§ 33. Проблема «жизненного мира» как частная проблема в рамках всеобщей проблемы объективной науки

Вкратце пересмотрев изложенное ранее, напомним о том приобретшем для нас значимость факте, что наука есть свершение человеческого духа, которое исторически и для каждого изучающего предполагает исхождение от созер­цаемого окружающего жизненного мира, предданного всем в качестве сущего, а также в своем осуществлении и дальнейшем проведении постоянно предполагает этот ок­ружающий мир, как он в тот или иной момент предлагает себя ученому. Например, для физика это тот окружающий мир, в котором он видит свои мерные инструменты, слы­шит удары метронома, оценивает видимые величины и т. п., в котором он, к тому же, умеет удерживаться сам, со всеми своими действиями и со всеми своими теоретиче­скими идеями.

Если наука ставит какие-то вопросы и отвечает на них, то эти вопросы с самого начала и, по необходимости, в дальнейшем ставятся на почве — и касаются состава —

166

этого предданного мира, в котором как раз и удерживается ее, как и всякая прочая, жизненная практика. В последней познание постоянно играет свою роль уже как донаучное познание, со своими целями, которых оно (в том смысле, который оно подразумевает) каждый раз в среднем и дос­тигает в достаточной мере для поддержания практической жизни в целом. Разница только в том, что именно возник­шее в Древней Греции новое человечество (философское, научное человечество) сочло себя обязанным преобразо­вать целевую идею «познания» и «истины», свойственную естественному вот-бытию, и придать вновь образованной идее «объективной истины» более высокое достоинство, делающее ее нормой всякого познания. В связи с этим возникает в конце концов идея универсальной науки, в своей бесконечности объемлющей всякое возможное по­знание,— дерзкая идея, руководящая всем Новым време­нем. Если мы представим себе все это, то развернутое про­яснение объективной значимости науки и всей ее задачи в целом потребует, по-видимому, чтобы прежде всего были поставлены вопросы о предданном мире. Он естествен­ным образом заранее дан всем нам как отдельным лицам в горизонте нашей со-человечности, т. е. в каждом актуаль­ном контакте с другими как «этот» мир, общий нам всем. Поэтому он, как было подробно изложено выше, образует постоянную почву значимости, всегда готовый источник само собой разумеющегося, которым мы без лишних раз­говоров пользуемся и как практические деятели, и как ученые.

Если же этот предданный мир должен стать собствен­ной темой констатации, за которые была бы ответственна наука, то потребуется особо тщательное предварительное осмысление. Непросто достичь ясности в том, сколь свое­образны те научные и, таким образом, универсальные зада­чи, которые должны быть поставлены под титулом жиз­ненного мира, и в какой мере здесь может прорасти что-то значительное в философском отношении. Трудности до-

167

ставляет уже первая попытка договориться о его особом бытийном смысле, который, к тому же, нужно понимать то в более узких, то в более широких рамках.

Способ, каким мы здесь приходим к жизненному миру как к научной теме, позволяет этой теме выступить в каче­стве подчиненной, частной темы в совокупной теме объек­тивной науки вообще. Последняя вообще, т. е. во всех сво­их особых обличьях (отдельных позитивных науках) пере­стала быть понятной в отношении возможности объектив­ных результатов ее работы. Если она становится проблемой в этом аспекте, то мы должны покинуть ее собственное предприятие и занять позицию над ней, чтобы окинуть взором все ее теории и результаты в систематической взаи­мосвязи предикативных мыслей и высказываний, а с дру­гой стороны — также и деятельную жизнь работающих, и притом работающих совместно друг с другом ученых, на­мечаемые ими цели, те или иные вносимые в цель опреде­ления и саму определяющую очевидность. При этом во­прос ставится и о вновь и вновь различными всеобщими способами происходящем возвращении ученого к жизнен­ному миру с его всегда наличествующими созерцаемыми данностями, к коим мы в равной мере можем причислить и его высказывания, когда-либо просто приведенные в соот­ветствие с этим миром, построенные чисто дескриптивно по тому способу донаучных суждений, который свойствен окказиональным высказываниям в практической повсе­дневной жизни. Таким образом, проблема жизненного мира и того, каким способом он функционирует и должен функционировать для ученого, составляет лишь частную тему в рамках очерченного целого объективной науки (и служит полному ее обоснованию).

Ясно, однако, что до всеобщего вопроса о его функции в очевидном обосновании объективных наук имеет смысл поставить вопрос о собственном и постоянном бытийном смысле этого жизненного мира, который он имеет для живущих в нем людей. Их интересы не всегда бывают на-

168

учными, и даже ученые не всегда бывают заняты научной работой; да и история учит тому, что в мире не всегда су­ществовало человечество, в хабитус которого входили бы давно учрежденные научные интересы. Таким образом, жизненный мир всегда уже существовал для человечества до науки, и продолжает своим способом существовать при эпохе в отношении науки. Поэтому проблему способа бы­тия жизненного мира можно изложить саму по себе, мож­но целиком и полностью стать на почву этого просто со­зерцаемого мира, оставить вне игры все объективно-науч­ные мнения, познания, чтобы затем во всеобщем аспекте обдумать, какие «научные» задачи, т. е. задачи, которые должны быть решены как общезначимые, встают в отно­шении его собственного способа бытия. Не возникнет ли отсюда обширная тема для работы? Не раскроется ли вме­сте с тем, что поначалу выступает как специальная науч­но-теоретическая тема, наконец и упомянутое «третье из­мерение», заранее призванное целиком поглотить тему «объективная наука» (как и все другие «плоскостные» темы)? Поначалу это покажется диковинным и невероят­ным, обнаружатся некоторые парадоксы, но они же и раз­решатся. Прежде всего прочего здесь требуется обсудить правильное понимание сущности жизненного мира и ме­тод соразмерного ему «научного» рассмотрения, где во­прос об «объективной» научности не должен, однако, подниматься.