скептицизм и иррационализм, как и всякий дру­гой, снимает сам себя. Насколько достоин восхищения ге­ний Юма, настолько же достойно сожаления то, что ему не сопутствует столь же значительный философский этос. Это

¹ После этого (лат.).— Примеч. ред.

² Вследствие этого {лат.).— Примеч. ред.

125

видно по тому, что во всех своих рассуждениях Юм старает­ся слегка прикрыть абсурдные результаты и путем переис­толкования придать им безобидный вид, хотя (в заключи­тельной главе первого тома «Трактата») он все же описыва­ет то огромное замешательство, в котором оказывается последовательный философ-теоретик. Вместо того, чтобы вступить в борьбу с абсурдностью, вместо того, чтобы разо­блачить те якобы само собой разумеющиеся представле­ния, на которых основывается этот сенсуализм и психоло­гизм вообще, а затем пробиться к однозначному понима­нию самого себя и к подлинной теории познания, он сохраняет за собой удобную и весьма убедительную роль академического скептика. Из-за такой манеры он и стал отцом все еще действенного бессильного позитивизма, сторонящегося философских бездн или поверхностно их прикрывающего, и довольствующегося успехами позитив­ных наук и их объяснением в духе психологизма.