Заславский (2)

К счастью, ведя непрестаннуюборьбу с Марксом, стараясь сорвать его работу, буржуазный мир не догадался отрезать Маркса от книг в Британском музее. Здесь

Маркс не только отсиживался от атак капиталистического мира, но и добывал средства для борьбы с ним. Он

писал в 1863 году: «Я все время провожу в Британском музее, и так будет продолжаться до конца этого месяца, ибо я хочу, по возможности, избежать всяких домашних историй, вызываемых «давлением извне».

Маркс работал в библиотеке с 10 часов"утра до 7 часов вечера. Он очень сцешил. Труд был задуман в широком масштабе. Он должен был составить четыре объемистых тома, а времени было мало. Теоретическая рабо-

та должна была быть завершена к началу нового революционного подъема. Революция не оставила бы времени

для теоретических занятий. Приходя домой из • музея, Маркс немедленно садился снова за письменный стол.

«Я работаю как бешеный,— писал он в 1857 году,— ночи напролет». «Работаю я теперь колоссально, большей частью до 4 ч. утра» (XXII, стр. 266, 272). «По десять часов в день занимаюсь экономией...» (XXIII, стр. 157). Он

работал не только над экономией для своего труда и не только над книгами. Глава о машинах заставила позна-

комиться ближе с технологическим процессом. Как рядовой слушатель, Маркс сидел на лекциях практическб-

го курса для рабочих (XXIII, стр. 130). Он изучал физику и химию. Чтобы познакомиться ближе с физиологией и

анатомией, он посещал одно время анатомический театр. В 1869 году Маркс получил из Петербурга от Флеровского книгу его о рабочем вопросе в России. Эта книга била по народничеству. Маркс писал: «к сожалению, она написана по-русски...» (XXIV, стр. 239). Но уже в следующем году он писал Кугельману: «Я нашел нужным при-

няться за русский язык, потому что при изучении аграрного вопроса необходимо штудировать по первоисточ-

никам русские порядки поземельной собственности». Но Маркс всего меньше был книжным человеком, спо-

собным запереться в библиотеке, заткнуть уши ватой и отрезать себя от мира живой борьбы. Маркс был вождем, революционером, борцом. Жизнь поминутно врывалась в кабинет, отрывала от занятий. Немецкий рабочий клуб в Лондоне требовал лектора по экономическим вопро-

441

сам — Маркс читал лекции активу. Приходили письма со

всех концов света от социалистов, революционеров. Надо было поддерживать революционные связи, давать указа-

ния, директивы, выправлять линию политики, учить, полемизировать. «Я до некоторой степени завидую тебе,—

писал Маркс Энгельсу,— что ты можешь жить в Манчестере в стороне от войны мышей и лягушек, а мне приходится копаться во всей этой (эмигрантской) грязи, да к тому еще при таких обстоятельствах, которые и без того мешают моим теоретическим занятиям» (XXII, стр. 457). А к этому еще работа, в небольших эмигрант-

ских и английскихчартистских изданиях «^- от нее не мог отказаться Маркс. А к этому еще необходимость разо-

блачать врагов, не прекращавших грязной, клеветнической травли Маркса. Сколько времени отняла у «его борь-

ба с буржуазным наймитом Фогтом, которого радостно поддерживала капиталистическая печать! Маркс борол-

ся, отражал удары, наносил удары и в то же время продолжал напряженную теоретическую работу. «Я рабо-

таю над своим «Капиталом»,—' писал он как раз тогда, когда вокруг него кипел чернильный бой и имя его трепали все газеты Европы (XXII, стр. 486).

В особенности трудно стало работать над «Капиталом», когда организация Интернационала заставила Маркса чуть ли не <все свои вечера отдавать заседаниям, -когда на Маркса легла обязанность готовить для Интернационала важнейшие программные и агитационные документы, когда надо было вести непрерывный бой с

буржуазными радикалами, анархистами, оппортунистами и просто путаниками всех мастей, густо облепившими

Генеральный совет.

«Я дьявольски завален работой,— писал Маркс,— вче-

ра, например, лег лишь в четвертом часу утра.	Наряду
с моей работой над книгой невероятно много	времени

отнимает у меня Международное товарищество рабочих, так как я фактически являюсь его главой» (XXIV, стр.267).

«Мое время так всецело занято работой по Интер-

националу, что я не ложусь никогда раньше 3 ч. ночи» (письмо к Кугельману от 14 сентября 1870 года).

Но это время, когда Маркс мог отдавать весь день и добрую часть ночи теоретической работе и Интернацио-

442

налу, было счастливым временем. Буржуазное общество не давало Марксу жить только для теоретической ра-

боты и только для Интернационала.Оно врывалось в кабинет и в музей. Оно тащило Маркса на улицу, гоняло его по ломбардам, по ростовщикам, по знакомым за трех-

рублевкой в долг. «Три четверти моего времени уходит

на	беготню из-за грошей»,— жаловался	Маркс в 1853 го-
ду	(XXI, стр. 507), и жалобы этого рода	не прерываются

в течение почти всех тридцати лет жизни в богатом Лондоне.

Нужда, более того, нищета, в которой жил Маркс, хорошо известна. Нет необходимости на этом долго останавливаться. При гениальных способностях Маркса никакого труда не было отделаться от нищеты. Стань нашим, соблазнял капиталистический мир, откажись от «утопического бреда». Займи кафедру в университете,

пиши корреспонденции по нашему вкусу в наших газетах, и богатство и довольство придут в твой дом...

Стиснув зубы, Маркс отбрасывал все соблазны и посулы капитализма. Это было, пожалуй, не так трудно для революционера-коммуниста.Надо было примириться с другим — с тем," что Энгельс убивает лучшие годы

своей жизни за конторским столом, чтобы зарабатывать и для себя и для Маркса. «Это может прямо довести до

отчаяния,— вырывалось у Маркса,—> мысль, что полжизни находишься в зависимости от других...» Но Маркс тут же напоминал себе: «Ведем дело на компанейских началах, причем я отдаю свое время теоретической и пар-

тийной стороне дела». Заслуга Энгельса перед рабочим классом ни с чем не соизмерима. Не говоря уже о его

собственных трудах, он своей собственной персоной был тогда «комиссией содействия» гениальному ученому пролетариата.

Однако средства этой «комиссии» тоже были ограни-

чены,— по крайней мере, до 1869 года, когда Энгельсу удалось откупиться от своего компаньона по фабрике и

получить сразу значительную сумму. И буржуазный мир не раз охватывал домик Маркса в Лондоне кольцом го-

лодной блокады. «Я опять гол, ка"к сокол...», «Меня заму-

443

чшш...», «Травили, как собаку...», «Полное отсутствие угля в квартире... Я предпочел 'бы лежать 100 саженей под землей, чем прозябать таким образом» — это не крики нынешнего пролетария, изнемогающего под ударами кризиса и безработицы. Это вырывавшиеся против воли признания

гениального ученого, о гордости и железной воле которого шли легенды, в период цветущего капитализма, в обстановке благополучной, обжирающейся 'буржуазии.

Если бы Маркс был один, ему легче было бы сносить голодную блокаду буржуави'и. Но капиталистический

мир бил прежде всего по детям Маркса. «Жена заявляет... л>чше бы ей с детьми лежать в могиле... Дети жи-

вут в одном страхе...» (XXIII, стр. 80). В школу я на новую четверть детей послать не мог... нет приличного

платья» (XXIII, стр. 127). В 1851 году родилась девочка, не было денег, чтобы купить для нее колыбель. Она прожила год и умерла. Не было денег, чтобы купить гробик.

«Моя книга двигается, но медленно,— писал Маркс.—

Было бы на самом деле трудно при данных обстоятельствах быстро оправляться со столь теоретическими веща-

ми» (XXIII, стр. 51).

Книга испытывала нужду и непосредственно на себе. Чтобы раздобыть бумагу для написания книги, Маркс заложил сюртук. И когда газета «Пресс» предло-

жила Марксу написать корреспонденцию о выставке в Лондоне, Маркс не мог сделать этого, потому что у него не было приличного сюртука для посещения выставки. А когда рукопись «К критике политической экономии»

была наконец закончена, нельзя было отослать ее, потому что не было денег на почтовыемарки.

Булочник, мясник, угольщик, ростовщик, домовладелец — это все были агенты капиталистического мира,вы-

полнявшие волю своего класса. Буржуазия официально не объявляла войну Марксу. Он был «свободен». Он не

был в заточении, как Чернышевский. Никтоофициально не покушался на мозг Маркса. Но Маркс испытывал то же, что и Чернышевский, когда писал Энгельсу: «Я сделался совершенно неработоспособным... Теряю лучшее время на бегошю... Моя способность к абстрактному мышлению из-за домашних неурядиц притупляется». Он писал: «С величайшим бешенством я думаю о том, что

444

из-за гнуснейших мелочей гаснут мой интеллект и моя

работоспособность» (XXII, стр. 347).

Так ли уж велика разница между тем глухим уголком

Сибири, в котором варварское царское правительство заживо хоронило Чернышевского, и парламентским, пере-

довым буржуазным Лондоном, столицей мира, в котором либеральное капиталистическое общество пыталось

заживо похоронить Маркса? Оживленный, веселый, сияющий огнями ресторанов и театров город был местом ссылки и каторги для великого, выдающегося человека.

Убить Маркса голодом не удалось. Испытания Маркс и его семья, его друзья и помощники, им воспитанные, побеждали неукротимой энергией. Был момент,

когда Ма*ркс не то что дрогнул, а решил идти «на передышку» и стать на время «машиной для добывания де-

нег» все для той же цели — чтобы работать над книгой. «Я даже решился сделаться практиком и поступить...

на службу в управление жел. дор.»,— писал Маркс Кугельману в 1862 году. Надо представить себе Маркса в

канцелярии среди железнодорожных бюрократов. Ему предложили для пробы написать что-либо. Он напи-

сал. Чиновник посмотрел на автограф Маркса и сказал ему: «Вы не подходите для нас». «Не знаю уж, считать

это счастьем или-несчастьем? Но благодаря моему плохому почерку я не получил этого места». Почерк Маркса действительно совсем не подходил для канцелярий. Теперь исследователи Марксовых рукописей 'вниматель-

но и любовно изучают плохой почерк Маркса, всякий новый автограф вызывает сенсацию среди ученых, и до-

рога нам каждая его строка.

А тогда в редакциях «Нью-йоркской трибуны» и не-

мецкой газеты «Прессе», редакторами которых были самые передовые, самые просвещенные представители ли-

беральной и демократической буржуазии, рукописи Маркса, его корреспонденции,которые он писал для заработка, но над которыми работал со всей присущей ему тщательностью и глубиной, шли в редакционную корзину,

потому что они этим господам казались

недостаточно

«интересными». «Паршивая «Прессе» печатает едва половину моих статей,— писал Маркс.— Они ослы» (XXIII, dtp. 55). И также ослами называл он редакторов американской «Трибуны». Они требовали от Маркса «злобо-

445

дневности» в самом узком, обывательском смысле этого

слова. Углубленный анализ событий им был недоступен. «Меня не трогает,— писал Маркс,—< что они не пе-

чатают как раз.лучших моих статей...» Но редакция богатейшей американской газеты, сделавшая издателя

миллионером, скряжничала и зашибала копейку на Марксе. «Она ставит меня «иже даже построчного писаки,»,—

жаловался Маркс. Ему платили по десять рублей за статью, а из трех посланных статей печатали едва од-

ну. «Они хотят выжать тебя, как лимон»,—писал Энгельс (XXII, стр. 174).

Эти буржуа, эксплуатировавшие Маркса, предъявляли к нему то же требование, что и весь капиталистический

мир: пиши, как нам	надо, приспособляйся	к н а ш е й
газете, продайся нам — и ты будешь обеспечен.
Маркс оставался	непреклонен. Вокруг	него	не бы-
ло еще партии, которая могла бы его поддержать			мате-

риально и морально. Не было и близких друзей, кроме Энгельса. Другие друзья, хотя и преклонялись перед ге-

нием Маркса, не могли оценить всю историческую важность его труда для рабочего класса и социалистической революции. Лассаль вел роскошную жизнь барина, обласканный буржуазией, и не подумал о том, чтобы предоставить средства для работы Маркса, которая была главной партийной работой того времени. Мало того. Когда издатель приступил к печатанию «К критике политической экономии», то набор книги прерывался, откладывался в сторону, должен был поджидать, пока пройдет набор « печатание «более важных» стихотворных упражнений Лассаля и его политическихпамфлетов.

* * *

Маркс победил. Книга была написана. «'Капитал» увидел свет вопреки всем препятствиям. Правда, только первый том вышел при жизни Маркса. Правда, второй и

третий тома остались незаконченными, не обработанными до конца. Правда, четвертый том так и остался ненаписанным. Все эти ненаписанные, недописанные труды — величайшее преступление капиталистического ми-

ра перед всем человечеством. Маркс написал бы все четыре тома, если бы в буржуазном обществе гениальный

446

Мыслитель пролетариата мог быть поставлен ц условия самого заурядного, самого (бездарного профессора.

Маркс фактически работал и писал в условиях ссылки и каторги, создаваемой буржуазией под прикрытием «сво-

бодных» учреждений.

Маркс победил, но победа была куплена ценой здо-

ровья. Бессонные ночи за книгами дали себя знать. Буржуазия не могла сломить духовно Маркса. Интеллект его не пострадал. Способность к абстрактному мышлению сохранилась в полной мере. Мозг свой Маркс уберег от нападения. Но буржуазный мир мог отметить со злорадством: «е убит, зато ранен. Переутомление и

плохое питание расшатали здоровый, крепкий организм. Недели и месяцы Маркс принужден проводить в постели.

Пряпадки болезни печени сменяются карбункулами. Они высыпают по всему телу, они не только мучат Маркса невыносимой болью, но и расстраивают нервную систему.

Болезни принимают форму, опасную для жизни. «На этот раз дело шло о жизни... Главная причина этого ре-

цидива — чрезмерная ночная работа»,— пишет Маркс в 1866 году. А через два года признается, что во время ра-

боты в музее «вдруг стало так плохо, что я вынужден был захлопнуть очень интересную книгу... У меня потемнело в глазах» (XXIV, стр. 33). В 1873 году он написал Николаю-Ону, переводчику «Капитала» на русский язык:

«В последние месяцы Я много и тяжко страдал и мое здоровье находилось одно время в очень опасном состоянии

вследствие постоянногопереутомления...» Врачи требовали прекращения на время работы, тре-

бовали отдыха, систематического лечения, поездки на курорт, к морю. Маркс писал с горечью: «Чтобы выполнять их (врачей) „предписания, надо быть р а н т ь е , а не такой нищей церковной крысой, как я» (XXIV, стр. 9).

Пусть отметят советские ученые, пользующиеся каждый год отпуском, имеющие в своем распоряжении дома отдыха, санатории, что Маркс впервые за двадцать лет работы получил четырехнедельный «отпуск» в 1866 году. Энгельс заставил его взять деньпи и уехать к морю. Маркс работал бы непрерывно все семь дней недели, но дети

заставляли его бросать теоретические занятия по воскресеньям и силой уводили из дома за город. Позже Маркс

447

писал: «Тэсси заставляет меня теперь делать с ней ежедневно после часу или двух прогулку». Только после 1870 года, когда материальное положение Энгельса окрепло, Маркс получил возможность систематически лечиться. Но и то жена Маркса вынуждена была жаловаться Энгельсу: «Вместо того, чтобы принять меры к по-

правлению своего здоровья, (Маркс) стал с пылом и жаром изучать русский язык, стал мало выходить, не-

регулярно питаться...» (XXIV, стр. 278).

Маркс стоически переносил боли и мучения. Он не прекращал работы до последней возможности. Энгельс заметил шутливо, что на втором листе «Капитала» ска-

залось влияние карбункулов. Маркс отвечал: «Я наде-

юсь, что буржуазия всю свою жизнь			будет вспоминать
о моих карбункулах» (XXIII, стр. 416).
Совершенно	неверно	было бы представлять		себе
Маркса в виде	больного,	страждущего	старика.	Он не

только стоически переносил свои страдания, он редко терял юмористическое настроение, был всегда энергичен,

жизнерадостен и заражал своим настроением	других.
В 1870 году русская секция Интернационала в	Женеве

просила Маркса взять на себя представительство секции в Генеральном совете. Маркс согласился>Он писал Энгельсу о письме русских: «...чего я никогда не прощу мо-

лодцам,— добавлял он шутливо,— это то, что они превратили меня в «venerable» (почтенный, маститый). Они,

очевидно, дум!ают, что мне от 80 до 100 лет».

Но в руках буржуазии ^оставалось еще одно сред-

ство борьбы, самое острое и самое подлое. Была сделана попытка убить книгу Маркса, если не удалось убить

самого Маркса.

Русский царь, европейский жандарм, запретил русской печати произносить имя Чернышевского. Русские буржуазные литераторы подчинились этому запрету. Никакой король, никакой президент в буржуазно"! Европе не запрещал произносить имя Маркса. Это противоре-

чило бы «свободе печати»! Но буржуазия и не нуждалась в формальном запрете. Германские, английские, фран-

цузские ученые, публицисты, политики без всякого за-

448

прета сверху, по своему безмолвному согласию пытались проделать над Марксом такую же операцию подлого убийства замалчиванием, какую проделал царь при поддержке русских либералов над Чернышевским.

«Капитал» вышел в свет. Историческое значение это-

го момента знает теперь всякий паршивенький буржуазный ученый. Марксу надо было, чтобы о «Капитале»

заговорили, чтобы завязалась идейная борьба вокруг «Капитала». Только таким путем, при отсутствии рабо-

чей печати, пролетариат в самых широких своих кругах мог узнать о своей книге. Но капиталистическаяпечать,

которая великолепно умела травить «красного доктора Маркса», замолчала, словно воды в рот набрала, словно

получила приказ по всей линии: бойкот «Капитала». Маркс ожидал шума вокруг своей книги как начала

непосредственной борьбы за марксизм. Но классовый враг предпочел тактику молчаливой блокады, рассчиты-

вая этим путем убить книгу. Расчет был для того времени правильный.Рабочий класс еще не имел своей пар-

тии, которая могла бы сразу сделать «Капитал» знаменем своей борьбы. Даже в близких к Марксу кругах да-

леко не все могли оценить значение «Капитала». Говорил же Либкнехт после выхода «К критике политическойэко-

номии»: «Никогда еще ни одна книга так не разочаровывала меня». На что Энгельс заметил: «Да чего, собствен-

но, требует этот осел?» (XXII, стр.429).

Работать почти двадцать лет над книгой, отдать ей жизнь, издать, несмотря на огромные трудности, и присутствовать при том, как книга словно канула без звука

в болото,— нелегко переносить такие моменты. А ведь это была не просто книга. Это было революционное выступ-

ление, начинающее новую, важнейшую страницу в истории рабочего класса. «Молчание о моей книге нервирует меня,— писал Маркс,— наш брат, который живет лишь один раз, может околеть, не дождавшись откликов»

(XXIII, стр. 462). Маркс нисколько не сомневался в том, что книга его станет важнейшим орудием пролетариата.

Но он хотел сам, лично принятьучастие в борьбе за книгу, в той борьбе, которая теперь ведется в самой яркой, стра-

стной форме по всему земному шару, и он боялся, что буржуазия своим бойкотом лишит его этой возможности.

Конечно, ученые экономисты буржуазии были

29. Д. Заславский. Т. II.

449

слишком ограниченны, чтобы понять все значение «Капитала». В этом не сомневается теперь и представитель

Лондонского университета. Но не в ограниченности было дело. Имя Маркса было слишком хорошо известно буржуазии. Вместо прямого и честного боя на теоретических, принципиальных позициях она предпочитала борьбубойкотом, замалчиванием, теми именно средствами, которые русский царь применил против Чернышевского.

Маркс писал	впоследствии	Николаю-Ону		о	бойкоте:
«...это единственное оборонительное			оружие,		находя-
щееся под рукой	у р у т и н е р о в в		момент	их	первого
замешательства,	и они отлично умеют		владеть им. Я был
бойкотирован в Германии в течение			многих-многих лет,
а в Англии меня продолжают		бойкотировать		и теперь, с
тем маленьким отличием, что здесь выпускается					против

меня от времени до времени что-нибудь до такой степе-

ни нелепое, прямо-таки ослиное, что мне было бы стыдно публично отозваться на такой вздор».

И эта последняя ставка буржуазии была бита. Замалчивание «Капитала» стало бессмыслицей. Нет в мире политической экономии книги более распространенной и популярной, это признает теперь и лейбористский лондонский профессор. Эта книга выдержала не пятьдесят лет, а шестьдесят пять, и о силе и свежести, о революционности ее лучше всего говорят нынешние события в Германии, где весь аппарат фашистской власти поставлен на борьбу с книгами Маркса.

Он был пророком, гениальный учитель, когда бессонными ночами, страдая от карбункулов, утешал себя мыслью о том, что вспоминать об этих карбункулах буржуазия будет всю свою жизнь.

1933 год.

КОММУНИСТ, РЕВОЛЮЦИОНЕР, УЧЕНЫЙ

Летом 1850 года лондонские газеты оповестили о забавной новинке: в витрине магазина на Регент-стрит выставлена игрушка — модель электрической машины,

450