§ 32. Возможность скрытой истины в трансцендентальной

философии Канта: проблема «нового измерения». Антагонизм между «поверхностной» и «глубинной» жизнью

Если в кантовой теории все же может содержаться ка­кая-то истина, истина, способствующая действительным усмотрениям, как оно и обстоит на деле, то это было бы возможно только благодаря тому, что трансцендентальные функции, которые должны были бы прояснить спорные моменты объективно значимого познания, принадлежат такому измерению живой духовности, которое в силу вполне естественных препятствий, по-видимому, тысяче­летиями оставалось скрыто от человечества и от самих уче­ных, тогда как благодаря соразмерному методу раскрытия оно все же может стать доступным в научном отношении как царство опытной и теоретической очевидности. То об­стоятельство, что это измерение оставалось скрытым на протяжении тысячелетий и, даже когда появилась возмож­ность его ощутить, так и не возбудило особого и последо­вательного теоретического интереса, может быть (и будет) объяснено указанием на наличие своеобразного антаго­низма между попыткой войти в это измерение и занятия­ми, отмеченными смыслом всех тех интересов, которые составляют естественную и нормальную человеческую жизнь в мире.

Поскольку речь при этом должна идти о духовных функ­циях, достигающих своих результатов во всяком опытном познании и во всяком мышлении, и даже вообще во всех занятиях, свойственных человеческой жизни в мире, о функциях, через посредство которых мир опыта вообще имеет для нас смысл и значимость как постоянный гори­зонт сущих вещей, ценностей, практических намерений, дел и т. д., постольку вполне можно было бы понять, что всем объективным наукам недоставало как раз знания о са­мом принципиальном, а именно знания о том, что вообще могло бы придать теоретическим образованиям объектив-

163

ного знания их смысл и значимость и только в силу этого — достоинство знания из последних оснований.

Эта схема возможного прояснения проблемы объектив­ной науки вызывает в памяти известный, созданный Гельмгольцем образ плоских существ, не имеющих ника­кого представления о глубинном измерении, в котором их плоский мир является всего лишь проекцией. Все, что мо­жет быть осознано людьми — учеными и всеми остальны­ми — в их естественной жизни в мире, все, что в опытном постижении, в познании, в практических намерениях и действиях они могут осознать как поле предметов, принад­лежащих внешнему миру, как соотносимые с этими пред­метами цели, средства, как процессы действия, как конеч­ные результаты и, с другой стороны, в самоосмыслении, как функционирующую при всем этом духовную жизнь,— все это остается на «плоскости», которая, хотя этого никто не замечает, составляет все же лишь поверхность бесконеч­но более богатого глубинного измерения. Но это имеет все­общую значимость, все равно, идет ли речь о всего лишь практической жизни в обычном смысле или о жизни теоре­тической, о научном опытном познании, мышлении, пла­нировании, действии и соответственно о научных опытных данностях, мыслях, мысленных целях, посылках и истин­ных результатах.

Конечно, эта поясняющая схема оставляет открытыми кое-какие напрашивающиеся здесь вопросы. Почему чис­то «плоскостное» развитие позитивных наук могло так дол­го принимать вид чрезвычайно успешного предприятия, почему потребность в совершенной прозрачности методи­ческого свершения так поздно обнаружила в себе несооб­разности, даже неясности, в которых ничто не улучшилось даже при еще более точном конструировании логической техники. Почему более поздние попытки «интуиционист­ского» углубления в более высокое измерение, на самом деле уже затрагивавшие его, и все усилия добыть оттуда яс­ность не привели к однозначным и всерьез связующим на-

164

учным результатам? Речь ведь идет не о том, чтобы попро­сту перевести взгляд на до сих пор остававшуюся без вни­мания, но несомненно доступную теоретическому опыту и опытному познанию сферу. Все, что может быть таким спо­собом познано в опыте, составляет предмет и область воз­можного позитивного познания, лежит в «плоскости», в мире действительного и возможного опыта, опыта в естест­венном смысле слова. Вскоре мы увидим, какие чрезвы­чайные — коренящиеся в существе дела — трудности встречает на своем пути стремление действительно при­близиться к глубинной сфере, подойти сперва хотя бы к возможности схватить в чистоте ее самое в соответствую­щей разновидности опыта; и вместе с тем станет ясно, на­сколько, стало быть, велик антагонизм между «открытой» [«patenter»] поверхностной и «скрытой» [«latenter»] глубин­ной жизнью. Конечно, свою роль здесь постоянно играет и власть исторических предрассудков, особенно тех, что гос­подствуют над всеми нами со времени возникновения со­временных позитивных наук. Ведь суть таких прививаемых уже детским душам предрассудков в том и состоит, что они остаются скрытыми в своем актуальном проявлении. Абст­рактно-всеобщая воля к беспредрассудочности ничего в них не меняет.

И все же лежащие здесь трудности еще вовсе не велики в сравнении с теми, что коренятся в существе нового измере­ния и его отношения к давно привычному жизненному полю. Нигде путь от неясно пробивающихся потребностей к отмеченным определенной целью планам, от смутной постановки вопросов к первым рабочим проблемам (а только с них и начинается подлинная, рабочая наука) не оказывается столь далек. Нигде тот, кто стремится вник­нуть в проблему, не сталкивается столь часто с появляющи­мися из темноты логическими фантомами, принявшими облик издавна привычных и действенных понятий, с пара­доксальными антиномиями, с логическими нелепостями. И потому нигде не бывает столь велик соблазн соскольз-

165

нуть в логическую апоретику и споры и при этом немало гордиться своей ученостью, в то время как собственно тре­бующий разработки субстрат, сами феномены, навсегда исчезают из поля зрения.

Все это найдет подтверждение, если теперь я оторвусь от Канта и попытаюсь провести читателя, намеренного в своем понимании следовать за мной, одним из тех путей, по кото­рым я действительно ходил сам, путем, который, стало быть, был действительно пройден и теперь предстает как путь, на который в любое время можно ступить снова и который по­зволяет на каждом шагу возобновить и испытать как апо­диктическую именно эту очевидность: очевидность возмож­ности когда угодно повторить этот путь и провести его даль­ше во вновь и вновь подтверждаемом опыте и познании.